Дверной звонок остановил его на полпути к кухне. Бурлаков застыл, недоумевающе глядя на дверь. Он никого не ждал, некому заявляться вот так без приглашения и предупреждения. Ворохнулась былая готовность, но он заставил себя выждать несколько секунд: может ошиблись? Но звонок не просто повторился, а проиграл памятную с далёкого, чуть ли не дошкольного детства мелодию сбора. И, ещё не зная, кого именно из знающих этот сигнал – их осталось-то только пятеро – он увидит, Бурлаков без тени колебания распахнул дверь.
– Ты?!
– А кто ж ещё! – Михаил Аркадьевич шагнул вперёд, заставив Бурлакова отступить. – Ну, здорово, Гошка.
– Здорово, Мишка.
Они обнялись, и Бурлаков, счастливо улыбаясь, сказал:
– Давай, раздевайся. Сейчас будем чай пить, – и уточнил: – Со всякими вкусностями.
– Ух ты! – удивился Михаил Аркадьевич, вешая шинель и привычным движением оправляя китель. – Не иначе, как медведь сдох. У тебя ж без Маши хоть шаром покати.
– Будешь язвить, ни хрена не получишь.
– Аргумент серьёзный, – кивнул Михаил Аркадьевич и, уже шагнув было к кухне, вдруг резко развернулся к Бурлакову. – А ну, раскалывайся!
– Что?! – изумился Бурлаков. – Мишка…
– А то самое. Посвежел, поздоровел, угощаешь. А ну, признавайся, старый козёл, в каком огороде молодильную капусту щипал?
– А пошёл ты… Вместе со своей капустой! – Бурлаков хлопком по плечу развернул друга к кухне. – Айда лопать.
– Грубиян, – вздохнул Михаил Аркадьевич.
В кухне Бурлаков поставил на огонь чайник и стал накрывать на стол. Михаил Аркадьевич расстегнул китель и развалился на стуле в вальяжной позе трактирного завсегдатая.
– А, кроме чая, что-нибудь будет? – поинтересовался он.
– Когда заработаешь.
– И что мне для этого сделать?
– Для начала заткнуться.
– Понял, – кивнул Михаил Аркадьевич, но выполнять явно не собирался. – Так куда ты ездил?
– На кудыкину гору, – весело ответил Бурлаков.
– Тогда зачем такая секретность? – пожал плечами Михаил Аркадьевич. – Адрес известный, место многолюдное.
– Ну, так кудыкина гора место известное, да не простое, сам знаешь – хохотнул Бурлаков. – Идёшь за одним, а получаешь… совсем другое.
– Бывает, – согласился Михаил Аркадьевич и демонстративно принюхался. – Вроде, горит у тебя.
– Не выдумывай, – Бурлаков открыл духовку. – Нечему тут гореть. Но достать можно.
Он выложил на стол два блестящих свёртка и выключил духовку. Взялся за фольгу, обжёгся и, выругавшись, стал через полотенце разворачивать загнутые углы, стараясь не разорвать ставшую от нагрева хрупкой обёртку. Михаил Аркадьевич с интересом, но не вмешиваясь, наблюдал за его трудами и, когда из образовавшихся отверстий вырвались струйки ароматного пара, восхищённо крякнул:
– Однако!
– То-то! – ответил Бурлаков с такой гордостью, будто он сам лично приготовил все эти аппетитные пухлые поджаристые шары и пирожки. – Не хватай, сейчас переложу. Это загорыши, они с грибами. А пирожки сладкие. С изюмом и орехами.
– Загорыши? – удивился Михаил Аркадьевич.
– Да, местная экзотика.
– Говоришь, они с грибами, и под чай?!
– Чёрт с тобой, – Бурлаков достал из холодильника бутылку водки, а из посудного шкафчика две стопки. – Разливай.
– Угу. И за что пьём?
– За чудо! – убеждённо ответил Бурлаков.
– Согласен, – кивнул Михаил Аркадьевич.
Казалось, его ничто не интересует, кроме водки и закуски, а вопросы он задаёт просто так, чтоб застолье всё-таки получалось, а не пьянка. Всё эти игры были давно знакомы Бурлакову, но он слишком счастлив, чтобы сопротивляться, да и… зачем? Но подразнить Мишку можно и нужно.
Откусив ползагорыша, Михаил Аркадьевич изобразил удивление, а, прожевав, восторг.
– Однако мастерица твоя козочка.
– Спасибо, но по правде, загорыши профессионал делал. Есть там такая местная знаменитость, стряпуха Панфиловна.
– Понятно, – кивнул Михаил Аркадьевич. – А пирожки?
– Пирожки Женечка пекла. Они к чаю.
– Попробуем, попробуем.
Михаил Аркадьевич потянулся к лежавшим на развёрнутой фольге пирожкам и вдруг будто только что заметил.
– А это чьё копытце отпечаталось?
– Где?! – искренне удивился Бурлаков.
– А вот, – Михаил Аркадьевич указал на плоский пирожок с разорванным боком и проломленной верхней корочкой. Вмятинки чётко обрисовывали маленькую ладошку с растопыренными пальчиками.
– Это? – Бурлаков взял пирожок, повертел, разглядывая. И захохотал: – Ай да девчонка! Всё-таки успела, залезла!
Михаил Аркадьевич кивнул. Итак, она – Женя, у неё девочка, живёт где-то… на севере, Гошка уезжал как раз с Северного вокзала, но это не Поморье, и не Печера. Поморскую экзотику он знает, там традиционная кухня совсем другая, а в Печере не пекут пирожков с изюмом и орехами, это юг, значит… репатрианты, в Печеру репатрианты не едут, их северная граница – Ижорский пояс, тогда…загорыши… а «телегу» на Золотарёва Гошка с Асей сочинял, а Ася… да, сейчас она как раз в Ижорском Поясе, точнее… точнее… Загорье! Загорье – загорыши. Всё сходится.
– О чём задумался, Мишка?
– Едой наслаждаюсь. Так, как там в Загорье? Уже зима?
Бурлаков улыбнулся.