Письма и дневники. Книга первая

Письма и дневники. Книга первая
Терентiй Травнiкъ

Книга «Письма и дневники» Терентия Травника позволяет глубже познакомиться с отдельными жизненными эпизодами, переживаниями, чувствами и мыслями автора, раскрывая перед читателем его душевное состояние, отношение к тем или иным событиям внешней и внутренней жизни, этапы становления и развития его личности. Переписка Терентия с друзьями и коллегами показывает глубокий и разнообразный уровень общения, особенности и манеру выражения мыслей, интеллектуальность и богатство души.

Письма и дневники

Книга первая

Терентiй Травнiкъ

© Терентiй Травнiкъ, 2018

ISBN 978-5-4490-7033-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из дневников…

Всякое гениальное произведение

всегда выходит за рамки времени,

ибо создавший его гений – это и есть само время.

    Т.Т.

О первой книге

Вспоминается, как я получал свою первую изданную книгу. По удивительным стечениям обстоятельств, она вышла в Союзе писателей, благодаря любезно предоставленной мне помощи, Валентины Григорьевны Ерофеевой и ее коллег.

Как-то раз, прогуливаясь с Валентиной в сквере Новодевичьего монастыря, мы беседовали о, недавно прочитанной ею, моей книге «О чем поведала печаль». Накануне я передал ей рукопись для ознакомления. На мое удивление, она поинтересовалась, почему бы мне не издать ее. В те годы на меня её вопрос произвёл достаточно сильное впечатление: мне тогда показалось, что мне предложили не то, чтоб издать книгу, а вступить в какую-то очень известную организацию и ни много, ни мало – стать сразу её генеральным директором. Говоря о книге, замечу, что она была небольшая, скорее даже брошюра, а тут такое предложение к изданию. По правде говоря, я раньше никогда не думал о том, что мои книги могут быть изданы. Да я и не воспринимал их книгами. Так записи, дневники… писал для себя, даже особо и не показывал друзьям, если только так, от случая к случаю, а тут… издать! Но, что еще более удивительно, так это то, что я тут же согласился на предложение и спросил, что мне для этого надо сделать. Естественно нужны были деньги, а верстку и редактуру взяла на себя Валентина и ее знакомые. Моя жизнь в один день превратилась ненадолго в оазис восторгов. Помню, как выходя из Союза, я краем глаза глянул на свое отражение в дверях. Не помню, что именно в этот момент подумал, но что-то близкое к тому: «вот и писателем стал». Тогда я совершенно не представлял себе, что это первая книга, первая изданная официально книга, основательно перевернет всю мою последующую творческую жизнь. Как-то само собой она в скором времени станет моим компасом, моим талисманом, моим пропуском в мир литературы.

Деньги я нашел быстро. В то время я занимался психологией, имел широкую клиентуру, и найти сумму, пусть и немалую, мне не составило особого труда. Более того деньги мне были подарены, моими хорошими знакомыми: Грантом Манасаряном и Артуром Межлумяном. Помню, при встрече я рассказывал Гранту о содержании книги, но Грант особо не вникал в суть моего проекта, а со свойственной ему деликатностью, улыбкой, и естественно с армянским акцентом сказал: «Дарагой, ну, ти же издаешь ни что-та пративоправное, а всё остальное, что бы ти ни делал, я уверен это харошо». То ли Грант и вправду так думал, то ли он спешил куда-то, но судя по тому, что неожиданно для меня он позвал официанта, и заказал мне обед, а себе кальян – он думал о моем творчестве всё же действительно хорошо.

На следующий день я передал деньги, и подправленную рукопись Валентине и стал ждать. Книга была издана быстро, и вскоре ее нужно было забирать. С перевозкой мне помог мой друг – Сергей Гончар. Накануне я позвонил ему и попросил свозить меня по делам. Обычно Сергей никогда не интересуется куда я еду, надо, так надо. Вот и на этот раз: он заехал ко мне домой, выпил свой традиционный черный кофе (почему-то он всегда у меня пил только кофе), также традиционно съел сколочек плитки шоколада, помню, что это был Ritter. Вскоре мы уже ехали с ним в направлении Комсомольского проспекта. Выезжая на Садовое, он неожиданно поинтересовался: «а что у тебя там?». Честно говоря, я ждал этого вопроса. Ну, как это не ждать подобного вопроса человеку, можно сказать, начинающему писателю, тем более от близкого друга. Вы же понимаете, какое состояние я испытывал. Но ответил я не сразу, помедлил. Помню, что поудобнее уселся на переднем сидении и произнес, стараясь сохранить серьезное выражение лица: Вот, книгу написал, едим получать тираж… Дальше условия нашего с Сергеем диалога были следующие: главное мне было не посмотреть в глаза Сергею, потому что я знал, нет, я чувствовал, что он в этот момент он пристально смотрит на меня, в мою левую часть лица. И мой поворот головы в его сторону, означал бы полный провал всей солидности моего мероприятия. И все-таки оно случилось, и я посмотрел. На меня смотрел человек с большим носом Жерара Депардье, глубокими, сверлящими глазами Распутина и улыбался. Наши улыбки были недолгими и мы оба, через секунду, буквально прыснули со смеху, заливаясь смехом на всю машину. Странно, но так оно было всегда. Интересно, что каждый смеялся о чем-то своем. Но ещё интереснее, что я знал, о чем смеется Сергей, а он знал о чем смеюсь я.

Было понятно, что причиной смеха стал фраза о моем писательском дебюте. Смех был веселый и добрый.

Сергей притормозил у кафе «Пегас», находящемся в цокольном этаже Союза писателей. Я вышел из машины и пошел за книгами. Тираж был небольшим, и я быстро перенес пачки с книгами в машину, сел на заднее сиденье. Мы тронулись, и я достал книгу. Я погладил ее правой рукой, понюхал обложку, задумался. Да простит меня мой читатель, но ощутил я себя тогда не менее, чем Львом Толстым. Я закрыл глаза, и предался приятным ощущениям дороги. Была весна, было тепло. Неожиданно с переднего сидения раздался вопрос Сергея: «Чебурек хочешь?». Он протянул мне увесистый чебурек, наши взгляды встретились, и мы оба опять заржали. Вот теперь всё встало на свои места. Лев Толстой остался в виде памятника на Новодевичьим поле, мимо которого мы проезжали. А мы просто ехали, ехали и радовались встрече. Просто давно не виделись.

    7 сентября 2010, 6:44

Золотой ключик

Мне действительно повезло в жизни, и я много где и чему учился. Как только у меня возникал интерес или явная необходимость узнать, то я сразу шел этому учиться. А учился я и в школе, и в кружках при районном доме пионеров, учился в студиях, в училищах, да ещё и не в одном, учился в институтах. А уж сколько курсов окончил и вообразить трудно, причем все они весьма разные – от нетрадиционной медицины до кулинарного искусства. И, видимо все это потому, что я к учебе никогда не относился как к чему-то статичному – мол, выучился и всё. Нет, все не так. Я учился по собственным требованиям, где сама жизнь мне подсказывала, куда надо бы пойти и подучиться, дабы более полно освоить и понять то, что меня сейчас интересует. Вот я и шёл. Вспоминая с благодарностью всех своих учителей, а с некоторыми из них у меня и по сей день теплые дружеские отношения, я прежде всего вспоминаю свою первую школу, под номером 47, свой первый класс «А» и свою, именно, первую учительницу Нину Николаевну Белкину. Папа много тогда снимал на фотоаппарат, и у нас сохранились фотографии тех лет, начиная с выхода из дома с букетом цветов первого сентября. До сих пор помню этот горьковатый запах астр. Астры и по сей день мною любимы, как и любим запах читального зала библиотеки, запах учебников, тетрадей, портфеля, школьного буфета, классов, коридоров. Советская, старая, да еще и московская школа тех лет отличалась какой-то фундаментальной значительностью, основательностью, неким собственным, я бы сказал имперским, величием ко всем в нее входящим. Было оно и в ее учителях, и в их требованиях, и в этих четырехметровых классных потолках, этих наклонных партах, бумажных глобусах. Помню учителей, особенно женщин, подавляющее число которых носило юбчатые костюмы и пучки на голове. Знала ли Инесса Львовна, высокая, статная брюнетка, чем-то похожая и по голосу, и по манерам на Фаину Раневскую, что тот мальчик, который так не любил русский язык и литературу в четвертом классе, вырастет человеком, для которого общение со словом станет первостепенным в жизни? Понимала ли она, что именно из-за ее неимоверной строгости и требовательности, у меня и произошло это необъяснимое мною и по сей день, понимание языка – когда, однажды, стоя у доски и дрожа всем телом, я вдруг в один миг понял сразу почти все правила родной речи. Я перестал бояться школы, уроков, больше не дрожал, когда слышал всем знакомое «к доске пойдет…», этот магический возглас, когда все мы невольно опускали ниже головы и переставали дышать. Пожалуй, школа совершила для меня самое главное, на что она способна. Она научила меня учиться, да-да, именно учиться, а не знать. Думаю, что это волшебство передается именно в начальной школе, а закрепляется в нас уже на протяжении всех оставшихся лет посещением средней. Научить учиться – звучит почти афористично, метафорно, красиво. Научить высекать, когда есть на то необходимость, искру и разжигать огонь. Не ходить с огнем знаний, горящим факелом, день и ночь, а именно возжигать его по необходимости. Теперь мне понятно, почему я так всегда любил учиться. Просто я никогда не уставал от этого и не ходил с горящею свечою знаний целыми днями, а возжигал ее только тогда, когда нуждался в новых знаниях, другими словами я понимал где, как и у кого их получать. И в этом удивительном опыте первая и наиважнейшая заслуга принадлежит моим учителям, учителям в начальных классах. Как-то, перечитывая свои ранние записи, я наткнулся на строки: «В моей жизни нет иной школы, кроме начальной, – писал я, – и все потому, что она и есть тот универсальный ключ, настоящий золотой ключик, который и по сей день отпирает для меня двери любой кафедры. Прошло более десяти лет от той записи, а универсум остается неизменным.

    4 июля 2013, 22:34

Особое место для души

Более четверти века прошло, как я впервые посетил эти края, усадьбу А.П.Чехова в с. Мелихово. Случилось так, что с начала 90-х годов я стал частым гостем тех мест. Полюбил я их всей душою, можно сказать прикипел. Все было сердцу моему и мило, и желанно: и эти полные света леса, и поля, и святые родники села Талеж, и храм Рождества Христова, в восстановлении которого после пожара мне довелось принимать самое непосредственное участие, и удивительно красивый, расписанный о. Вадимом, храм Воздвиженья Креста Господня, внешне, да и внутренне чем-то напоминающий абрамцевский модерн. В этот храме в 2002 году венчались мои родители.

Приезжая в Мелихово, я останавливался и гостил у своего старинного, верного друга, настоятеля храма о. Вадима, который жил и столовался в то время у Марьи Михайловны, чудесной женщины, коренной мелиховчанке, в доме, что и по сею пору стоит недалеко от храма.

Помнится, как подолгу уходил я бродить по окрестностям, слушать тишину и певучесть этих мест. Спокойная и простая красота местного пейзажа, будто заново сходила ко мне в самую душу с полотен Исаака Левитана, который, будучи другом Антона Чехова, постоянно жил и работал в Мелихово. Со многими сельчанами довелось познакомится за все годы. Так сложилось, что не один год и на Рождество, и на Крещение, и на Пасху – на Богослужение я приезжал в Мелихово, где и алтарничал, и пономарил, случалось и чтецом, и звонарем побыть. Немало стихотворений было мною здесь написано. Навсегда запомнилась случайная встреча и знакомство с артистом Михаилом Кононовым, с которым мы долго вдвоем беседовали, сидя на брёвнах, недалеко от храма. Почти час мы провели с Михаилом Ивановичем в задушевном разговоре. Я ему читал свои стихи, точнее даже стихи-песни, а он мне отрывки из классики вспоминал. Запомнилось сказанное им при расставании: «Ты пиши, Терентий, пиши, это, скажу, дело такое…». Задумался, подбирая слово, но так и не закончил свою мысль, кто-то позвал его, он и поспешил. Уже после его смерти, бывая в селе, приходил я на это местечко. Бывало, встанешь, вспомнишь наш разговор, фразу эту и думаешь, как же она должна была закончиться им? Может «нужное», «трудное», «важное»? Какое все-таки это дело было для Михаила Ивановича?

Много фотографий сделано мною в этих местах. Я вообще с фотоаппаратом не расстаюсь. Во всех моих путешествиях он со мной. В Мелихово целая фотолетопись получилась. Иногда присядешь посмотреть альбом, вспомнить… Смотришь, и тут что-то случается. То ли строка слышится, то ли мелодия какая, тогда глаза закроешь и дышишь этим, просто дышишь. И так хорошо на душе становится…

    Лето 2011

* * *

Когда я преподавал, то всегда ученикам советовал ставить планку их вероятных достижений как можно выше. Ставить настолько высоко, что до нее можно было бы лишь коснуться в хорошем прыжке, и при этом искать и искать способы, дабы осуществить задуманное. Были и те, кто-то снижал для себя высоту до реального уровня и брал её без особого труда, и в этом была некая правда.

Проходило время, и мастерами становились именно те, кто ставил перед собой большие, почти недостижимые цели. Именно они и в мышлении, и в наработках, и в идеях, и в знаниях, и, самое главное, в душевных качествах, намного превосходили тех, кто спокойно следовал здравому смыслу и время от времени перешагивал планку намеченного, дабы всегда оставаться в победителях.

* * *

Мир смотрит на нас глазами самых близких нам людей. Он смотрит на нас глазами наших родителей, детей и друзей. Даже известных людей мир не видит так хорошо, как им бы этого хотелось. Только с самыми близкими людьми мир приближается к нам. Только с ними, с их душевным теплом, жизнь, как никогда, рядом с нами. Только с их любовью Бог не просто рядом, он ощутим. Не думайте, что вы никогда не слышали Бога. Устами любящего вас человека с вами и говорит Господь.

    2017

Седьмое марта

И все-таки что заставляет человека меняться в праздник? Что заставляет его, пусть на день, но становиться чуть добрее, внимательнее, сговорчивее, нежнее, в сравнение с самим собой, но в дни обычные? Не знаю, но я и по сей день люблю делать подарки без всякого повода и думаю, что в этом далеко не одинок.

Пришла странная мысль о возможности: а что если этот самый праздничный день дает каждому возможность простить, помириться, раскаяться? А оно, ведь, так и есть!

Может эти самые, именно праздничные, обстоятельства и сподвигают многих к этому непростому шагу, такому почти невозможному для большинства из нас в будни. Мудро, однако, самоорганизуется человеческое общество, коли так. Вроде как не хотел разговаривать, а тут праздник, вот и пришлось. И слава Богу, что так. Есть же такой день, как Прощеное воскресение накануне Великого поста. Очень нужный день, день праздничный. Есть день мужской, есть женский, есть день нового года и все они праздничные. Говорят, что даже на фронте в такой день спокойнее, как-никак все мы люди.

И все-таки что заставляет человека меняться в праздник? Пишу накануне праздника, завтра – Восьмое марта. Мужчины проявят внимание и заботу, женщины поблагодарят их, все верно, и ни у кого не будет никаких сомнений. А ведь можно же и проявлять, и благодарить…

Ну, пусть всего день, но можно же.

А почему оно так – пусть каждый сам себе и ответит. Только не отвечайте, пожалуйста, что так принято. Дождитесь завтра и ответьте. А потом спросите об этом своих близких. Уверяю вас, если они ответят честно, то ваши ответы совпадут.

Вспомнился стишок из раннего-раннего детства:

Сегодня мамин праздник,

Сегодня женский день.

Я знаю, мама любит

гвоздику и сирень,

Но в марте нет сирени,

Гвоздики не достать,