Азарт

Оказалось, что не слабо! Добился своего!

Но тут же выяснилось, что соображаловки у меня всё равно не хватает. Ибо заранее не подумал: а что там, за краем прозрачного аквариума? Куда я буду падать? И выживу ли я после падения? Ведь одно дело умереть на игровом поле, а другое – невесть где, с шансом уже никогда не возродиться. Не получится ли так, что моё захваченное паразитами тело лишится разума окончательно и бесповоротно?

Вот такие грустные мысли стали одолевать меня, пока я падал в неведомое нечто. Причём падал с ускорением, которое не слишком-то отличалось от физических законов нормального мира. Почти, потому что какая-то плавность и замедление всё-таки ощущались. Судорожно извиваясь, мне удалось как-то развернуться ногами в ту сторону, куда я летел, и последовавший удар обо что-то упругое и пыльное чуть не переломал мои бедные конечности. Затем меня сильно крутануло, и остальные удары пришлись уже на иные части моего многострадального, пусть и сильно помолодевшего тела. В самом финале этого сумбурного кувыркания я зарылся головой в нечто сыпучее, чуть не свернув шею. Стараясь не обращать внимания на хруст в позвонках, я начал лихорадочно раскапываться по тривиальной причине: нечем было дышать.

Сыпучая субстанция оказалась мелким сухим песком. Вокруг меня образовалось облако пыли и, даже когда я прочихался и отплевался, легкие все равно судорожно сжимались от недостатка кислорода. Хорошо, что догадался отползти в сторону на четвереньках – там оказалось и не так пыльно, и сравнительно светлей. В этом месте, где было относительно чисто и свободно, я окончательно прокашлялся, уселся на пятую точку и стал с недоумением осматриваться. Нечто подобное можно было предположить заранее, но всё равно действительность превзошла фантазии воспалённого сознания.

Вокруг меня находился целый мир «Тетрис». Плоские аквариумы, возвышающиеся на неких постаментах из кубов пористого, упругого вещества, без какого-либо порядка занимали всё видимое пространство. Они различались по высоте, ширине и толщине. Но в каждом из них непрестанно падали и падали вниз геометрические элементы игры. В подавляющем большинстве игровые поля явно использовались игроками. Там фигуры укладывались правильно и довольно ловко. Кое-где укладка производилась идеально: чувствовалась сноровка чемпионов или как минимум мастеров своего дела. Но виднелись и такие аквариумы, в которых игра совершенно не контролировалась. Там падающие «болванки» быстро достигали верхнего предела, тут же пропадали, и бессмысленное падение возобновлялось.

Как ни странно, но покинутый мною «Тетрис» продолжал кем-то управляться. И уровень этого управленца я бы назвал чуть ли не самым низким из увиденных вокруг. Но худо-бедно фигуры порой укладывались вполне правильно, иногда даже целые заполненные полосы пропадали. А так как у игрового поля был чуть ли не максимальный объем (ещё бы, ведь надо мной висел огромный экран!), то каждый гейм длился пять-шесть минут. То есть захватившие тело «микробы» либо обрели собственный разум, либо нагло эксплуатировали остатки моего.

«А может, у меня действительно раздвоение личности? – не на шутку обеспокоился я. – Половина сознания осталась в покалеченной черепной коробке, а половина «провалилась» в мир больного воображения? Причём не столько раздвоение случилось, а разделение?»

Решил проверить, наскоро перебрав воспоминания почти всех прожитых лет, начиная с самого детства, и уже спокойнее вздохнул: ничего не пропало. То есть либо тело действовало подсознательно, либо я весь, окончательно и бесповоротно, во власти особой формы шизофрении. Чему, честно говоря, верить совершенно не хотелось. Затасканное утверждение «Я мыслю – значит, существую!» как-то не слишком радовало, зато настраивало на оптимизм. Да и тело, молодое, крепкое и работоспособное, не дало впасть в пучину разочарования и уныния, наоборот – заставило действовать.

Тепло? Сухо? Мухи не кусают? И голод не гложет? Тогда чего торчать на месте и пялиться на светящиеся аквариумы? Следовало срочно задуматься над будущим этого нового, явно воображаемого тела. Да и вообще хоть немножко проанализировать создавшуюся ситуацию. Ведь, чтобы мне вернуться в основное тело, следует забраться на верхушку своего «Тетриса» и «умереть» именно в нём. Только об этом не стоило и мечтать. Разве что летать научусь. Ибо вспомогательные средства для восхождения отсутствовали, а из единственных трусов верёвки не сплетёшь. Заботливо заготовленных и приставленных к аквариумам лестниц тоже не наблюдалось. А предсказывать своё ближайшее будущее бессмысленно.

Я решил: если не смогу забраться обратно (что, с одной стороны, было бы неплохо – осмотрелся бы сверху до здешнего горизонта), то надо срочно куда-то двигаться. Вдруг отыщу нечто ценное или полезное во всех смыслах? Или хоть некоторые тайны данного маразма приоткроются?

Кстати, мелькнула интересная мысль. Если бы удалось забраться на «чужой» аквариум и провалиться в игру, где бы оказалось моё сознание? Вдруг в новом, совершенно здоровом теле, пусть и совершенно иной личности? А куда бы тогда делся прежний хозяин захваченной мною оболочки? Стали бы двумя жильцами в одной комнате? Вряд ли двое уживутся в одном. Тогда, скорей всего, полное сумасшествие и натуральное раздвоение личности будет гарантировано обоим. Врачи попросту насмерть заколют уколами, угнетающими любую разумную деятельность. А если ещё представить, что можно попасть не в мужское тело, а в женское, то… Бр-р-р! Не приведи господь!

Последняя фантазия меня основательно подстегнула, и я перешёл на бег. Двигался по мягкому песчаному грунту без единой травинки, кустика или деревца. Кругом густой сумрак, разрежаемый лишь слабым отсветом из аквариумов, и полная, ватная тишина. Ни тебе звонков премиальной игры не слышно, ни музыки, которая порой «Тетрис» сопровождает, ни стука падающих элементов укладки. Только еле слышный шелест песка под босыми ногами да моё шумное дыхание.

Таким макаром я пробежал километра три. Местность не изменилась. Ничто не предвещало осложнений, как вдруг нечто светлое меня ударило по лбу, в глазах померкло, и я услышал обращённый ко мне голос.

Глава 6

Путь парадоксов

Голос оказался знакомым:

– Что-то ты, Максим, в этот раз ну совсем плохо отработал. Вчера на ночь получалось в разы лучше. Устал, что ли? Или не выспался?

О-о! Если бы я мог ему ответить, он бы много чего услышал! Несмотря на раздражение, возврат в собственное тело сразу после окончания сеанса принес мне огромное облегчение. Словно свежего воздуха вдохнул. Всё-таки застрять сознанием в кошмарной вымышленной реальности мне совершенно не хотелось. Вот только что и как именно нужно сделать, чтобы туда больше не проваливаться? Аристарх Александрович ведь не согласовывал со мной все детали происходящего и нисколько не сомневался в положительном результате, как и в своём праве и дальше издеваться над калекой. А вот в его профессионализме уже начал сомневаться я.

И, словно в унисон душевным и умственным терзаниям, прямо в моей палате виртуально-игровой терапии разразился неприятный скандал между двумя психиатрами. Шумно дышащий мужчина, говорящий на английском почти без акцента, с ходу набросился на главврача:

– Господин Синицын! Что вы себе позволяете?! Как вы посмели проводить эксперименты без меня? Да ещё и самовольно усадить в операторской комнате невесть кого?!

– Уважаемый Освальд. Здесь нельзя громко шуметь и нервировать пациента. – Тот попытался мягко урезонить своего коллегу.

– А где же мне высказать своё возмущение, если меня не допустили на место оператора?!

– Давай просто выйдем в коридор. Тем более что наш пациент всё хорошо слышит и прекрасно понимает английский.

– Понимает?! – ещё больше завёлся Освальд. – Тем лучше! Тогда он прекрасно осознает, кто довёл его до полного сумасшествия убийственными нагрузками. Да и я молчать не стану, немедленно свяжусь с нашим концерном-производителем в Лозанне, опишу вашу антигуманную деятельность, порочащую высокое моральное звание врача, и потребую немедленного привлечения вас к ответственности.

Ох, как же я был согласен со скандалящим швейцарцем! Так и пожал бы его толерантную руку за правильные и своевременные слова.

Только мой докторишка-мучитель не собирался сдаваться и живо заткнул оппоненту фонтан красноречия:

– Освальд, вынужден вам напомнить, что всё оборудование комнаты принадлежит клинике, и вы здесь не более чем технический консультант, в знаниях которого мы уже и не нуждаемся. Так что можете отправляться в свою Лозанну вкупе со своими неуместными жалобами и безосновательными требованиями. Я сегодня же закрою вашу командировку и распоряжусь бухгалтерии о покупке билета для вашего отправления на родину.

– Ах, так?! И вы не побоитесь обструкции и презрения всего мирового сообщества психиатров?

– Дорогой Освальд. На презрение напыщенных снобов, которые в нашей профессии мало в чём разбираются, я, простите за грубость, клал с прибором. А мнение тех, кого я действительно уважаю, сильно отличается от вашего и вам подобных, по сути своей, технических специалистов. Поэтому требую немедленно покинуть данное помещение.

– Господин Синицын! – уже почти рычал разъярённый представитель производителя. – Вы ещё страшно пожалеете о содеянном. Зло – всегда наказуемо! – выкрикнул он напоследок, после чего, похоже, вышел вон.

Наступила минута полной тишины, если не считать звука шагов. Затем ещё несколько минут относительного спокойствия, и главврач вернулся. Хоть я и не видел ничего (глаза самопроизвольно и давно закрылись), но почему-то представил себе определённые действия. Наверное, ауроцепция помогла. Ведь за это короткое время можно было выгнать помощника из операторской, отключить видеокамеры и запереть второе помещение на ключ. Так сказать, во избежание посторонних ушей.

А потом голос дяди Аристарха раздался возле самого моего уха:

– Максим, ты этого слесаря не слушай, такие, как он, вообще дальше инструкций ничего не видят. А вот чтобы познать, охватить единым взглядом всю проблему, у них ни желания, ни опыта, ни образования не хватает.

Естественно, я не смог удержать проявления недовольства от таких речей. Потому и задёргался, точнее говоря, постарался двигать лишь одной челюстью, а что там задёргалось в организме, мне оглашать не стали. Только и раздалось шиканье:

– Тише, тише! Не возмущайся! – зашептал он, словно перевел мои судорожные движения в слова или тоже ауру читать научился. – Понимаю твоё недовольство, и, поверь мне, будь я на твоём месте, вёл бы себя идентично. Только у меня гораздо больше данных о твоём теле, чем у остальных вместе взятых. И, что хуже всего, на мне лежит вся ответственность за твоё состояние. Папашу-то своего хорошо знаешь? – сделал паузу, дожидаясь, пока я дёрнусь. – Вот именно! И я его знаю, мы с ним давние приятели. Ведь если он на что-то взъестся, то от моей клиники, да и от меня самого только клочья полетят. Объясняю: я не столько боюсь, сколько отлично осознаю все возможные негативные последствия. Честно говоря, если бы я предвидел такое развитие событий, вообще бы помалкивал и об игровой комнате, и тем более о её закупке. Не пришлось бы брать у Сергея огромные суммы, а теперь отчитываться за результаты. Ибо легче было бы пригласить нескольких коллег высокого ранга и вывернуться под шумок групповой ответственности. Что бы с тобой ни случилось, меня бы это не коснулось. Но тут дело другое… тебя я знаю чуть ли не с пелёнок…

Он замолк на несколько тягостных минут. А я постарался не шевелиться и максимально расслабился, чтобы, не дай бог, не пропал слух. Что-то мне подсказывало, что на мою голову ещё не все возможные беды свалились, и это неимоверно напрягало. Да так оно в действительности и оказалось.

Врач тяжело вздохнул и приступил к изложению вставших перед нами трудностей. Правда, вначале засомневался в существующем между нами контакте:

– Ты хоть слышишь меня? – моё дёргание его не очень убедило. – Ты слишком часто вздрагиваешь непроизвольно. Давай повторим вопрос-ответ… – лишь после пятого согласованного нами действия он поверил: – Отлично!.. Точнее говоря, рад, что ты меня слышишь и понимаешь. Всё остальное – скверно. Так вот… Ещё два дня назад я получил особенную спектрограмму одной из частей твоего мозга. Она сразу вызвала у меня подозрение из-за неуправляемости твоего тела. А за прошедшие два дня мы с тобой оба убедились, что твой разум сохранился великолепно. Исчезли лишь связи между ним и частями тела. Точнее, они есть, но совершенно перепутаны. А всему виной небольшая опухоль в голове… И спектрограмма это подтвердила.

Наверняка я сильно дёрнулся после этих слов, так как тон стал максимально сочувственным:

– А то я не понимаю, каково тебе! Но в то же время я хорошо знаю, насколько ты человек решительный, отрицающий любое нытьё и готовый сделать всё нужное, даже находясь на смертном одре.

Несмотря на бушующую в моём сознании бурю, я приложил все силы, чтобы не шелохнуться. Наверное, мне это как-то удалось, потому что послышалась похвала:

– Стойко встречаешь очередную жизненную перипетию, значит, я в тебе не ошибаюсь. И немедленно перехожу к делу. Не стану утомлять всякими заумными медицинскими терминами, таблицами и аналитическими графиками. Итоговые выводы таковы: опухоль неоперабельна, и в нормальном состоянии, если мы поставим тебя на ноги, угробит тебя за год, а то и меньше. Главное в моей фразе: «если мы тебя поставим на ноги». Потому что именно в ней заключается главный парадокс. Имеются два случая в медицинской практике, когда люди, лежавшие в коме с такой же опухолью, через год от неё избавились. Но! Всё это время, весь год (!) продолжая оставаться в коме. То есть сам организм, если ему не мешать и не напрягать умственной деятельностью, прекрасно справляется с этой убийственной напастью. М-м… ты понял суть стоящей перед нами проблемы? Если нет, шевели челюстью на счёт «три»…

Как же! Поймёшь такое, особенно если весь этот нонсенс относится к собственному телу. Я опять размечтался огреть этого докторишку-садиста хуком с левой, а потом ещё и ногами добавить по жизненно важным органам. Да. И в челюсть тоже.

Однако выбора у меня не было. Я пытался шевелить челюстью, доказывая доку свое неполное понимание ситуации и требуя добавочных сведений, разъяснений и подробностей.

Тот и не возражал:

– Конечно, общую картину своего состояния ты рассмотреть не сможешь, а мне как профессионалу вряд ли доверяешь безоговорочно.

Ну, это он зря. Хоть и хотелось избить этого старикана, но его значимость как психиатра я понимал прекрасно. Один из лучших в нашей стране, если не самый… Скольких людей, в самом деле, на ноги поставил, скольким вернул радость жизни – не счесть. По авторитетному мнению корифеев науки Синицыну давно следовало и академика присвоить, и прочее. Да только он не падок на титулы и звания: работа и деньги… Уже повторяться начинаю…

В моём положении было абсурдом не верить Аристарху Александровичу или пытаться противиться его предписаниям. Он, конечно, не понимает, в какую пропасть сумасшествия загнал меня своими экспериментами, но, кажется, он либо имеет далекоидущие планы в отношении моей психоматрицы, либо уже начал претворять свои задумки в жизнь. Да и эти его слова по поводу комы – неспроста прозвучали. Ох, неспроста! Оставалось только дослушать до конца.

Что я и сделал в меру своих ущербных возможностей. И услышал крайне неприятный для себя сценарий:

– Тебе надо так постараться с перенапряжением разума, чтобы ты впал в кому. В этом долбаный сантехник из Швейцарии прав – увеличение нагрузок приводит к полному коллапсу сознания. Просто ему пока про опухоль знать не следует. Да и не поймёт он грядущего для тебя риска… Поверь мне, это лишь я чётко осознаю. И знаешь почему? Сам наблюдал четыре случая развития аналогичной опухоли, во всех случаях приведших к смерти пациента. И три раза – мы людей вполне удачно ставили на ноги после психических расстройств. А они – умирали… Пусть и не по нашей вине, но факт остаётся фактом. И по миру таких случаев сотни. Да! Ещё учти: самый скорейший срок твоей полной реабилитации – два месяца. Но это не гарантирует, что после этого ты стопроцентно сможешь управлять своим телом. Вполне возможно, что останется хромота, скрюченные пальцы, нервный тик… А вот те, кто пролежал годик в коме, – выжили. И сейчас до сих пор переводят кислород в углекислый газ.