Письма и дневники. Книга вторая

О шедевре

Поэзия Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева и Некрасова не только живет почти двести лет, но и, перешагнув через наиталантливейшую поэзию всего двадцатого века, и по сей день возглавляет списки самой популярной и читаемой литературы. И это в большей степени значимо, чем просто талант, ибо в подобном случае открывается подлинное совершенство жанра, когда автору удается создать такое произведение, которое стало бы одинаково любимо, доступно и понятно, как знатокам и корифеям, так и простым, можно сказать, случайным читателям. Это совершенно невозможно вычислить, этого нельзя добиться бесконечной шлифовкой мастерства, ибо оное выходит за рамки всякого понимания, всякого знания, всякой возможности. Обладающее подобным свойством слово действительно всепроникновенно, ибо каким-то наичудеснейшим образом максимально очищено от эго написавшего его. Видимо, это и есть тот случай, когда абсолютно точно можно сказать, что без воли Божией здесь явно не обошлось.

Шанс на возможность

Раз в день у каждого из вас бывает шанс начать меняться в лучшую сторону. Раз в неделю к вам приходит шанс к исцелению. Раз в месяц вам дается шанс, когда вы можете окончательно избавиться от груза обид, просто попросив прощения. Раз в год вам дается шанс влюбиться. Раз в несколько лет к вам приходит человек, который способен изменить в лучшую сторону всю вашу жизнь. Шансы, шансы, шансы… Их настолько много, что они наполняют собой всю вашу жизнь. Но вы упорно избегаете всех этих возможностей, в завершении, осуждая кого-то за неудавшуюся, якобы из-за него, возможность измениться. Вы постоянно недовольны людьми, собой, зарплатой, образом жизни, суетой, неорганизованностью и несобранностью… Вам кажется, что вас недооценивают, не понимают, не чувствуют, не любят, но при этом вы не пользуетесь ежедневным шансом что-либо изменить. Каждый день вам предлагается шанс на саму возможность меняться, ваша великая душа предлагает вам измениться вместе с нею, но вы упорно ждете внешней помощи, а если такое и происходит, и помощь появляется, вы даже не смотрите в ее сторону, пропуская всё мимо глаз и ушей. Как бы вы ни отнекивались, но это и есть она – глубочайшая обида и на себя, и на свою жизнь, и на Бога. Это случилось одномоментно, закрепилось и набрало силу, но вы и не заметили, когда это произошло. Вы приписали себя к неудачникам, но не можете с этим смириться, хотя именно смирение и изменило бы всю вашу жизнь. И вы не пользуетесь шансом, ежедневным шансом. А если просто взять и проявить внимание и благоразумие – больше ничего и не требуется на первый раз. Шанс – это как игра, увлекательная игра. Побудьте ребенком и поиграйте в эту игру: просто наблюдайте и старайтесь разглядеть этот ежедневный шанс. Не отчаивайтесь, если в этот день – не удалось. Я уже сказал вам, что шанс – это явление ежедневное, так что играйте с удовольствием.

Live killer

Знаете, что бывает, когда роковая женщина напарывается, другого слова и нет, на рокового мужчину? Всё просто – вечный рок-н-ролл, а не жизнь. Но это не танец, а сплошная круговерть с непредсказуемыми последствиями. Насколько это хорошо, трудно сказать, ибо ничего, кроме страсти, за этим не стоит, и ничего, кроме пепла, от этого не останется. Так что имейте в виду. С литературными штучками жизнь зачастую расправляется не церемонясь. Прежде чем отвести себе роль хлопушки, хотя бы взгляните в небо, умойтесь родниковой водой и поваляйтесь на траве – оно того стоит.

* * *

Просто правильно расставляйте приоритеты и верно отдавайте предпочтения. Любая поп-индустрия сделает из вас звезду, и это так, но только Бог сделает из вас человека, и не просто человека, а святого человека. Стоит задуматься…

Верить в веру

Верить, оказывается, – очень непростое дело, а все потому, что человек – это не только вера, но ещё и надежда, и любовь, и мудрость. К тому же у нас с вами есть еще и ум, который постоянно просит доказательств, ибо так он устроен. В этом нет ничего неправильного, но вере это, безусловно, мешает. Мы действительно хотим доказательств, забывая, что всё доказанное лишает нас веры. И это беда, ибо только вера способна сподвигнуть человека на развитие. Эволюция выстроена на вере как на процессе, и всякое знание в ней, будучи результатом, временно. В веру стоит поверить. Доказательство существования Бога сделало бы Его окончательным и смертным, таким образом мы были бы лишены самого главного, чем обладаем сегодня, лишены вечности.

О твареугодничестве

Большинство из нас, нынешних, не только не умеют дружить, но и не пытаются что-либо делать для того, чтобы хоть как-то сохранить отношения, будь они товарищескими или приятельскими. Эго современного человека настолько зашкаливает, что он легко отказывается от обещаний, не считает нужным извиняться, да и вообще всю свою эгоистичную любовь нередко выплёскивает на домашних животных. Зажатый и искорёженный собственной дурнотой, он оголтело начинает ухаживать за четвероногими друзьями, понимая, что эти-то, точно не тронут его вышедшее за все разумные пределы эго, и таким образом у него получается пребывать во власти убежденности в собственной доброте и порядочности. Я ничего не имею против любви к животным, но именно обиженность на весь мир и заставляет человека необдуманно обзаводиться кошками и собаками, буквально собирать их в свой дом, как бы убеждая самого себя в собственной хорошести.

Homo Politicues

Увы, но весь этот демократический мир, так упорно самоидентифицирущий себя с подлинным борцом за права человека, погряз в непроглядной внешнеполитической дурноте. Под известным всем выражением «пойдем, выйдем, поговорим…» теперь вполне можно подразумевать, что, мол, «пойдем, выйдем поговорить… в Сирию». Бедная Сирия взяла на себя все пережитки от морального и нравственного несовершенства большого брата. Когда-то мне казалось, что достаток вполне может породить в человеке добро, ибо у него все имеется. Сегодняшнее время это опровергает, и никакие миллиарды не вытравят волка из души человека, а паче повысят в нем всю непроработанную дурь. Дурак с деньгами сродни ребёнку с пистолетом.

Всякая тишина – для молитвы

Если оставить в стороне грозы и извержения вулканов, то природа всегда тиха: тихо приходит утро, тихо восходит солнце и наступает день… Тихо плывут по небу облака, тихо идет дождь и падает снег… Тихо приходит вечер, тихо светят ночные звезды и тихо висит над горизонтом месяц… Действительно, кругом сплошная тишина, и только человек своим голосом способен нарушить её. И это вовсе не случайно, ибо если природа молчит, значит, она слушает, слушает… человека. Когда вы молитесь, то вашей молитве внимает всё: и этот вечер за окном, и эти неподвижные деревья, и эти звёзды. Внимает весь этот молчаливый мир, потому что вы молитесь. От лица всего мира вы обращаетесь к Богу, ибо в этот момент только вы знаете тот язык, на котором можно с Ним говорить. Потому природа так и молчалива, что она ждет этого часа – часа вашей молитвы, часа, когда вы начнете беседовать с Богом, и нет для неё слаще этих удивительных минут – минут вашей молитвы, минут вашей беседы с Богом.

* * *

Вполне объяснимо, если некоторые женщины свой невысокий уровень интеллекта восполняют хитростью, коварством, завистью, интриганством, а то и местью. Но что в себе восполняют этими же приемами мужчины, мне совершенно непонятно. То же самое, скажете вы. Увы, но это не так. Зачастую именно интеллектуалы и обладают всем этим набором душевной мерзости.

Лист бумаги или бумажное зеркало?

Если актеры в жизни одни, а на сцене другие, то к литераторам это совершенно не относится. Они как пишут, так и живут. Особенно поэты. По существу, создающие стихи люди пишут их так же, как мыслят, чувствуют и говорят. Если человек поверхностен и косноязычен, то такими же будут его стихи. Иными они просто не могут быть. В криминалистике есть почерковедческая экспертиза, и она, как известно, очень точная. Мне кажется, что поэтическая экспертиза во много раз точнее и глубже. Опытный литературный редактор, да и заинтересованный читатель легко определят, как интеллектуальный, так и духовный и нравственный уровни сочинителя, и это надо понимать, публикуя свои работы в интернете, а тем более издавая их в книгах. Я не говорю, что этим не следует заниматься, нет, ни в коем разе, но, доверив свой внутренний мир чистому листу бумаги, надо знать, что лист не сохранит ни одной вашей тайны. И как в простом зеркале видна ваша внешность, так и на листе бумаги она великолепно будет видна, но только это будет внешность вашей души.

Всё объяснимо

Нашей памяти абсолютно все равно, что мы на нее запишем. Её дело – фиксировать всё, что мы говорим и думаем. Это хорошо, но надо понимать, что воспроизводить она сможет и будет только то, что в ней записано. Более того, многократное воспроизведение записанного меняет нашу личность в сторону воспроизводимого. Так что очень внимательно следует подумать, прежде чем впасть в осуждение, сплетни, недовольство. Все это запишется в вашей памяти. Время пройдет, ситуация изменится, а вам с записанным жить и жить. Злыми не рождаются, злыми становятся после упорного прописывания зла в памяти. С какого-то момента укоренившееся зло будет легко выскакивать наружу и отшлифовываться дальше. Это как накатывать лыжню, а потом ездить по накатанной…

* * *

Человечество вполне можно разделить на тех, кто ждет конца света и во всем видит его приближение, и на тех, кто просто живет, радуется и ни о чем не думает. Интересно, что о конце света люди говорят с завидным упорством, начиная с глубокой древности. Что же толкает человека видеть во всем последние времена? Очевидно, что недовольство собой, своей жизнью, зависть и отсутствие любви. Такой человек с какой-то особенной злобинкой пытается всем напомнить о конце света, будто получает радость от испорченного им настроения, типа: «Ничего-ничего, радуйтесь пока, но скоро все в геенне гореть будем!» Кстати, первый раз я услышал нечто подобное лет в шесть от одной набожной бабушки. Помню, это надолго испортило мне настроение. Я ничего не понял, а вот настроение испортилось. У детей таких мыслей нет – дети живут и радуются. Зато у взрослых их столько, словно эти мысли с ними в сговоре. Вспоминается ещё один случай: это было, когда я учился в пятом классе. Как-то раз мы с приятелями сидели и философствовали на тему смерти. И помню, кто-то меня спросил: «А ты хотел бы увидеть, что будет потом, в будущем?» И этот кто-то даже не дал мне и подумать толком, а сразу выпалил: «Конец света будет! Чего жалеть, что умрешь?» Почему-то тогда это успокоило: мол, ничего я и не потеряю, умерев, потому что все равно будет конец света и все исчезнет. Увы, но идея некоего злорадства от подобного факта во многих статьях и репортажах в газетах и журналах неизменно мною ощущается. Авторы, рассуждая, будто бы стремятся напугать человечество этим неизбежным фактом гибели. Все им известно: и то, где это случится, и когда…

Самому Христу не было известно ничего о конце света, а этим – всё известно. Откуда это? А главное – для чего? Видимо, спрос рождает предложение.

И все-таки, что побуждает человека смаковать подобную тему? Скорее всего, недовольство своей жизнью. Довольный вряд ли станет об о этом и думать, и говорить.

Повторение – часть учения и доля мастерства

Позаимствовать чужую мысль или идею, самостоятельно её развить, привнеся нечто такое, что сделает ваше произведение лучше, – гораздо сложнее, чем создать свое, личное. И это понятно, ибо разрабатывая собственный проект, вы начинаете двигаться с самого начала, можно сказать, с первой точки, и посему являетесь подлинным знатоком абсолютно всех нюансов создаваемого вами. Именно это знание и дает вам неоспоримое преимущество перед теми, кто берет и развивает чужие идеи и мысли. И это называется не плагиатом, а заимствованием. Иногда заимствования оправдывают себя, и получаются произведения если не лучшие, то не менее интересные в сравнении с первоисточником. Но бывают и подлинные шедевры. К примеру, Алексей Толстой, автор «Буратино», взял сюжет из сказки итальянца Карло Коллоди «Приключения Пиноккио». С одной стороны, налицо полная идентичность фабулы, и сюжетная линия тоже повторяется. С другой – русский автор сказки «Золотой ключик или приключения Буратино» добавил несколько новых персонажей и наделил их такими чертами характера, каких не было у героев Карло Коллоди. Кроме того, Алексей Толстой постарался придать истории о деревянном человечке как можно больше доброты. Даже отрицательные персонажи сказки изображаются у него не лишенными душевных качеств и способными к раскаянию. В конце концов вопрос о том, кто написал «Буратино», решился неожиданным образом: популярность произведения Толстого в десятки раз выше, чем у сказки о Пиноккио, созданной итальянцем.

Владимир Иванович Даль, близкий друг Пушкина, подарил великому поэту идею «Сказки о рыбаке и рыбке». А в его «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» прослеживается явное сходство со сказкой братьев Гримм о Белоснежке, в которой рассказывается о том, как ревнивая мачеха преследовала нелюбимую падчерицу.

Заимствуют, пусть и в минимальной степени, все, включая даже тех, кто уверяет, что это – его личное. Именно поэтому настоящие мастера поясняют, что ничего из созданного в искусстве человеку не принадлежит, а сам автор есть не кто иной, как тот, кому была открыта возможность посетить великое хранилище идей, созданное самим Богом. С этим согласен и я, ибо в каждую минуту творчества отчетливо понимаю сам, что являюсь только проводником открытой мне темы.

К сожалению, но в мире искусства все-таки возникают споры об авторстве. Ведя подобные дискуссии, надо отдавать себе отчет, что всякая идея, тема, мелодия могут прийти в равных долях совершенно незнакомым между собой людям. Кстати, в науке нередко отмечается нечто похожее, и потому на соискание премии по одной теме выдвигаются сразу несколько ученых. Было бы странным считать их плагиаторами.

Но, тем не менее, плагиат существует. И все-таки, что это такое, и чем он отличается от случайного совпадения? Закон утверждает, что именно умышленно совершаемое кем-то незаконное использование результатов чужого творческого труда, сопровождаемое доведением до других лиц ложных сведений о себе как о действительном авторе, и есть плагиат. В общем-то здесь все понятно, а вот нюансы – обсуждаемы. Конечно же, с плагиатом не следует путать идейную, художественную или научную преемственность, развитие или интерпретацию произведений творчества или интеллектуальной деятельности, понимая, что все произведения науки и искусства в той или иной степени основаны на материале ранее созданных произведений.

Подлинно прекрасное всегда вдохновляет, и потому художниками, музыкантами, литераторами неосознанно, а то и открыто копируется та или иная манера. Так возникают школы искусства. К примеру, можно ли считать импрессионистов или передвижников плагиаторами? Конечно же нет, ибо работы каждого из них имеют свой оттенок, свою ноту звучания, отличающую их от того общего, что было создано ими как группой единомышленников. Посмотрите на полотна гениев сюрреализма – Эрнста, Дали, Блюма, а потом взгляните на полотна великого Босха – и вы найдете схожесть идей, хотя гениальный голландец творил почти на полтысячелетия раньше.

В заключение, возвращаясь к плагиату, можно сказать, что в действительности это довольно-таки редкое явление, и раздувание этой темы, как мне кажется, напрямую связано с коммерциализацией искусства. Именно продажа произведений и породила плагиат как особый вид мошенничества. А посему всё, что не имеет, точнее, не достигло определенного уровня материальной ценности, можно сказать, не плагиатизируется: просто в этом нет никакого смысла. Так что споры и ссоры относительно схожих мелодий, строк, штрихов и оттенков во многом излишни. Творите смело, особо не задумываясь над собственной оригинальностью или уникальностью. Время само всё определит и возведёт вас и ваши труды в ту степень неповторимости, которую отвел для этого сам Господь.

* * *

Всё, абсолютно всё находится в человеке, находится в нас с вами. Мы же упорно ищем что-то вовне, не доверяя самим себе. Именно в нас с вами и сосредоточены наши счастье, радость, наши сверхвозможности и вечность. Внешний мир абсолютно не с нами, он существует сам по себе. Но мы упорно выстраиваем свою жизнь в нем, не понимая, что всё зависит от того, как ориентирована, как настроена наша духовная природа. Мы не пытаемся убедиться в этой истине, внушить ее себе и поверить в нее, хотя именно с этого и начинается чудо нашего существования. Мы постоянно двигаемся вовне, где нас ждет смерть, но не идем в себя, где нас ждет бессмертие. Человек – внутреннее существо. Духовная жизнь – это совсем не созерцание неба и звезд, а видение своего собственного сердца, ощущение тех внутренних процессов, которые и составляют нашу уникальную личность.

Суть веры

Как вы думаете, могут ли в человеке одновременно уживаться зло и добро, зависть и кротость, ревность и благодушие? Может ли человек быть одновременно красивым и ужасным, умным и глупым? Совместимы ли гениальность и злодейство, ложь и честность, добродетель и порок? Вопросы эти вовсе не лишены смысла, и ответить на них, как оказывается, далеко не просто. В моей библиотеке есть книга монаха Илиодора о Григории Распутине с необычным названием в духе нынешнего времени – «Святой черт». Но оставим в покое героя книги и обратим свое внимание к названию. Поскольку мы все стремимся стать лучше, значит, в нас есть ориентиры этого лучшего, что и называется добродетелью. Стремясь к лучшему, мы пытаемся избавиться от худшего: от болезней души, от порока, который в нас также есть, ибо, проявляясь, заставляет нас избавляться от него. Всякий человек и есть такое соединение света и тьмы. Откуда же в нем появилось зло? Почему нельзя взять и раз и навсегда заставить себя не обижаться, не ревновать, не ругаться, не завидовать, не обманывать, не вредить, не мстить? Почему нам хватает сил лишь на то, чтобы не делать этого тогда, когда мы ресурсны, когда у нас хорошее настроение и вообще всё хорошо? Почему пороки, если они есть, вылезают, когда нам плохо? А если они вылезают из нас, значит, они в нас есть всегда, они не исчезли, но ждут только своего времени и часа, своих обстоятельств, чтобы о себе напомнить.

Законный вопрос: а можно ли от них избавиться? Можно ли стереть их из памяти, очистить от их присутствия душу, очистить так, чтобы впредь они ни при каких обстоятельствах не проявлялись, чтобы человек не обижался, не отвечал злом на зло, не ревновал и не завидовал? Всякий опыт отцов духовных, испытавших нечто подобное, говорит нам о том, чтобы мы не возмечтали, будто сами сможем победить этих демонов. Полезно вспомнить историю аввы Пахомия, упомянутую Палладием Еленопольским в Лавсаике. Авва Пахомий сорок лет жил в келии, пекся о своем спасении и, несмотря на свои удивительные подвиги, постоянно подвергался искушениям. В продолжение двенадцати лет после того, как он достиг пятидесяти, ни дня, ни ночи не проходило для него, чтобы не нападал бы враг. Подумав, что Бог отступился от него, и потому демон так его мучает, Пахомий решил, что лучше умереть безрассудно, чем постыдным образом предаваться сладострастию. Выйдя из своей келии, он пошел по пустыне и нашел пещеру гиены. Целый день он лежал в ней нагой, дабы звери при выходе из пещеры пожрали его. Когда настал вечер, самец и самка, выходя из пещеры, с ног до головы обнюхали его и облизали. Он уж думал, что будет съеден, но они не тронули его. И так пролежав целую ночь, он уверился, что, конечно, помилован Богом, и тотчас возвратился в свою келию. Демон же, переждав несколько дней, восстал на него еще сильнее прежнего, так что он едва не произнес хулу на Бога. Враг принял вид эфиопской девицы, которую он видел в своей молодости, когда она летом собирала солому. Ему представилось, что она сидит у него, и до того демон довел его, что он думал, будто уже согрешил с нею. В исступлении он дал ей пощечину, и она исчезла. Два года не мог Пахомий стереть нестерпимого зловония от своей руки. И вот он стал унывать еще больше и, наконец, в отчаянии пошел скитаться по пустыне. Найдя небольшого аспида, святой взял его и стал подносить к своему телу, чтобы, как только тот ужалит его, умереть. Но сколько он ни подносил его, тот не жалил, и было это по промыслу благодати.

И тогда он услышал говоривший его сердцу голос: «Иди, Пахомий, подвизайся. Я для того попустил демону такую власть над тобой, чтобы ты не возмечтал, будто можешь сам победить этого демона, но чтобы, познав свою немощь, никогда не уповал на свое житие, а всегда прибегал к помощи Божией». Успокоенный этим голосом, Пахомий возвратился в свою келию. С того времени ощутил он в себе бодрость и, не тревожимый более этой бранью, проводил остальные дни свои в мире. Таких примеров в святоотеческом предании много, видимо, потому, что прямого способа одоления подобных обстоятельств не существует и простыми саморекомендациями держать себя в руках и больше не делать ничего дурного не так-то легко воспользоваться. А потому и советует нам псалмопевец: «Возложи на Господа печаль твою» (Пс. 54, 23). Сам же Иисус говорит нам: «…человекам это невозможно, Богу же всё возможно» (Мф. 19, 16—26). Казалось бы, каждый из нас может сказать от сердца, что он в Бога верит и Бога любит – но это не так. Если мы верили бы в Бога, мы не ставили бы под вопрос подобные обстоятельства нашей жизни, мы не упрекали бы Его в том, что все, что с нами случается горького, мучительного, дурного – Его ответственность. Да, мы не всегда говорим, что Он виноват непосредственно, но о том, что Он нас не сохранил, не оградил, не защитил – мы думаем довольно-таки часто. Мы часто не даем Богу самому решать нашу жизнь, оправдываясь известным мнением: мол, на Бога надейся, а сам не плошай. Тем не менее, надо всегда помнить, что есть обстоятельства выше этого самого «не плошай», и именно в них и следует полностью полагаться на Бога. Попущение в ревности, зависти, блуде, гневе, обиде будет для нас до тех пор, пока мы окончательно не поймем, что избавление от них во власти одного только Бога, и будем на него в этом полагаться. В этом и есть начало, в этом суть всей нашей веры. Таково мое разумение.

Графомания

Если я спрошу вас, как бы вы назвали человека, который много и часто ест, то вы мне скажете, что он обжора. А если много думает? То, вероятно, вы назовете его мыслителем, не так ли? А если много сочиняет и всё записывает, то… писатель? Все верно. Но найдутся среди вас и такие, которые скажут, что он графоман. Так откуда же взялось это понятие – графоман, и действительно ли оно употребимо ко всякому много пишущему человеку? Неужели такие плодовитые мастера слова, как Толстой, Бальзак, Драйзер, да и тот же В. И. Ленин, оставивший после себя более пятидесяти томов сочинений, были графоманами? Конечно же, это не так, и в этом нам с вами следует основательно разобраться. Но для начала, как и подобает всякому исследователю, давайте заглянем в кладезь мировой мудрости, в энциклопедический словарь, и посмотрим, как в нем трактуется это явление. Итак, читаем: «Графомания (от греч. ????? – писать и греч. ????? – безумие, исступление) – болезненное влечение и пристрастие к усиленному и бесплодному писанию, к многословному и пустому, бесполезному сочинительству». Вроде все ясно, и тогда получается, что графомания есть профанация всякой темы, естественно, неосознанная, размышлениями и трудами человека несведущего, не понимающего, за что он взялся. У него нет знания сути того, о чем он думает, говорит и тем более пишет, и потому количество написанного, как мы видим, не может стать напрямую критерием для определения такого диагноза, как графомания. Тогда всё тем более очевидно: получается, что даже одно-единственное стихотворение, одна статья или один рассказ могут дать основание для того, чтобы назвать написавшего их подлинным графоманом, если он взялся писать о том, о чем не имеет никакого понятия и представления, ибо дело здесь, как нам теперь известно, вовсе не в количестве, а в качестве вынесенного на суд читателя материала. Всякое рассуждение необразованного, самонадеянного человека, как и многозначительные потуги неуча или убедительные вопли популиста, да и просто занудная болтовня с потерей всяких ориентиров о чём и ради чего оно затевалось – все это в той или иной степени тоже относится к графомании, разве что не уложенной аккуратно на чистом листе бумаги.

Немного о большем…

И все-таки мне более по нраву такие стихотворения о любви, где в переливчатой строфе нет самого слова «любовь», где ты не находишь нарочитых, навязанных автором воздыханий и восторгов, но при этом не можешь оторваться от написанного мастером, а дочитав до конца, понимаешь, что всё стихотворение, абсолютно всё, начиная от запятой и заканчивая тайными смыслами, не просто о любви, а и есть сама любовь. Замечу, что это в полной мере может относиться и к религиозной поэзии, но не к той, где терминологически выверено всякое слово, где со знанием дела выделены духовные аспекты, но прежде всего к той, гениально созданной красоте, когда за всей прозрачностью и простотой изложенного стоит сам Бог. Мне нередко удается молиться келейно, уединённо, по-домашнему, с затепленной по случаю лампадкой, и я понимаю, что это хорошо. Но ярче вспоминаются те мгновения, чаще из путешествий, когда я, идя полем по дороге, внимал этой единой, неописуемой естественности и красоте, которая обволакивает всякого, решившего прогуляться таким образом. Вот тогда меня охватывало нечто иное, нечто подобное благодарению, причём ко всему сразу. Нет, я не спешил тут же начать вычитывать молитвы или же петь акафист, это происходило несколько иначе, и всё, что я мог сделать в такие минуты, так это, раскинув руки крестом, произнести: дивны дела Твои, Господи… И это тоже была самая настоящая молитва.

Душетворение

Всяк творящий зрит Бога, и всяк сотворящий зрит Бога, ибо творчество и есть самый совершенный оптический прибор, данный человеку во все и на все времена. Только творчество во всей полноте способно приблизить душу к непостижимому, дать ей рассмотреть и почувствовать невидимое. Осознание слова «Бог» мне доступно в меньшей степени, чем понятие «Творец», и я более чем ощущаю это, ибо, по моему разумению, Рождество и Крещение, Покаяние и Преображение, Вознесение, Успение и Воскресение – всё это и есть самое настоящее творчество во всём своём величии.

Несомненно, что жизнь, данная человеку, и есть тот единственный, наивеличайший для него шанс навсегда остаться живым в проявленной атомарности Вселенной. Нет иного смысла и цели для всякого из нас, как творить и созидать собственную душу, помочь и дать ей вызреть настолько, чтобы со всей присноживущей радостью нам было бы позволено жить и этим славить своего Создателя. Дабы само творение, живя и тем самым уже являясь соучастником происходящего, приумножало бы неисчислимые дары и радости Творца.

El pueblo unido

Всякая революция бессмысленна хотя бы потому, что торжествующая и правящая миром эволюция все её достижения выровняет и выставит так, как угодно глобальному процессу созидания. И сделает она это руками поколения, увы, рождённого самими же революционерами. Наивно полагать, что внуки продолжат начатое их дедами, ибо внуки будут осуществлять то, к чему их призовёт эволюция. И если в планах эволюции не стоят долгосрочные последствия от революционных изменений, то пришедшее поколение без особого сожаления предаст забвению всякую подобную идею, что, собственно, нередко и происходит в мире. Революция – это скорее острая фаза тяжелого социального недуга, нежели излечение от него. Как бы ни была пленительна революционная романтика, но эволюция не станет с нею считаться и рано или поздно расставит всё по своему усмотрению, пусть и потребуется для этого не одно столетие. Нет, не революционный авантюризм приводит к смене общественного строя, но только, и прежде всего, очередной виток социальной осознанности. Напротив, присутствие революционных девиаций в обществе говорит о его неготовности к эволюционному витку. Тот случай, когда низы не могут, а верхи не хотят жить по-старому, никакого отношения к развитию не имеет, являясь не более чем симптомом грядущей стагнации, представленной на арене жизни пусть в виде революционной, но всё же суеты. Как правило, тотальная неосознанность и выводит народные массы на митинги и демонстрации, где за идейно-шумовым фасадом нет ничего, кроме иллюзорной сплоченности и непременно во имя будущего, ибо всякое настоящее подобным сознанием просто вытесняется за рамки понимания. Именно это напускное единство, подогретое красноречием фанатичных ораторов, и делает революцию романтично привлекательной для юных, вовлекая именно молодежь в область подобной авантюры. Прилипчивая убедительность подобной идеи может вполне отнести её к одной из форм социальной наркомании, ставя в один ряд с массовыми культурно-спортивными мероприятиями, митингами, а то и локальными военными инспирациями.

Несколько слов о пастухах