Чернильные орешки

На полу храмового домика он чертил свежую печать поверх старой, зажигал курительную палочку, принимал позу для медитаций и, читая заклинания, погружался в состояние помутнения разума и запредельности происходящего. Покинув тело, Юдзиро странствовал между мирами, наслаждался чувством невесомости и искал ответы на самые разные вопросы. Обычно, выходя из медитации, он легко возвращался обратно. Но в этот раз что-то пошло не так. Юдзиро понял, что не в состоянии вернуться в свое тело. Его плоть была утрачена, и дух остался заблудшим в мире, где не было ни дома, ни покоя.

«Тсутому, вот же ты болван старый», – проклинал Юдзиро, блуждая по светлому и тягостному миру, не имея возможности вернуться в свое тело.

Юдзиро чувствовал, как ненависть и отчаяние охватывают его. Он завидовал каждому живому существу. Он перемещался по лесу, принимая образы, шепча зловещие заклинания, чтобы запутать чужие умы. Ужас охватывал тех, кому он встречался, когда они замечали, как тени танцуют вокруг их жилища, и как в их снах начали появляться образы неизвестного человека.

Он вышел из леса. Его тень, таща за собой страдания, искала того, в кого бы он мог вселиться.

Долго парил он над провинциями и городами и уже ни на что не надеялся. Когда увидел больного бродяжку, лежавшего без чувств в зарослях дорожного мисканта, то идея забрать чужое тело проникла ему в мысли и стала непреодолимо желанной. Тем более, что бродяга, казалось, давно не приходил в себя.

Юдзиро вселился в чужое тело.

Открыв глаза, он почувствовал в ребрах все боли и рези, пронзавшие новообретенное тело. Он изо всех сил старался не обращать на них внимания. Но боли в районе ребер продолжали терзать. Главное, что кости, похоже, были целы, если не считать возможной трещины в черепе, судя по головной боли.

Он поднялся и, схватившись за ребра, тоненько заскулил. Что за невыносимая боль такая? Этого бродяжку кто-то настолько сильно избил?

У Юдзиро закружилась голова, его шатнуло из стороны в сторону. Подступающая тошнота заставила его задрожать от позывов и упасть на колени, тяжело дыша. Бродяга давно ничего не ел и не пил, потому позывы эти были напрасны.

Он поплелся в город, надеясь выпросить подаяния. В дни шестой луны стояла изнуряющая духота. Солнце было высоко и прожигало лучами. Жара и усталость согнули его спину и плечи. Под одеждой, пропитанной застарелым по?том, текли новые струйки. Он чувствовал влагу подмышками.

Пот выступал на лбу и теплыми каплями скатывался к векам, в глаза словно засыпали горсть пыли.

Долго брел Юдзиро сквозь неподвижный слой духоты, преследуемый навязчивым звоном цикад с полей. Во время одного из перевалов, он, истомленный солнцем, услышал скрип колес. Там, на горизонте, в сплошных теплых испарениях, идущих от земли, он увидел приближение раззолоченного экипажа в бычьей упряжке, предназначенной для перевозки высокопоставленных лиц.

«Я спасен», – подумал он и выбежал на дорогу.

Колени ослабли, тело бросило в холодный пот. Все вокруг – дорога, спасительный экипаж, волы в упряжке и гвардейцы в сопровождении – задрожали и стали переливаться, как видимый слой теплого воздуха в жаркий зной, и стали неважными. Гул в ушах преобладал над внезапным вскриком гвардейца:

– Эй, проклятый нищий! Смотри куда идешь! Рога и копыта – это тебе не чаши подаяний! Мало не покажется!

То ли странное колыхание земли, то ли слабость, Юдзиро не успел осознать, теряя сознание и падая на землю.

– Эй, ты! Живой?

Кто-то настойчиво тряс его за плечо и в первое мгновение ему хотелось лишь отмахнуться от этой руки, как от назойливой мухи.

– Тсутому, старый выпороток, оставь меня.

Щекой он чувствовал холодную твердь деревянного пола храмового домика. Порыв легкого ветра заставил память слегка проясниться.

В голове плавали повитые туманом остатки воспоминаний: он вошел в медитацию, как обычно покинул тело, а затем не смог вернуться, потому что Тсутому похоронил его тело, он вселился в тело бродяжки и упал без чувств от голода. Так значит он все еще лежит на дороге? А значит, Тсутому никак не может трясти его за руку? Может, все было сном?

Юдзиро открыл глаза. Лицо, склонившееся над ним, принадлежало молодому мужчине, сановнику. Смугловатая кожа, от духоты пошла розовыми пятнами на скулах, черные волосы, черные же восходящие брови и глаза с радужной оболочкой почти такой же темной как зрачки. Кафтан пурпурного оттенка на нем, исподние одежды из белоснежного шелка. Так и веет прохладой!

Мгновение он пытливо рассматривал лицо Юдзиро, его израненное, явно не такое же красивое и чистое лицо, а затем приоткрыл рот в изумлении:

– Ваше Высочество принц Насицубо?

Взмах его веера обдал Юдзиро едва ощутимой прохладой, он почувствовал в себе силы подняться. Однако, сделав усилие, у него снова закружилась голова и он провалился в небытие.

***

Соитиро Сано казалось, что он бродит в бесконечной стене из солнечного света, духоты и пыли. Ветер перемен дул по империи, когда он оказался в центре загадки, способной поколебать основы власти.

Император пошел на поправку. Придворные и приближенные его отмечали болезненное состояние в последнее время. Противоречили им показания дворцовых врачевателей, ежедневно наблюдавших государя. Телом император был здоров, отмечалась лишь его душевная слабость. Врачеватели и сам Сано допускали мысль, что причиной мог стать яд.

Но, когда Сано брал другие бумаги, в которых были показания Начальника стола, заведующего дворцовой кухней, то читал очевидное опровержение версии с ядом. Перед тем, как подать императору любое блюдо или напиток, все тестировалось самим Начальником стола, потому вероятность яда тоже исключалась.

Каждое новое открытие ставило Сано перед новой головоломкой. Подозреваемые оказывались не причем, а истинные манипуляторы прятались в тени. Возможно, самый опасный враг находился ближе, чем он себе представлял.

Экипаж шел тяжело, несмотря на движение почвы. Пешая процессия, волы и даже раскаленная повозка, казалось, тоже изнывала от жары. В руках Сано оказались бумаги, найденные в покоях наследного принца. Пятого дня пятой луны наследный принц внезапно бежал из дворца, оставив в покоях лишь послание:

«Поистине, мы дорожим отцом и матерью, женой и детьми, товарищами и мудрыми друзьями. Но как раз если хочешь быть с ними – нужно оставить их, удалиться, пройти путь Будды и поспешить к выходу прочь из здешнего мира».

Письмо было написано скорописной вязью, и, если бы не показания слуг наследного принца, можно было бы подумать, что это предсмертное послание. Слуги были уверены, что их господин хотел пройти путь Будды и достичь просветления..

Правая ревизионная канцелярия, которая руководила сыскным ведомством, поручила Сано разыскать наследного принца и привлечь к поискам всех служащих. Император был слаб и приближалась дата, когда необходимо было выбрать его преемника.

Подобрав наследного принца по дороге в столицу, Сано и его младший брат Момотоси, глава тюремного ведомства – ехали с принцем в одном экипаже. Тяжелый запах пота ударял Сано в нос, а запах сырости неизменно витал в воздухе. Перекладывая документы и словно ничего не замечая, Момотоси оставался невозмутимым.

Принц Насицубо не был похож на самого себя. На того аристократа, который, умастившись ароматными маслами, подолгу выгуливал свои одежды по цветущему саду, а выглядел больным бродягой в драном женском платье с безобразной бородкой и волосами. На такого взглянешь – только взор оскорбишь. В голову придут безобразные вещи и нечистоты, от которых тут же захочешь отмахнуться.

Принц долго не приходил в себя, а когда он открывал глаза, Сано предлагал ему выпить воды. Принц, который был слаб телом и духом, неверной рукой брал сосуд с водой. Он пил, а потом, едва успев сомкнуть пересохшие губы, засыпал вновь.

Когда Сано трогал его руки и ноги, то на его коже подолгу оставались вмятины. Он знал, что это верный признак обезвоживания.

В отсутствие преемника мать наследного принца временно назначалась правящей императрицей, несмотря на существование еще одного принца – сына госпожи Рейкедэн, императрицы-консорт.

Принц Хёбукё, занимая пост главы военного ведомства, отвечал за обеспечение армии необходимым снаряжением и лошадьми, а также за обучение воинов и формирование военных отрядов. Он не вмешивался в дела государства и внутренние вопросы двора, и его влияние было небольшим.

Его редко можно было встретить на дворцовой службе глав восьми ведомств. Вся поддержка влиятельных покровителей доставалась принцу Насицубо – внуку господина канцлера. Воспитанному на старинный лад своим дедушкой, в строгом благонравии, ведающему в юриспруденции, математике, читающему наизусть сутры и известные произведения китайских классиков принцу Насицубо не мог не благоволить сам император и его поданные.

Ехали молча, слушая иступленный звон цикад на полях. Лишь время от времени Сано сетовал на удушливый зной и, глядя в окно, с беспокойством говорил о посевах конопли и просо. Момотоси кивал и, устремляя взгляд вдаль, на раскаленные горы и деревни, принимался разглядывать деревья. Высаженные вдоль дороги, они стояли безжизненно, опустив до земли, словно подрубленные крылья, свои ветви.

Обозначая свое присутствие, принц покашлял и этот звук оторвал Сано от документов.

Прислонившись спиной к плетенной стене экипажа, принц рассматривал его сквозь полуприкрытые веки. Две черные родинки, по которым Сано узнал в бродяге наследного принца, отчетливо выделялись на бледноватой шее, создавая впечатление следов от укуса. Свежий загар розоватым отсветом лежал на его щеках и носу, кожа на остальной части тела была бледной, ступни – грязные, однако, еще не успели огрубеть.

– Ваше Высочество, как ваше самочувствие? – Сано, продолжая чувствовать на себе взгляд принца, решительно посмотрел ему в глаза.

Учитывая их взаимоотношения, он готовился услышать лишь какую-то колкость вместо благодарности:

– Не считая того, что у меня, похоже, тепловой удар, голодный обморок и трещина в голове, уже получше, – отозвался принц в несвойственной ему легкомысленной манере.

Сано следил за ним с каким-то удивлением. Возможно, из благодарности за спасение, но не в силах высказать эти слова вслух, принц давал понять, что закрывает глаза на их разногласия и вражду.

– Премного рад, – Сано проигнорировал почти все сказанное, а собственные же слова его прозвучали, как сухая формальность. – Где вы были все это время?

Принц озадаченно оглядел свою одежду и конечности.