Желание

– С тобой все в порядке? – тихо спрашивает Хадсон. – У тебя что-то случилось после того, как я ушел?

– Ты провела с ним ночь? – Голос Джексона лишен эмоций, но не глаза, которыми он смотрит на меня.

– Вечер, – говорю я. – Мы провели вечер в…

– Надо же. – Он переводит взгляд на Хадсона. – Да, играть на чувствах расстроенной девушки – это класс.

– Погоди! – вмешиваюсь я. – Никто не играет на моих чувствах…

– Возможно, тебе просто не следовало расстраивать ее, – перебивает меня Хадсон. – Тогда ты бы смог провести с ней всю ночь.

– Вечер! – поправляю его я, видя, как Джексон сжимает опущенный кулак.

– Так как, по-вашему, ко всей этой истории отнесся бы Кант? – встревает Флинт, взмахнув рукой, и смотрит то на Хадсона, то на Джексона, как будто следя за теннисной партией.

– Ты что, обдолбался? – спрашиваю я.

– Да ладно, должен же кто-то заниматься заданием, – парирует он. – Я просто пытаюсь внести свой вклад.

– Усугубляя ситуацию? – Я сердито смотрю на него.

– Пытаясь снова сосредоточиться на философах, которые писали об этике, – отвечает он с таким постным видом, что я удивляюсь – где его нимб?

– Тебе не терпелось пойти к нему? – спрашивает Джексон.

– Если под «пойти к нему» ты имеешь в виду случайную встречу в библиотеке, то да, – говорю я, даже не пытаясь скрыть, насколько оскорблена.

– Знаешь, – поясняет Хадсон, – это такое большое помещение с книгами. О, погоди, тебе вообще известно, что такое книга?

– Мне нужна другая группа, – замечаю я, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Я присоединяюсь к твоей группе, – сообщает Флинт.

– Ты и так уже в моей группе, – отвечаю я сквозь зубы. – Суть новой группы не в этом.

Он изображает обиду.

– Да ладно, я же единственный в нашей группе, кто делает хоть что-то.

– Да ну? И что же ты сделал?

Он быстро придвигает ко мне свой блокнот. Он провел в середине страницы черту и на одной стороне написал: Кант, а на другой – Хадсон. Под именем Канта красуется карикатура на Джексона с рогами и хвостом.

Хадсон наклоняется над работой Флинта и улыбается.

– Очень похожий портрет, – говорит он Флинту, и тот поднимает руку, чтобы ударить его кулаком о кулак.

– Как вы думаете, что сказали бы Кант и Кьеркегор о том, что вы обсуждаете на уроке ваши личные проблемы? – спрашивает мисс Вираго, и ее голос усиливает напряжение, окутавшее нас.

Только этого нам не хватало – чтобы она совала свой нос в наши дела и еще больше усугубляла ситуацию. Я не хочу оправдываться перед этой женщиной, но поскольку на своих партнеров я положиться не могу – любой из них может все испортить, – я понимаю, что должна попытаться.

Однако прежде чем мне удается придумать ответ, Хадсон говорит:

– Я уверен, что Кьеркегор подумал бы, что мы смотрим на них субъективно.

Джексон закатывает глаза, Флинт опускает голову, чтобы спрятать ухмылку, а я, не удержавшись, прыскаю со смеху и тут же закрываю рот и нос рукой, пытаясь скрыть этот факт.

Но уже поздно. Мисс Вираго кипит от злости и даже не пытается этого скрыть.

– Все, с меня хватит! – шипит она, глядя на Хадсона и меня. – Вы оба, подойдите к моему столу!

Черт. Плакала единственная хорошая оценка, которая у меня могла быть.

Извини, одними губами произносит Хадсон, когда я беру со стола ручку и блокнот.

Я пожимаю плечами. Он не виноват в том, что я сглупила и рассмеялась.

Хадсон идет за учителем, но тут Джексон берет меня за руку и тихо спрашивает:

– Хочешь, я вытащу тебя из этой передряги?

Мне так приятно касаться его, что проходит несколько секунд, прежде чем до меня доходят его слова. Но, уяснив их смысл, я качаю головой.

То есть мне, разумеется, хотелось бы, чтобы он вытащил меня из этой передряги, ведь у меня нет времени делать дополнительное задание, которым мисс Вираго собирается нагрузить Хадсона и меня. Но мне тошно сознавать, что люди опять начали бояться Джексона, и видеть, как они сторонятся его. И этот страх станет больше, если я позволю ему использовать свое влияние, чтобы избавить меня от неприятностей.

Я благодарно улыбаюсь ему за предложение помощи, но проблеск теплоты, мелькнувший было в его взгляде, уже погас, и он смотрит на меня глазами, которые становятся все холоднее.

Я опускаю взгляд, задетая безразличием, которым дышит сейчас весь его облик. Я знаю, что мы с ним разошлись, но неужели это значит, что он может просто взять и выключить свои чувства ко мне? Что ему и впрямь больше нет до меня дела?

Как он может? Я сопряжена с другим, но я по-прежнему люблю именно его. Да, внутри меня есть какие-то непонятные эмоции, связанные с Хадсоном, но дело в узах моего сопряжения, а не во мне самой.

Я, Грейс Фостер, девушка, живущая внутри горгульи, все так же люблю Джексона. Я чувствую это, когда смотрю на него, когда он касается меня. Как же он может не чувствовать того же?

Это невозможно, решаю я, пока мисс Вираго резко говорит с Хадсоном и мной и дает нам то дополнительное задание, о котором она упоминала в начале урока. Джексон прячет свои чувства ко мне за этой ужасной стеной холодности, но это вовсе не значит, что никаких чувств нет.

Когда мы встретимся с Кровопускательницей, когда найдем способ разорвать узы моего сопряжения с Хадсоном, все встанет на свои места. Должно встать.

Потому что иначе я не знаю, что может произойти… с каждым из нас.

Глава 20. Ты остался в дураках

Уроки следуют один за другим, уроки и работа, уроки и работа, пока меня не охватывает острое желание плюнуть и послать все на хрен. Так что, когда мне приходит сообщение от Флинта с предложением полетать вместе, меня так и подмывает принять его. Я не летала уже больше недели, и мне очень хочется размять крылья.

Однако сбежать от всей этой домашней работы будет совершенно безответственно с моей стороны, а потом я отстану еще больше. Одно дело, когда идешь ко дну из-за обстоятельств, и совсем другое, когда принимаешь неправильные решения, которые тянут тебя вниз. Осталось чуть меньше двух месяцев до окончания школы, и для того, чтобы окончить ее, я готова сделать все – даже выполнить жуткие объемы домашних заданий по философии.

Я: Извини, не могу. Тону в домашке по этике.

В ответ Флинт присылает мне гифку с плачущим маленьким мальчиком – а я шлю ему гифку с маленькой девочкой, плачущей еще безутешнее.