Пассажир декабря. Повесть о любви и психотерапии

– Не в курсе пока, но реклама больно заманчивая. Завтра позвоню.

На круглый стулик к стойке подгружается новый объект – полненькая жизнерадостная блондинка Евгения в тесноватом купальнике, впившемся в нежную кожу так глубоко, что его надо высверливать взглядом из впадин. Заказывает мартини.

– Представляете, – говорит она, – когда мой муж Руслан летел сюда, он умудрился влезть в самолет в одних трусах и носках, еще полотенце повесил, через плечо.

– Ну и что? – говорит мрачно Пирогов. – Вот я просыпаюсь после перелета, смотрю, а на мне нет нижнего белья, и где оно потерялось – тайна. И полотенца тоже нет.

После седьмой разговор закономерным образом сворачивает на философию. Все заказывают текилы с кристаллами соли по краю рюмочек.

– А как вы думаете, инопланетяне существуют? – интересуется Евгения пьяным голосом.

– Натурально, милочка, существуют, даже не сомневайтесь, – отвечает уверенно Пирогов.

– Да? Я что-то ни разу не видела ни одного, ну не считая этих гуманоидов из мэрии. Где же они существуют? – настаивает Евгения.

– Мало ли, кто что не видел. Один мой знакомый не видел вампиров в попонах, а их полно на улицах, стоит только выехать без прав – мгновенно присосутся к венам и начнут пить кровь. Инопланетяне, впрочем, проживают там же, где и всё остальное. В вашей очаровательной головке, милочка, – поясняет Пирогов.

– Ну, так нечестно. Пусть они существуют в природе, в материи, – не унимается Евгения.

– А ваша головка чем же не годится? Это что – не природа, не материя? Уверяю вас, там самая природа и есть. Да и материя эта – сплошной обман. Матрица вероятностей. Вы, впрочем, квантовую механику когда в последний раз изучали? – иронизирует Пирогов.

– Мой Алешенька изучает, – вмешивается мамаша, поскрипывая силиконом. Она тычет невероятно длинным наманикюренными ногтем в пасынка, – Алешенька, расскажи нам, что вы там сейчас проходите в колледже.

– Ну, ма-а-ам, ма-ам, мам! Ма-а-ам! – мычит снова пасынок, пуская слюни по подбородку.

День изливается в бокалы. Вечер подкрадывался на цыпочках. На океан тащиться поздновато, в номер – рановато. Звонкий смех блондинки смешивается со ржанием силиконовой мамаши и нудением семнадцатилетнего пасынка. Под конец вечера соседи по стойке косятся на Пирогова испуганными глазами. Видимо, он сказал что-то не то, я уже не контролирую.

Меланхолия не отпускает Пирогова. Вместе с «Грей гусем» булькает внутри Пирогова болотистое, вонючее чувство, что он потерял всё на свете, начиная с самого себя. Одиноко ему без себя, скажу я вам, и присутствие внутреннего свидетеля его трагедии в виде Пассажира декабря пока не очень вдохновляет беднягу.

Фея

Я иду по бульвару, и на меня оборачиваются люди. Наверное, сильное биополе чувствуется на расстоянии. Я красивая женщина и люблю одеваться со вкусом. Я могу хотеть, могу не хотеть что угодно. Любить или ненавидеть по собственному выбору, фея нового поколения. Фея – психиатр. Мария из пластилина, принимающая любую заданную форму по заказу клиента и создающая геометрию доверчивой личности пациента по своему образу и подобию. Я иду и напеваю песенку, услышанную в детстве по радио:

Я леплю из пластилина —
Пластилин нежней, чем глина.
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак.
Если кукла выйдет плохо,
Назову её Дурёха,
Если клоун выйдет плохо,
Назову его Дурак.[2 - Слова Матвеевой Новеллы]

В действительности мне глубоко безразлично, кто вылепился. Главное, чтобы возникла зависимость от терапевтической помощи. Мои куклы-пациенты хромают на обе ножки и получают от меня невидимые психиатрические костылики для поддержки трясущихся от страха душ. Без регулярных сеансов они попадают из окон своих роскошных квартирок от когнитивного диссонанса. А сеансы приносят доход. Так устроен мир. Клиент может догадываться обо всем, но в каждый момент времени перевешивает его иллюзорное стремление обрести внутренний комфорт, насытится моим несуществующим теплом – теплом нарисованного в воображении домашнего очага.

В личных отношениях я деспотична. Я манипулирую партнером, требую от него максимума отдачи эмоций, душевной энергии и, конечно, положительного потока финансов. Взамен я не отдаю ничего. Мне и дать-то нечего, кроме пустоты, даже если бы я сильно желала этого. Ничто не мешает мне требовать внимания, подарков, помощи, исполнения капризов. Я веду себя как заурядная женщина, только более эгоцентричная. Но с клиентом всё иначе. Меня должны считать идеалом, отдающим всю себя для блага больного так, как он захочет. Любая фальшь будет отмечена, я обязана не кривить душой ни грамма. Быть открытой, как книга, благожелательной, как мать, и привязанной, как любящая жена. Это не просто, но мне удается.

Я угадываю стремления своих пациентов, предоставляю им то, чего именно им не хватает в данный момент. У всех по-разному, индивидуально, но, мне кажется, у меня отлично получается. Знание о клиенте, о его страхах, конфликтах, тайных желаниях появляются во мне из глубины, я их не ищу и даже и не думаю об этом специально. Просто возникает чувство будто бы присутствия цели рядом, появляется возбуждение, как у охотничьей собаки на запах дичи, и я выжидаю. Потом озарение происходит, и я бросаюсь на жертву, как пантера. Иногда приходится долго, неделями, месяцами выжидать, выслушивать бессмысленный словесный поток, маскироваться, прятаться за фразами, но в конечном итоге клиент раскрывается, и я ныряю в образовавшуюся брешь.

Звонки

Настойчивая вибрация смартфона вырывает сознание Пирогова из черноты. Он открывает слипшиеся глаза, и я начинаю наблюдать. Так-так: могучие шторы, зеркало, столик. Огромный постер с закатом, камышом и песком. Такие вешают в люксах, мать их. Пирогов уже жадно глотает минералку и хватает нервной тонкой рукой вибрирующий аппарат, пока тот не спрыгнул с тумбочки. На экране имя – Юля.

– Алло, – хрипит Пирогов.

– Ты где? – стервозный, визгливый женский голос.

– Здесь…

– Ты улетел?

– Куда? – удивляется Пирогов.

– На Тенерифе, идиот! – снова голос срывается на визг.

– Думаю, да, но сейчас проверю.

Пирогов встает с кровати, раскрывает шторы. Я вижу солнце, океан, гребешки волн, фантастический пляж из черного вулканического песка, искрящегося на солнце, как снег. Серфер катится по волне в сторону скал. Кто эта Юля? Она явно знает Пирогова, а он ни бельмеса. И спросить ее неудобно. Паршивенько.

– Ты что застыл, слонопотам? – голос скатывается на истерику. – Ты не один? С кем ты там? С кем ты улетел? У тебя было два билета, я видела.

– С женой, – отвечает Пирогов, прикинув мощным интеллектом безубыточный ход.

– Завязывай пить, енот! Она мне звонила три дня назад.

– Кто?

– Жена!

– Чья?

– Твоя, дебил. Устроила истерику, что ты ей изменяешь и не только со мной, как оказалось.

– Да, а с кем еще? – удивился я искренне.

– С Лидией, твоей новой плоской мразью, – голос в трубке готов расплакаться.

– Ну, ну, успокойся, это вряд ли правда, – сказал я неуверенно.

– Почему у тебя такой странный голос?

– Какой?

– Как не твой, ты сколько дней пьешь, имбецил?

– Кстати, ты забыла паспорт у меня в кармане, – врет Пирогов, чтобы увести беседу в сторону от неприятной темы.

– Какой паспорт?

– Заграничный.