Испытание

Он что-то говорит, но я не слышу его слов, потому что Алистер вдруг громко говорит Честейну:

– Мы с тобой говорили не об этом!

Король горгулий подходит ко мне, он явно недоволен и даже немного расстроен.

– Пойдем, Грейс. Нам надо идти.

– Все в порядке? – спрашиваю я, идя вместе с ним по двору обратно к резным дверям.

– Все будет хорошо, когда… – Он обрывает речь и вздыхает. – Все хорошо.

– Ты уверен? – спрашиваю я, когда мы выходим за ворота замка, и я вижу море далеко внизу. Оно бушует, волны ударяются о скалы, и во мне просыпается тоска по дому, по Калифорнии, по пляжам, по моим родителям – тоска, которую я не разрешала себе испытывать уже очень давно. Эта тоска так остра, что у меня дрожат руки и ноет живот. Я стараюсь преодолеть боль… и смаргиваю откуда-то взявшиеся слезы. За последние несколько месяцев я узнала, что горе – это странная вещь. Ты никогда не знаешь, что накатит на тебя и насколько сильно ударит. Тебе ясно только, что это неизбежно произойдет.

– Ты уже слышишь их? – спрашивает Алистер.

Я недоумеваю.

– Слышу кого?

– Горгулий. Я надеялся, что, раз ты оказалась здесь, при Дворе горгулий, это, возможно, поможет тебе услышать их голоса.

– А, ты об этом. – Я подавляю свою печаль и прислушиваюсь, но не слышу ничего, кроме собственных мыслей. – Мне жаль, но нет, я их не слышу.

У него делается такой разочарованный вид, что я невольно чувствую себя виноватой, и это еще одна эмоция, которая сбивает меня с толку. Но прежде чем я успеваю придумать, каким образом мне следует извиняться за то, что он, видимо, считает моей слабостью, Алистер продолжает:

– Ничего, моя дорогая девочка. Я уверен, что ты во всем разберешься, когда встретишься со своей бабушкой. – Он берет меня за руку и заглядывает мне в глаза. – Нам надо приготовиться и многое сделать, а времени совсем мало. Ты должна позволить твоей бабушке помочь тебе. Сайрус не остановится ни перед чем, чтобы убить тебя, Грейс. Ты ключ ко всему. Пообещай мне, что навестишь ее.

Он отпускает мою руку прежде, чем я успеваю сказать ему, что понятия не имею, кто моя бабушка. И тут у меня возникает такое чувство, будто мы падаем. Хотя мои ноги ни на секунду не отрываются от земли.

И я снова оказываюсь в Кэтмире и держу в руке шахматную фигуру, а Алистер сидит напротив меня. Но король горгулий исчез, и его место занял очень растерянный Неубиваемый Зверь.

– Нет времени, – выдавливает он из себя, встав на ноги. – Должен найти пару.

Он бросается к выходу, распахивает дверь и улетает.

Я ошеломленно смотрю ему вслед. Такого я никак не ожидала. Ни того, что он улетит, ни всего того, что произошло раньше. Может, я просто все еще сплю. А может, все это было моей странной галлюцинацией. Во всяком случае, такое объяснение кажется более логичным, чем то, что с утра пораньше я каким-то образом перенесла Неубиваемого Зверя – нет, Алистера, бывшего короля горгулий – и себя саму ко Двору горгулий.

Но тут я опускаю взгляд и вижу на своей руке то самое золотое кольцо с изумрудом. Я уставляюсь на пустое кресло напротив меня, на шахматные фигуры, и у меня падает сердце. На свете есть другие существа, подобные мне, другие горгульи. Но сейчас я ощущаю себя точно так же, как когда мне сказали, что я последняя горгулья на земле – я чувствую себя одинокой.

Глава 14. Пора нам прекратить так терзать себя

Мне одиноко, однако у меня куча дел, и я поднимаю свой рюкзак с пола и иду обратно в комнату Хадсона. Если он проснулся после того, как я ушла, и не смог меня найти, то, вероятно, сейчас он психует. И, скорее всего, остальные психуют тоже.

И немудрено: если бы я – или кто-то из наших – вдруг исчез посреди всей этой катавасии, я бы перерыла здесь все. Мы переживаем опасные времена, и я чувствую себя виноватой, что вот так пропала, перенесшись ко Двору горгулий.

Решив успокоить Хадсона, который наверняка обыскивает сейчас Кэтмир, пытаясь найти меня, я достаю телефон, чтобы отправить ему сообщение, что со мной все в порядке… но тут обнаруживаю, что мы с Алистером отсутствовали всего пять минут. Это кажется мне странным, когда я вспоминаю, сколько всего мы видели при Дворе горгулий. Одна только схватка Алистера с Честейном длилась дольше пяти минут. Однако экран моего телефона говорит, что прошло восемь минут с тех пор, как я крадучись вышла из нашей с Мэйси комнаты.

Как странно.

Я снова смотрю на свой палец и вижу, как в свете стенных канделябров в форме драконов блестит гигантский изумруд.

Чертовски странно.

Я все равно решаю отправить сообщение Хадсону – лучше перебдеть, чем недобдеть, – но тут мне приходит сразу несколько сообщений. Я ожидаю, что это Хадсон спрашивает, все ли со мной в порядке, и удивляюсь, обнаружив, что в наш групповой чат написал Джексон. Он пишет, что родители Луки прибыли на несколько часов раньше, чем мы их ожидали, и тут я вдруг начинаю задыхаться. Я в очередной раз осознаю, что все это происходит на самом деле, что мы не сможем пробудиться от кошмара, как бы нам того ни хотелось.

Может, я не могу знать наверняка, что сейчас чувствуют родители Луки, но кое-что об их утрате мне известно, и мне становится физически плохо. Мне не по себе из-за того, что даже после всего, что произошло за последние семь месяцев, у меня такое чувство, будто я вернулась к тому, с чего начинала. С чего началась вся эта история.

Но речь тут вообще не обо мне, а о Луке и его родителях. И я никак им не помогу, если буду торчать здесь, балансируя на грани панической атаки. Мне надо взять себя в руки и выйти к ним – ради Луки, ради Джексона, ради Флинта.

С этой мыслью я направляюсь в главный холл Кэтмира и оказываюсь там в ту самую минуту, когда порог переступают мужчина и женщина. Их лица непроницаемы, но в глазах отражаются мука и неверие в то, что их сын действительно мертв. Джексон уже здесь, в вестибюле, а вместе с ним Мекай, Байрон, Рафаэль и Лайам. Это не удивляет меня – члены Ордена всегда обладали сверхъестественной способностью узнавать, когда они нужны и где в тот или иной момент находятся остальные.

Одна вещь меня все-таки удивляет – то, как хорошо выглядит Джексон. Для парня, который едва не умер двенадцать часов назад, вид у него на удивление цветущий, даже если принять во внимание то, что большинство сверхъестественных существ быстро поправляются. Темные круги под глазами, которые последние несколько недель неуклонно становились все заметнее, вдруг исчезли. Его кожа, болезненно серая в то время, когда он понемногу терял свою душу, вновь обрела здоровый цвет. А его тело, ставшее почти дистрофичным, за последние двадцать четыре часа как будто вновь обросло мышцами. Когда он пожимает руку сначала отцу Луки, а затем его матери, к моей печали примешивается облегчение, потому что впервые за очень долгое время мне начинает казаться, что с Джексоном все будет хорошо. А это для меня все.

– Простите меня, – говорит он. – Я не смог его защитить…

– Мы все не смогли, – перебивает его Мекай, и в его темно-карих глазах отражается скорбь. – Он был нашим братом, но мы не смогли его спасти. Прошу вас, простите нас.

Каждый из членов Ордена выходит вперед и выражает те же чувства, что и он. В ответ на каждое извинение родители Луки кивают, и, хотя на лице его матери видны следы слез, она не выказывает никаких эмоций, как и его отец. Не знаю, присуще это всем вампирам или только им, но от того, что они так хорошо владеют собой, все становится немного лучше… и немного хуже.

Они не говорят ничего такого, что показало бы, что они принимают извинения членов Ордена, но и не кричат на них. Вместо этого они просто смотрят на пятерых молодых вампиров печальным и вместе с тем оценивающим взглядом. Я не знаю, что именно они пытаются разглядеть, не знаю, нашли они это в их лицах или нет. Я знаю одно – их молчание заставляет меня нервничать, и меня охватывают те же опасения, которые высказывал на их счет Хадсон.

Хадсон входит в вестибюль в тот самый момент, когда Лайам заканчивает приносить соболезнования, и я чувствую, что он здесь, еще до того, как вижу его. Я поворачиваюсь к нему за секунду до того, как он обвивает рукой мою талию.

– С тобой все в порядке? – шепчет он, окидывая взглядом мою одежду, которую я сменила, и рюкзак, перекинутый через плечо.

– Да, настолько в порядке, насколько это вообще возможно, – отвечаю я, прижавшись к нему и повернувшись к родителям Луки.

– Где он? – наконец спрашивает отец Луки, и я осознаю, что после своего прибытия он заговорил впервые. Он так же высок и строен, каким при жизни был его сын. Теперь понятно, от кого Лука унаследовал свои рост и наружность, хотя вид у его отца изможденный и глаза запали.

– Мы положили его в одной из комнат для самостоятельных занятий, – отвечает Джексон, повернувшись, чтобы вести их туда.

– В комнате для самостоятельных занятий? – повторяет мать Луки, и в ее голосе звучит ужас.

Я ее понимаю, ведь кажется, что, положив ее сына в таком месте, мы отнеслись к его смерти без уважения.

Но в Кэтмире царит разгром, и очевидно, что выбор у Джексона был ограничен. К тому же это школа, а не правительственное здание. Так что вариантов у нас было бы немного, даже если бы Кэтмир был цел. К тому же весь персонал Кэтмира, за исключением Мэриз, похищен. Или того хуже.

Джексону все это известно, но он не оправдывается, хотя его плечи и горбятся при этих словах. И, на мой взгляд, это еще одно доказательство того, что он по-настоящему классный парень.

В конце концов родители Луки следуют за Джексоном, и мы делаем то же самое – сначала члены Ордена, а затем Хадсон и я. Мы идем в мрачном молчании, пока на полпути к нам не присоединяются Иден и Мэйси.

Из-за наших спин слышится шепот Иден:

– Где Флинт?

– Не знаю. Думаешь, он спит? – спрашивает Мэйси.

– Вряд ли его здесь нет потому, что он проспал, – мрачно говорит Хадсон. – Скорее всего, он просто не может добраться сюда. Пойду посмотрю, смогу ли я…