Я Пилигрим

– Через две недели мне исполнится шестнадцать, – наконец сказал Сарацин. – Но мне все равно пока еще нужно твое разрешение, чтобы получить загранпаспорт. Я хочу на месяц съездить в Пакистан.

Тут бедная женщина и вовсе лишилась дара речи.

«В Пакистан? Этого еще не хватало! И при чем здесь Пакистан? А как же школа?»

Словно подслушав ее мысли, сын пояснил:

– Эта поездка придется на время летних каникул и никак не повлияет на учебу. В Пакистане, неподалеку от города Кветта, есть знаменитая медресе – религиозная школа, где дают прекрасные знания юношам вроде меня, еще только начинающим свой жизненный путь. Имам сказал, что лучшего учебного заведения для того, кто хочет сделать карьеру на духовном поприще, просто не найти.

Мать кивнула: она словно бы сама слышала, как незрячий священник говорит это. Но что этот человек знает о ее сыне? Посвятить себя служению Аллаху? Ее мальчик высокий и красивый, прекрасно сложенный и очень сильный, – она сомневалась, что он удовлетворится в жизни одной лишь религией.

– Так ты согласна? – настаивал Сарацин.

– Даже если бы я и согласилась, где мы возьмем деньги на такую поездку? – осторожно возразила мать, выбрав для начала самый простой и разумный аргумент.

– Курс обучения там бесплатный, – пояснил сын, – билеты на самолет обещал оплатить имам. Другие члены общины сказали, что напишут своим друзьям и договорятся насчет жилья.

Женщина закусила губу: ей следовало бы предвидеть что-то подобное.

– Когда ты уезжаешь? – спросила она.

– Через десять дней, – ответил он, опасаясь, что мать сочтет его отъезд слишком поспешным.

– Когда?! – Бедняжка не поверила своим ушам.

– Через десять дней, – невозмутимо повторил мальчик.

Матери не сразу удалось унять бешеный стук сердца. И лишь тогда она осознала причину охватившего ее страха: если сейчас она не захочет помочь сыну, между ними возникнет непреодолимая пропасть.

– Ну так что, ты согласна? – вновь спросил Сарацин, на этот раз достаточно агрессивным тоном, чтобы его родительница поняла, какого ответа он от нее ждет.

– Я никогда не стану препятствовать столь благородным стремлениям, – сказала мать. – Но у меня есть некоторые опасения, поэтому, прежде чем принять окончательное решение, я бы хотела поговорить с имамом. Я должна убедиться, что все хорошо организовано.

Мальчик поднялся с места, ласково улыбаясь:

– Ну конечно. Он ждет твоего визита.

Через два дня, вполне удовлетворенная беседой с имамом, мать написала заявление на ускоренное оформление загранпаспорта. В тот же день мальчик сходил в офис авиакомпании «Пакистан эйр» и купил билет.

К тому времени мать сообразила, что сын будет отсутствовать в собственный день рождения, поэтому в суматохе сборов она и девочки все-таки решили сделать ему сюрприз – устроить празднование дня рождения перед самым его отъездом. Секрет этот скрыть не удалось, но мальчик, казалось, им подыгрывал, притворяясь, что не замечает обилия приносимой в дом еды и приглашений, рассылаемых друзьям по школе и мечети.

Однако в тот день, на который была намечена вечеринка, он встал уже в четыре утра и оделся. Тихонько проскользнул в комнату сестер и постоял возле их кроватей. Бедняжки совсем выбились из сил, хлопоча накануне до полуночи, чтобы закончить все приготовления. Ни одна из девочек даже не шелохнулась.

Мальчик смотрел на их милые лица, тихо плывущие через темные океаны сна, и, возможно, только в этот миг понял, как любит сестер. Но время было неподходящее, чтобы проявлять слабость. Он положил на постель каждой из них по экземпляру Корана со своей дарственной надписью и осторожно поцеловал девочек на прощание.

С тяжелым сердцем (он и сам не ожидал от себя таких сильных эмоций) мальчик спустился в холл и открыл дверь в комнату матери. Она спала на боку, лицом к нему, освещенная мягким мерцанием ночника в ванной.

Не говоря никому ни слова, Сарацин три дня назад вновь посетил офис пакистанской авиакомпании и поменял билет на сегодня, на шесть часов утра. С тех пор как мальчик случайно увидел мать в кафетерии торгового центра, он тщательно скрывал свои чувства, но не был уверен, что сумеет подавить их во время прощальной вечеринки. Сарацин один знал о том, что не вернется через месяц, как обещал. На самом деле он не имел ни малейшего представления, увидит ли снова своих близких вообще хоть когда-нибудь.

Глядя сейчас на мать, Сарацин понял: легких путей не бывает. Мальчик вырос в стране, бульшую часть которой занимают пустыни, и только раз в жизни видел туман. Однажды рано утром отец разбудил его, и они вдвоем наблюдали за стеной белого пара, которая загадочным образом двигалась к ним через Красное море. А сейчас воспоминания одно за другим выплывали из глубин памяти: большой живот матери, беременной его сестрой; отец сильно бьет жену по губам за непослушание; мамино красивое лицо, словно в танце, колышется от смеха, вызванного его шуткой. Сменяющие друг друга эмоции – от надежды до отчаяния, от детской любви до горького разочарования – обволакивали Сарацина, пока он совсем не затерялся в их белой подвижной вселенной.

Кто знает, как долго мальчик плыл бы по волнам печальных воспоминаний, если бы не далекий крик муэдзина, зовущий правоверных на молитву. Это означало, что светает и надо торопиться. Сарацин приблизился к постели матери и низко склонился к ее лицу, чувствуя на своей щеке легкое дыхание. Говорят, когда мужчины умирают на поле битвы, их пальцы почти всегда цепляются за землю. Они пытаются удержаться на ней, вобрать в себя всю боль и любовь, которые в ней есть.

Если бы мальчик в этот момент опустил глаза, он увидел бы, что его пальцы непроизвольно сжимают покрывало материнской кровати. Сын поцеловал ее в лоб и пробормотал то единственное слово, которое никогда не говорил маме раньше, – назвал ее по имени, словно она была его ребенком.

Выпрямившись, Сарацин попятился к двери, стараясь как можно дольше не отводить глаз от матери. Затем он схватил рюкзак и вышел из дому в новую жизнь, но уже буквально через несколько шагов побежал, боясь, что желание вернуться обратно пересилит.

В конце улицы, как и было условлено, его ждала машина, где сидели имам и два видных члена мусульманского братства. Они приветствовали мальчика, тот забрался на заднее сиденье, шофер включил сцепление и направился в аэропорт.

Мать проснулась спустя два часа. Было еще рано, но она хотела закончить приготовления к праздничной вечеринке. На кухне женщина обнаружила адресованное ей письмо. Едва мать начала читать, как ей показалось, словно бы откуда-то снизу, захлестывая ее, поднимается огромная волна ледяной воды. Затем она почувствовала, что ноги у нее подгибаются, и, не успев опуститься на стул, бедняжка рухнула на пол.

В немудрящих словах сын описал, как увидел ее в торговом центре в позорном, неподобающем мусульманке виде. Он не сомневался, что девочки ей сочувствуют и тоже придерживаются подобных взглядов. Получается, что он не сумел исполнить свой долг перед покойным отцом – защитить честь матери и сестер.

Когда вдова зоолога читала эти две странички, исписанные аккуратным почерком, она получила тот же самый урок, что и многие другие родители: наиболее жестоко нас ранят собственные дети.

Дочитав последний абзац, женщина поняла, что имам обманул ее. То, что узнала мать, разорвало последние нити, на которых едва-едва держалось ее самообладание, и она рухнула в настоящую яму – бездну утраты, вины и жуткого страха.

Сын написал, что действительно едет в Кветту, однако на самом деле там нет никакого знаменитого на весь мусульманский мир медресе, зато высоко в горах есть учебный лагерь совсем другого типа. Там он пройдет полуторамесячный курс обучения, а потом по маршруту, издавна знакомому контрабандистам, его переправят через границу на поле битвы. Мальчик признался матери, что вовсе не мечтает посвятить себя религии. Как и подобает правоверному мусульманину, он направляется в Афганистан, чтобы участвовать в джихаде против советских захватчиков, убивающих детей ислама.

Глава 6

За девять лет Афганской войны погибло более миллиона человек, однако Сарацин благополучно уцелел. Это дало повод многим (учитывая то, что он сотворил позже) сомневаться если не в существовании Бога, то, по крайней мере, в Его здравом смысле.

Перейдя афганскую границу, Сарацин два года сражался против советских войск. И вот в одну холодную февральскую ночь он стоял на вершине горной гряды и смотрел вниз на дорогу, по которой можно было добраться аж до самой Европы. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он стал высоким и сильным.

Лунный серп бросал тусклый свет на зубчатые ряды горных пиков и скал, где стояли, как часовые, еще десять тысяч закаленных в битвах моджахедов.

Всем им приходилось видеть немало ужасного: например, танец русского пленного, которого окунули в бензин, а потом подожгли, или своих убитых товарищей, которым враги засунули в рот отрезанные гениталии. Но в ту ночь – ночь миллиона звезд – они могли бы точно так же стоять на пятом кольце Сатурна, наблюдая, как проплывает мимо фантастический Звездный флот из Объединенной Федерации Планет.

Широкая долина внизу протянулась на сорок миль, а если верить афганскому военному радио, общая длина двухполосного шоссе со щебеночно-асфальтовым покрытием составляла целую сотню миль. Дорога была забита низкими автомобильными платформами, грузовиками и танковыми транспортерами. Через каждые несколько миль, освещая ночь, горели костры, словно бы некая христианская версия погребальных огней. Когда мимо них проезжали машины, солдаты, охраняющие колонну, выбрасывали излишки снаряжения и амуниции: белые зимние маскхалаты, ящики с продовольствием, палатки, комплекты медикаментов первой помощи.

Иногда происходили случайные взрывы боеприпасов или осветительных патронов. Тогда люди, ехавшие в машинах, бросались на землю, а небо освещалось смертоносными фейерверками. Когда эти ослепительные вспышки гасли, солдаты самого большого конвоя в мировой истории испытывали острое чувство облегчения. Машины направлялись в сторону реки под названием Амударья, что протекает на границе с Узбекистаном: огромная советская Сороковая армия, оккупировавшая Афганистан, уходила побежденная.

Сарацин, как и все остальные моджахеды, знал, почему русские проиграли войну. Дело было даже не в мужестве повстанцев или принятом в Москве решении вести неправедную войну. Нет, просто Советы были лишены помощи Бога: именно вера моджахедов принесла им победу.

– Аллах акбар! – раздался голос с вершины высокой скалы.

Десять тысяч глоток благоговейно подхватили этот клич, прислушиваясь к эху.

– Аллах акбар! – разносилось снова и снова над уходящей домой советской армией. Афганистан, ставший могилой для многих империй, возвещал об очередной своей жертве.

Две недели спустя двадцать вооруженных людей въезжали на лошадях в занесенную снегом деревню, где расположились лагерем Сарацин и другие покрытые боевыми шрамами иностранные воины ислама.

Возглавлял их Мохаммед Абдул-хан, который был легендой даже в те времена титанов. Советские войска оккупировали страну, когда ему было уже за сорок. Он ушел сражаться вместе со всем своим кланом, но вскоре его заманили в ловушку два «военных советника» из другого племени. После ожесточенной перестрелки Абдул-хана взяли в плен и, поместив в кабульскую тюрьму, пытали столь изощренно, что это вызвало отвращение даже у русских надзирателей. Когда вспыхнул кровавый тюремный бунт, Абдул-хану удалось бежать, и только благодаря силе духа он смог вынести все тяготы пути и добраться до своей горной твердыни.

Через шесть месяцев, когда здоровье Абдул-хана частично восстановилось, он наконец-то реализовал мечту, которая придавала ему силы в долгие часы побоев и пыток электрическим током: моджахеды взяли живыми двух изменников, предавших его. Абдул-хан не пытал их. Пленников раздели догола, привязали к их спинам тяжелые стальные блоки и положили предателей лицом вверх в большие литейные формы. Встать они не могли, лишь отчаянно молотили руками и ногами, наблюдая, как жидкий бетон заполняет изложницы.

Когда смертоносный поток накрыл пленников, его остановили и дали бетону застыть. Очертания бьющихся конечностей и кричащих ртов несчастных теперь были навеки скульптурно запечатлены в этом гротескном барельефе.