– Я поеду с вами, – сказал Брикман.
Я скрестил руки на груди и расправил плечи.
– Я не уеду, пока мы не найдем миссис Фрост.
Вольц не стал спорить.
– Хорошо, Оди. Альберт, Моз, вы тоже остаетесь?
Оба кивнули.
– Я пришлю кого-нибудь за вами. Клайд, давайте увезем девочку отсюда.
Они попытались забрать Эмми у Моза, но она отчаянно цеплялась за него, и наконец Вольц сказал:
– Моз, ты тоже едешь.
Они ушли, Моз нес малышку Эмми, а Брикман на мгновение задержался, обводя взглядом разрушения.
– Господи Боже, – пробормотал он себе под нос.
– Вы ошибались, – сказал я ему.
Он посмотрел на меня, прищурившись:
– В чем же?
– Вы говорили, что Бог наш пастырь и что он позаботится о нас. Бог не пастырь.
Он не ответил.
– Знаете, кто Бог, мистер Брикман? Чертов торнадо, вот кто.
Брикман просто развернулся и ушел.
После их отъезда мы с Альбертом остались одни. Небо над головой было ясным и голубым, как будто ада последних двух часов и не было. Я услышал песнь жаворонка.
– Все должно было стать прекрасно, – сказал я. – Все наконец-то должно было стать прекрасно.
Альберт повернулся кругом, охватывая взглядом разгром. И произнес жестче, чем я когда-либо слышал:
– Одного за другим, Оди. Одного за другим.
Глава восьмая
Тело Коры Фрост нашли позже в тот же день, за милю от дома, в ветвях вяза на скотном дворе, который торнадо не повредил, но, потеряв силу, оставил множество обломков. Большого Джорджа нашли невредимым недалеко от разрушенной фермы Фростов безмятежно жующим траву на берегу Гилеада.
Узнав о том, что случилось, миссис Брикман сразу же вернулась из Сент-Пола. Она великодушно объявила, что Эмми Фрост недолго оставаться без матери. Она собиралась удочерить малышку как можно скорее.
Услышав это, Моз показал: «Черная ведьма ее новая мама?» А потом показал такое, чего миссис Фрост, будь она жива, никогда не одобрила бы.
– Черная ведьма всегда получает то, что хочет, – тихо сказал Альберт, смирившись.
Мне это казалось еще одной несправедливостью в длинном ряду ужасных несправедливостей. Я мог бы жить со всеми бедами и несчастьями, которые насылал на меня бессердечный Бог. Может быть, я их даже заслуживал. Но Эмми Фрост? Все, что она делала за свою короткую жизнь, это дарила счастье нам всем. А миссис Фрост? Если на этой земле и были ангелы, то это она.
Похоронная служба проходила в четверг в спортивном зале. Присутствовали все ученики, кроме Билли Красного Рукава, которого еще не поймали власти. Мы были одеты по-воскресному. В спортзале стояла кафедра, с которой всегда проповедовал мистер Брикман, и позади нее стулья для него и миссис Брикман, и один для Эмми, которая сидела, ссутулившись, как безжизненная кукла. Мы не видели ее с того ужасного дня. На ней было новое платье и новые блестящие кожаные туфельки. Песок, пыль и штукатурка так въелись в ее волосы, что их не смогли отмыть и просто обрезали все кудряшки. Без платья она сошла бы за мальчика.
Мисс Стрэттон сидела за фисгармонией. Она играла гимн «Твердыня наша», а мы бубнили в унисон. Мистер Брикман произнес поминальную речь. Впервые на моей памяти он говорил с нами уважительно, без всякой напыщенности. Я никогда его не любил, но был благодарен за добрые – и правдивые – слова о Коре Фрост.
А потом Брикманов ждал сюрприз.
Мисс Стрэттон объявила:
– Мы с Оди О’Бэньоном хотели бы исполнить кое-что в память о Коре.
Она кивнула мне, и я встал.
– Что ты делаешь? – прошептал Альберт. Он смотрел на Брикманов, на лицах которых застыли выражения далекие от христианских.
– Просто слушай, – сказал я.
Моз показал: «Играй хорошо, Оди».
Я встал рядом с фисгармонией и достал из кармана свою губную гармонику, и мы с мисс Стрэттон заиграли песню, которую репетировали тайком.
Я обещал себе, что не стану плакать. Я хотел преподнести единственный дар, который у меня был, памяти Коры Фрост. Но как только я заиграл первые ноты «Шенандоа», слезы полились из глаз. Я все равно продолжал играть, и мисс Стрэттон аккомпанировала мне, и казалось, будто сама музыка оплакивает не только то, что мы потеряли на той неделе. Она оплакивала семьи, детство и мечты, которых навсегда лишились даже самые юные из нас. Я играл и все дальше устремлялся туда, куда меня могла унести только музыка. И хотя Кора Фрост была мертва и почти похоронена вместе с моими недолгими надеждами на лучшую жизнь, я представлял, что она слышит меня где-то, а рядом с ней муж, и они оба улыбаются мне и Эмми, и Альберту, и Мозу, и другим, чьи жизни, хоть ненадолго, стали светлее благодаря им. И в конце я плакал уже от этого.
Когда я закончил, плакали все, даже мистер Брикман, у которого, как оказалось, было сердце, хоть и маленькое. Но у Черной ведьмы сердца не было, и она не проронила ни слезинки. Она злобно смотрела на нас с мисс Стрэттон. Я хотел вернуться на свое место на трибунах, но мисс Стрэттон остановила меня, взяв за руку.
Мистер Брикман закончил церемонию молитвой, и дети начали покидать спортзал. Миссис Брикман наклонилась к Эмми и что-то сказала, потом встала и подошла к фисгармонии.
– Прелестная мелодия, – произнесла она, но ее голос говорил совсем другое. – И весьма неожиданная.
Мисс Стрэттон смотрела с таким выражением, словно ждала, что Черная ведьма бросится на нее и проглотит целиком.
– Это была моя идея, мэм, – сказал я. – Я знал, что это любимая песня миссис Фрост. Мисс Стрэттон просто оказала мне любезность, вот и все.
– Любезность. Конечно. Но, Лавиния, когда вы в следующий раз решите быть любезной, я хотела бы знать заранее. И должна сказать, что нахожу странным, что вы так легко поддались капризу одного из учеников.
– Этого больше не повторится, Тельма.
Миссис Брикман перевела взгляд на меня.
– Ты хорошо играл, Оди.
– Спасибо, мэм.
– Наслаждайся своей гармоникой, пока можешь.