Разбитые судьбы

– О, очевидно, мне стоит извиниться за то, что вам приходится возиться со мной?! На-по-ми-наю: я вас не просила вытаскивать меня из тюрьмы!

Понимаю, какой неблагодарной тварью выгляжу, но я действительно не просила его об этом! И он сам виноват, что опекает меня.

Играет в рыцаря, изображая чертово благородство!

Бросив вилку на стол, Рустам встает на ноги. Подходит ко мне, ставит одну руку на обеденный стол, а другую на спинку стула, на котором я сижу. Он нависает надо мной.

– Мне нравится идея с домработницей. Будешь на виду, – криво усмехается и наклоняется ко мне ещё ближе. Я судорожно втягиваю воздух и сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть, – Переедешь жить сюда. Надеюсь, это не проблема? – он выпрямляется, смотрит на меня сверху вниз,

– Не проблема! – отвечаю молниеносно, хотя уверена в обратном.

Это, черт возьми, большая проблема!

Глава 7

– Чем ближе человек к концу своего пути, тем чаще он оглядывается назад. Живет воспоминаниями, сожалеет о многих поступках. Знаешь, о чем я жалею, Дамла? – спрашивает меня Амалия Ратмировна.

Она сидит ко мне спиной. Я не вижу ее лица, но живо представляю, что сейчас оно полно печали.

– Нет, – отвечаю, продолжая расчесывать ее волосы. – О чем же?

– Жалею, что испугалась родить. Выбрала сцену… – она замолкает, уходит в себя.

Откладываю расческу на тумбу. Разделяю волосы женщины и медленно заплетаю их в косу. Не тревожу ее вопросами, даю возможность мысленно отправиться путешествовать в прошлое. Она часто во время беседы замолкает, теряя связь с реальностью. А после может и не вспомнить, о чем был разговор.

– Я думала, что все ещё впереди. Что успею родить, создать семью. Юноша, в которого я была влюблена, не твердо стоял на ногах. Я считала, что он недостоин меня, ведь уже тогда у меня были поклонники и слава…

Каждый раз, когда женщина рассказывает мне о сцене и концертах, её голос меняется. В нём появляются теплые тона. По выходным в актовом зале она играет для других постояльцев на пианино, а иногда даже поет. Но сейчас в ее голосе слышна грусть.

– Эмир был моей школьной любовью. Он перебивался с одной работы на другую. Я думала, что ребенок помешает моей карьере, – снова следует пауза и тяжелый вздох женщины. – Он узнал о моей беременности и не простил решения, которое я приняла, – её рука ложится на живот, от чего у меня пробегают мурашки по коже. – Он женился на другой спустя время. У него большая семья… Шесть детей и пятнадцать внуков, представляешь?

– Да, действительно большая, – вырывается из меня сухой шёпот. – Вы поддерживаете с ним связь? Откуда вам известно, как сложилась его судьба?

Женщина часто вспоминает Эмира. Про то, как он задирал ее все школьные годы. Амалия Рамировна рассказывала, как удивилась, когда он признался ей в любви в выпускном классе. Но чувства были взаимны, и они начали встречаться. О том, что она была беременна от него, я слышу впервые.

– Это могла быть моя семья. Сейчас я была бы окружена любовью, а не гибла бы от одиночества, – словно не слыша мой вопрос, продолжает она. Её голос выдает слезы. – Какой же глупой я была. Как могла так поступить с нами?

Она обернулась и посмотрела на меня глазами, полными влаги, отчаяния и безысходности.

– Мы все о чем-то сожалеем, – отвечаю ей.

Ее боль откликается во мне. Сердце щемит от собственных ошибок и потерь.

– Амалия Ратмировна, к сожалению, время нельзя обратить вспять… Ничего нельзя изменить.

Перед глазами встает картина, как изо дня в день Мураз Низами пил принесенное мною кофе. Я встаю, делаю глубокий вдох, отгоняя прочь это видение.

– Да, это так, – утомленно соглашается женщина и опускает голову.

Расправив покрывало, она ложится в постель. Я укрываю ее одеялом и по привычке провожу рукой по ее волосам. Когда мама болела, я расчесывала ее и ухаживала за ней. Амалия Ратмировна так напоминает мне ее.

Я поворачиваюсь и направляюсь к выходу из палаты, но голос старушки останавливает меня:

– Дамла, ты придешь снова?

– Да, мы увидимся через три дня, Амалия Ратмировна, – обещаю ей.

Две недели назад я и представить не могла, что увижу ее вновь. Что вернусь в стены «Пристанища» после всего, что произошло.

Уже на следующий день после того, как я предложила Рустаму стать его домработницей, он перевез все мои вещи в свой дом.

В течении двух дней Луиза объясняла, что входит в мои обязанности. Ничего сложного в них не было – ежедневная уборка, готовка, закупка продуктов. Отдать и забрать вещи из прачечной, гулять с псом и следить за его питанием. Обычные домашние дела, которыми занимается каждая женщина.

Разместилась я в небольшой комнате возле гостиной, в которой раньше жила Луиза. Этот дом мне нравился больше, чем загородный. В нем было уютнее, и тут был Куно. Пес действительно оказался не таким злым, как мне показалось в нашу первую встречу. Он следовал за мной всюду, и я быстро привыкла к его присутствию. Порой даже беседовала с ним.

С Рустамом я старалась как можно меньше общаться. Соблюдала субординацию. Приходил он поздно, уходил рано. И меня это радовало.

Но на третий день Рустам приехал домой в обед и велел мне собраться. Сказал, что нам нужно ехать, но не уточнил куда. А я не стала задавать лишних вопросов. Молча собралась, села в его автомобиль и за всю дорогу не произнесла ни слова. Я неприятно удивилась, когда машина остановилась у ворот дома престарелых.

– Что мы тут делаем? – не скрывая раздражения, спросила я.

Рустам вышел из машины, обошел ее и, открыв мою дверь, сказал:

– Восстанавливаем справедливость. Вылезай.

Подавив желание послать его ко всем чертям, я вышла и поплелась за ним.

– Тебе необходимо проходить социальную службу в этом учреждении. Вне зависимости от твоего желания, Дамла, – он говорил со мной так, словно я заартачившийся ребенок.

– С чего ты взял, что они возьмут меня обратно после того, что случилось? Они думают, что я воровка! – когда я сердилась на мужчину, то неосознанно переходила на «ты».

Иногда мне казалось, что у Низами серьёзные проблемы с памятью.

Как он может требовать, чтобы я вернулась сюда?!

– Проходи, – сказал он и открыл передо мной входную дверь, пропуская вперед.

Его способность игнорировать мои вопросы выводила меня из себя. Я сцепила зубы, дабы не высказать ему это вслух.

Я поднималась по лестнице на второй этаж и не представляла, как смогу здесь находиться. Меня и раньше не особо жаловали. А после произошедшего наверняка будут плеваться в мою сторону, пряча свои сумки и кошельки подальше.

Мы подошли к кабинету заведующей, около которого столпились работники. Они заметили нас и расступились. Когда я оказалась у открытой двери, то заметила внутри полицейских и плачущую медсестру, обвинившую меня в краже.

– А вот и пострадавшая, – заметив меня, произнес один из офицеров.

Я не сразу поняла, что он имеет ввиду меня, но мужчина продолжил:

– Ну что, госпожа Озаки, будете подавать судебный иск за клевету на Эмелию Тахмаси?