В их интересе не чувствовалось подвоха, и Эркин ответил серьёзно.
– Искал место поспокойнее.
За разговором их мать совершенно естественным движением пододвинула ближе к Эркину бутерброды, а он столь же естественно выдвинул на середину столика свой свёрток с сэндвичами и пирожками.
– А что, на Равнине неспокойно разве? – удивился Герман.
– Я не с Равнины, – невольно помрачнел Эркин. – С той стороны.
Герман и Михаил переглянулись.
– Вон оно что, – хмыкнул Герман.
А Михаил спросил:
– А туда как попал?
Эркин невесело усмехнулся.
– Родился там. В Алабаме.
Они снова переглянулись, явно решая, какой вопрос задать. Но спросила их мать.
– Не страшно было на чужбину ехать?
Эркин покачал головой.
– Там так было… я уже ничего не боялся. И… и жена у меня русская.
– Там поженились? – живо спросила женщина.
Эркин кивнул.
– Да, – и, решив всё поставить на место, добавил: – Потому и уехали.
– А…? Ну да, – кивнул Михаил.
А Герман спросил:
– А чего так? Уже ж война кончилась, мы ж ту сволочь так придавили, чтоб этого не было.
– А недобитки остались, – жёстко ответил Эркин. – Ну, и стали в обратную крутить втихаря. А на Хэллоуин и прорвало их, такое началось… – он перевёл дыхание и уже внешне спокойно, даже с улыбкой закончил: – Сам не знаю, как живыми выскочили.
– Слышали об этом, – кивнул Герман.
– И в газетах писали, – поддержал брата Михаил и улыбнулся. – Так что, знаешь, как возле уха свистит?
Эркин, глядя ему в глаза, кивнул.
– Слышная пуля уже не твоя, – сказал он по-английски слышанное ещё от Фредди, когда тот готовил их к перегону, и хотел перевести, но его остановил Герман.
– Это мы понимаем.
И, встав, вытянул из-под своей подушки армейскую флягу. Женщина укоризненно покачала головой, но промолчала. Михаил, а за ним и Эркин допили свой чай и подставили кружки. Наливал Герман понемногу, явно сдерживая себя.
– Мать, будешь? – обратился он к женщине, налив Эркину, себе и брату.
Она молча отказалась коротким отталкивающим жестом.
– Ладно тебе, мам, – улыбнулся Михаил. – Ну, глотнём по маленькой, ну…
– Ладно, – оборвал его Герман и потянулся к Эркину. – Давай.
– Давай, – согласился Эркин, чокаясь с братьями.
Он уже знал, что пить можно под любое слово. Налито немного, на один хороший глоток, заесть его легко, а от второго он откажется.
Выпили дружно одним глотком и также дружно заели. К облегчению Эркина, Герман сразу убрал флягу под свою подушку. Женщина стала собирать кружки, и он легко встал.
– Давайте, схожу.
– Я с тобой, – встал и Герман.
Вагон уже давно проснулся, по всем отсекам и на боковых полках завтракали, чаёвничали, вели нескончаемые дорожные разговоры. У купе проводника толкались жаждущие. Немного: человек пять, не больше.
– И кто с краю? – весело спросил Герман.
– Ты и будешь, – ответила, не оборачиваясь, девушка в лыжных брюках и мужской рубашке навыпуск.
Герман обескураженно посмотрел на Эркина, и тот, невольно улыбнувшись, успокаивающе подмигнул. Помедлив секунду, Герман кивнул: дескать, дура, сама своё счастье упустила.
– Мальчики, – промурлыкал за ними женский голос. – Вы за чаем? Так я за вами.
Эркин по-питомничьи покосился назад. Ну и страшна! А намазана-то с утра… и туда же… Герман тоже полуобернулся на секунду и, что-то невнятно буркнув, отвернулся.
Двигалась очередь быстро, и вскоре проводник налил им чаю, приговаривая:
– Вот чаехлёбы собрались. Как скажи, все поморские.
– Не, – ответил Герман, забирая кружки. – Мы печерские.
– Поспорили хрен с редькой, кто слаще, – беззлобно хмыкнул проводник.
Обратная дорога прошла вполне благополучно.
– А вот и чай! – весело провозгласил Герман, бережно ставя на стол кружки. – Мишка, весь сахар слопал?
– Ты ж голый всегда пьёшь! – возмутился Михаил.