День восьмой

– Но, Софи, эти люди могут быть ужасными!

– Все не могут быть ужасными. Мы всюду развесим лампы, а ты будешь для гостей петь. Я знаю, где можно достать пианино.

Лили приподнялась на локте.

– Но что, если мама не захочет кого-то пустить в дом.

– Если ей кто-то не понравится, она всегда может сказать, что свободных комнат нет. Ты мне поможешь ее уговорить?

Лили опустила голову на подушку и обреченно выдохнула:

– Да.

На следующий день после ужина Лили вслух читала «Юлия Цезаря», Беата занималась шитьем, а Констанс и София на полу распускали старое вязаное детское одеяльце и сматывали пряжу в клубки. Лили дочитала сцену до конца и взглянула на Софию.

– Что, устали глаза, дорогая? – спросила Беата. – Давай я почитаю.

– Нет, мама, София хочет тебе кое-что сказать.

– Мама, – осторожно начала та, – у нас большой дом, для нас он велик. Как ты отнесешься к тому, что мы устроим здесь пансион?

– Ты о чем?

София поставила вывеску на колени. Беата некоторое время смотрела на нее в полнейшем недоумении, потом поднялась и с тревогой проговорила:

– Дорогая, мне кажется, у тебя что-то не так с головой. Не представляю, где ты могла набраться таких мыслей. А эту кошмарную вещь где взяла? Убери ее сейчас же! Ты еще слишком молода и не понимаешь, о чем говоришь. Я просто поражена!

Последнюю фразу она едва ли не выкрикнула. В «Вязах» никогда не повышали голос, и Констанс заплакала.

– Мамочка, дорогая, не торопись, подумай, – вступила в их диалог Лили.

– Подумать? О чем?

Оторвав глаза от пола, София твердо посмотрела на мать и заявила с тщательно отмеренной прямотой:

– Папа не стал бы возражать и наверняка поддержал бы нас.

Беата вздрогнула, словно ее ударили.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Люди, которые любят, все время думают о тех, кого любят. Папа думает о нас, поэтому, я уверена, надеется, что мы обязательно найдем выход.

– Девочки, оставьте нас с Софией.

– Нет, я хочу остаться! – возразила Лили. – Констанс, выйди на минутку в сад.

Девочка бросилась к матери и, уткнувшись ей в колени, захныкала:

– Я не хочу. Мамочка, не отсылай меня, пожалуйста!

Эффект от слов Софии был такой, что Беата все еще не могла прийти в себя и сказать хоть слово. Содрогаясь всем телом, она отошла к дальнему окну, почувствовав себя загнанной в угол, в то время как ее заставляли вернуться к жизни.

– Мамочка, папа не позволил бы нам сидеть в темноте и ходить в обносках. Он наверняка надеется, что у нас все в порядке, что мы счастливы. На носу зима. Да, мы запаслись овощами и фруктами, но нам нужно еще покупать муку и все остальное. И, кроме того, Констанс в ее возрасте необходимо есть мясо. Об этом пишут в тех книгах, что лежат наверху. Мамочка, было бы еще здорово избавить Роджера от необходимости присылать нам деньги: они наверняка нужны ему больше нашего. Ты же прекрасная хозяйка, так что буквально через минуту поймешь, как вести дела в пансионе.

Лили подошла к матери, поцеловала и поддержала сестру:

– Мама, я считаю, нам нужно попытаться.

– Но как вы обе не понимаете: никто к нам не пойдет!

– Мистер Сорби из «Иллинойса» всегда очень добр ко мне. Как-то раз, когда на улице шел дождь, он разрешил мне торговать лимонадом в вестибюле, а еще сказал, что я могу прийти снова, когда захочу. Иногда у него в таверне бывает так много народу, что мужчины, да и дамы тоже, вынуждены сидеть всю ночь в вестибюле. Обычно он отправлял таких к миссис Блейк, но та сломала ногу и сейчас больше не принимает постояльцев. Еще я от кого-то слышала, что школьные учителя недовольны кухней в таверне, так что поужинать они могут приходить сюда. Я думаю, они захотят и поселиться здесь, а не у миссис Бауман или миссис Хобенмахер.

Мать покачала головой.

– Но, София, у нас нет ни стульев, ни столов, ни кроватей! Да что там – столового и постельного белья тоже нет.

– Нам с Лили больше не нужны наши письменные столы, да и спать мы можем в одной кровати. Мисс Томс обещала дать два стула, еще один – Порки, а также кровать, стол и две циновки. Он к тому же может починить кровать, которую мы нашли на чердаке. У нас есть все для двух комнат: для начала неплохо.

– Давай попробуем! – присоединилась к сестре Лили.

Констанс тоже подскочила к матери:

– Значит, мы сможем наконец-то жить как другие?

– Ладно, – сдалась Беата. – Зажги свечу, пойдем посмотрим комнаты.

– Давайте лучше зажжем лампу: у меня есть немного керосина, – а то никто и близко не подойдет к дому, который производит впечатление замка Синей Бороды, – предложила София.

В полдень следующего дня, 15 сентября, Лили, забравшись на стул, прибивала вывеску к вязу возле ворот. Местные матроны, тут же возобновившие свои вечерние прогулки перед их домом, отнеслись к действиям как к дурачеству.

– Им надо было назвать это место «Насест тюремных пташек», – фыркнула одна.

– Нет, «Приют каторжников», – усмехнулась другая.

На следующий день доктор Джиллис, притормозил свой тарантас на главной улице, заметив Софию.

– Привет, Софи! У тебя вид как у мясницкого кота. Есть новости?

– Доброе утро, доктор Джиллис.

– Да-да, пожалуй.

– Что это за сплетни по поводу пансиона?

– Это не сплетни. Так что если кому-то из ваших пациентов захочется пожить в спокойной обстановке, направляте к нам? Мама чудесно готовит, а мы с сестрами обеспечим самый хороший уход…

Доктор Джиллис хлопнул себя по лбу и обрадованно воскликнул: