Звонок после полуночи

– По-моему, дело связано со шпионажем. Вообще-то консульство такими делами не занимается.

Тим был прав. Но идея передачи Сары Фонтейн какому-то офицеру ЦРУ Нику не нравилась. Она была такой хрупкой, такой ранимой.

– Это мое дело, – повторил Ник.

– Ах, вдова Фонтейн! – усмехнулся Тим. – Кто бы мог подумать, что она в твоем вкусе. Лично я не нашел ее привлекательной. И не понимаю, как она могла окольцевать того парня, этого белокурого Адониса. Такие, как он, обычно не женятся на женщинах с очками в роговой оправе. Из чего можно сделать вывод, что он это сделал по особым причинам.

– Особым? Ты имеешь в виду любовь?

– Нет. Я имею в виду секс.

– Да что бы ты понимал!

– Хм. Обиделся? Она тебе понравилась, да?

– Без комментариев.

– Сдается мне, после развода твоя личная жизнь была довольно скучной.

Ник со стуком поставил чашку на стол.

– С чего это ты заговорил об этом?

– Просто стараюсь понять, что ты собираешься делать. Разве ты не знал? Для мужчины откровенничать с другом – это самая последняя стадия.

– Не надо мне ничего говорить, – вздохнул Ник. – Ты ходил на тренинг развития восприимчивости.

– Да. Отличное место, чтобы встретить женщину. Тебе нужно попробовать.

– Нет уж, спасибо. Последнее, что мне нужно, – это компания женщин, страдающих неврозом.

Тим посмотрел на Ника с сочувствием:

– Послушай меня, Ник. Необходимо что-то делать. Ты не можешь оставаться холостяком всю оставшуюся жизнь.

– Почему бы и нет?

– Черт побери! – рассмеялся Тим. – Мы же оба знаем, что ты далеко не праведник!

Он был прав. Все четыре года после развода с Лорен Ник избегал близких отношений с женщинами. И у этого имелись свои побочные эффекты. Ник стал раздражительным. Все свое время он посвятил спасению карьеры, но скоро понял, что работа – плохой заменитель того, чего он на самом деле хотел: теплое женское тело, которое можно обнять, смех в темноте ночи, разговоры в постели. Но Ник научился жить без этих вещей, чтобы избежать очередного разочарования. Ведь это единственный способ остаться в здравом уме. Однако не так-то просто искоренить то, что заложено самой природой. Нет, Ник вовсе не был праведником.

– Лорен давала о себе знать? – спросил Тим.

– Да. – Ник нахмурился. – Месяц назад. Сказала, что скучает по мне. А я думаю, на самом деле она скучает по всей этой посольской кутерьме.

– Так, значит, она звонила тебе. Звучит многообещающе. Похоже на примирение.

– Да? По-моему, это больше похоже на то, что ее новый роман протекает не очень гладко.

– В любом случае очевидно, что она жалеет о разводе. Ты рад, что она позвонила?

Ник отодвинул от себя тарелку с остатками шоколадного мусса.

– Нет.

– Почему?

– Просто не рад.

– Он просто не рад! – Тим рассмеялся. – Четыре года страданий и нытья по Лорен, а теперь он не рад!

– Слушай, каждый раз, когда у нее что-то не так, она звонит глупому доброму Нику. Я больше не намерен это терпеть. Я попросил Лорен больше мне не звонить. Я хочу, чтобы она оставила меня в покое. Она и все остальные.

Тим покачал головой:

– Ты отказываешься от женщин. Это очень плохой знак.

– Никто еще от этого не умирал, – проворчал Ник.

Он положил на стол несколько купюр и поднялся. Ник не хотел думать о женщинах. В конце концов, у него есть куча других вещей, над которыми нужно поразмыслить. А еще Ник не хотел ввязываться в очередной роман, который обязательно закончится катастрофой.

Однако, когда они с Тимом возвращались по той же дороге среди вишневых деревьев, Ник поймал себя на том, что думает о Саре Фонтейн. И не как о безутешной вдове, а как о женщине. Ее имя очень подходило ей. Сара с глазами цвета янтаря.

Ник тут же отогнал эти мысли. Из всех женщин Вашингтона она последняя, о ком он должен думать. Главным правилом хорошей работы Ник считал объективность. Чего бы ни касалось задание – выдачи виз или оспаривания заключения под стражу гражданина США, – иметь личный интерес – значит совершить ошибку. Нет, для него Сара Фонтейн – это всего лишь еще одно имя в документе.

И должно им остаться.

Амстердам

Старик любил розы. Ему нравился тяжеловатый запах розовых лепестков, которые он срывал и растирал между пальцами. Такие прохладные, такие ароматные, не то что те тюльпаны, которые вырастил его садовник на берегу пруда для уток. Тюльпаны обладают ярким цветом, но не характером. Они вырастают, цветут, а потом умирают. Другое дело розы! Даже зимой, подобно сжавшейся от холода пожилой даме, колючие, без листьев, они упрямо продолжают жить.

Старик остановился среди розовых кустов и глубоко вдохнул воздух, наслаждаясь запахом влажной земли. Через несколько недель розы зацветут. Как этот сад понравился бы его жене! Старик представил ее рядом с собой, как она смотрит на розы и улыбается. Она надела бы свою соломенную шляпу и домашнее платье с четырьмя карманами, а в руке держала бы ведро.

– Это моя униформа, – как-то сказала она. – А я – солдат, который сражается с улитками и жуками.

Старик вспомнил, как гремели садовые ножницы в ведре, когда его жена спускалась по лестнице их бывшего дома. Дома, который он оставил в прошлом.

«Нинке, моя дорогая Нинке, – подумал старик, – как же я по тебе скучаю».

– Сегодня холодно, – сказал кто-то на голландском.

Старик повернулся и увидел молодого человека со светлыми волосами, который шел к нему через розовые кусты.

– Кронен, – обрадовался старик, – ну наконец-то.

– Прошу прощения, менеер[2 - Менеер – голландское уважительное обращение к мужчине, аналог слова «господин».]. – Кронен снял солнцезащитные очки и посмотрел на небо. – Я пришел на день позже, но от меня ничего не зависело.

Как обычно, Кронен избегал смотреть старику в лицо. После той аварии на его лицо все старались не смотреть, и это очень раздражало старика. Уже пять лет никто не смотрел ему прямо в глаза, уже пять лет люди не могли взглянуть на его лицо без содрогания. Даже Кронен, которого старик считал чуть ли не сыном, обычно отводил глаза в сторону. Молодые люди поколения Кронена слишком носятся с соблюдением приличий.