Воды в вазе не было, и Женя с Джинни попробовали её приподнять. Громовой Камень решительно оттолкнулся от дивана и встал. Теперь лишь бы нога не подвела.
– Я за Эркином схожу, – выпрямилась Женя. – Оставь, Джинни.
Когда она назвала Эркина, Громовой Камень узнал её. Это мать Алисы Мороз из первого класса, жена Эркина, вот не думал, что она с Джинни подруги. Хотя, почему и нет? Живут рядом.
– Ну-ка, – раздвинул он их плечами и взялся за вазу.
Сам не ждал, что получится. Не только её поднять – увесистая, конечно, но терпимо, но и шагнуть к двери, и ещё раз… Ахнув в два голоса, Женя и Джинни побежали перед ним, раскрывая двери.
До коридора добрались вполне благополучно. Нога, конечно, болела, но Громовой Камень привычно не обращал на боль внимания и старался ступать твёрдо.
Женя распахнула дверь своей квартиры, Громовой Камень шагнул, преодолевая боль, и вдруг стало легко: чьи-то сильные руки подхватили и с мягкой властностью отобрали вазу.
– Я возьму, кутойс.
Эркин? Да он, однако… при полном параде, похоже, здесь праздник.
Прихожая наполнилась людьми. Его и Джинни знакомили и представляли, но всё сейчас проскакивало как-то мимо сознания, потому что один из гостей – высокий голубоглазый блондин – настолько походил на Алису, что тут и сомнений быть не могло. И ещё он понял, что гости с той стороны. Разговор большей частью шёл по-английски, хотя старик, которого называли Игорем Александровичем и профессором, был явно русским. Громовой Камень обменялся со всеми рукопожатием, поздравил Эркина, и они с Джинни ушли.
Когда они вернулись в гостиную, Джинни тихонько вздохнула и предложила:
– Ещё чаю?
– Да, – кивнул Громовой Камень. – От чая отказаться не могу.
И пока Джинни суетилась и хлопотала, ставя на огонь чайник и убирая куда-то сухоцветы, Громовой Камень сидел на диване и, сосредоточенно глядя на рдеющие в камине поленья, думал. За Алисой приехал её отец с той стороны. Чем помочь Морозу? Эта, как её, Женя – мать, и её слово решающее, это на сына отец имеет все права, а у дочери кровь матери. Если Женя согласится отдать Алису, то… то всё, ни по каким законам и обычаям у Эркина прав на Алису нет.
– Гриша, – Джинни осторожно коснулась его плеча.
– Да, – Громовой Камень вздрогнул и вскину на неё глаза. – Да, Джинни.
– Чай готов.
– Да, – он взял чашку. – Спасибо, Джинни.
Джинни села рядом с ним и тоже взяла чашку, отпила.
– Ты… ты заметил?
– Да, – сразу понял её Громовой Камень и пожал плечами. – Трудно не заметить.
– Думаешь, он её заберёт?
– Если мать отдаст, – Громовой Камень усмехнулся и сказал на шауни: – У дочери кровь матери, – и тут же сам перевёл сказанное на русский.
Джинни кивнула.
Когда ваза и розы заняли своё место, гостиная, по мнению Жени, преобразилась.
– Как хорошо! – вздохнула она.
– Да, – сразу кивнул, стоя рядом, Эркин и тихо, что услышала только Женя; – Завтра же схожу, такую куплю.
– Ага, – согласилась Женя.
На мгновение они словно ослепли и оглохли, ничего не замечая вокруг.
А вокруг клубилась та же весёлая суматоха. Андрей добивался у Фредди, откуда он и Джонатан знают Бурлакова. Фредди, возясь со странной чёрной коробкой чуть побольше обычного фотоаппарата, которую мимоходом достал из своего явно бездонного кейса, беззлобно отругивался.
– Да отстань ты. Ну, клад он нам актировал. Ну, чего тебе до этого?
– А ему до всего, – влезла Алиса. – Дядя Фредди, ты ему лучше скажи, а то он не отстанет.
– Отстанет, – пообещал ей Фредди, приспосабливая к коробке ещё две поменьше и щёлкая всякими рычажками. – Ну вот. И вы, мисс, отстаньте.
– Я мисс? – удивилась Алиса.
– Нет, так будешь, – коробка в его руках превратилась в фотоаппарат, но какой-то странный и громоздкий. – Ну, вот и готово. Эркин, Джен, обернитесь.
Эркин и Женя одновременно обернулись к нему, и тут Фредди поднёс странный фотоаппарат к лицу, чем-то щёлкнул, полыхнула голубая молния. Все изумлённо замолчали, глядя на него. В фотоаппарате что-то заурчало и опять щёлкнуло. Фредди с невозмутимым видом ковбоя, отстрелившего в баре горлышко с пробкой у приглянувшейся бутылки, выдернул вылезший из щели листок и протянул его Эркину.
– Подержи минуту на свету.
Эркин, недоумевая, взял листок за уголок, как и подавал Фредди, и только, пожав плечами, хотел спросить, и что же это такое, как листок стал темнеть, и на нём проступили пятна. Они быстро разрастались, наливались цветом, и вот уже это не листок плотной бумаги, а настоящая фотография. Это же он, и Женя рядом, и её рука на его плече.
– Вот это да! – восхищённо выдохнул Андрей.
– Слышал, но вижу впервые, – кивнул Бурлаков.
– Пришлось поискать, – скромно заметил Фредди. – Так, профессор, давайте теперь вас.
Бурлаков встал рядом с Андреем. Андрей покосился на него и спросил:
– Фредди, а трое влезут?
– Отчего ж нет.
– Эркин, становись.
Спорить Эркин не стал, и Бурлакова сфотографировали, как Андрей и хотел: между ним и Эркином. Бурлаков был явно не против.
Джонатана настолько потрясло появление фотоаппарата, да ещё такого – он прикинул, сколько может стоить эта игрушка, да ещё во сколько обошёлся выход на продавца, ковбой что, счёт свой оголил?! – что буквально онемел. Но ненадолго. И, пока Бурлаков, Эркин, Андрей и Женя рассматривали и обсуждали фотографии, Джонатан встал рядом с Фредди и тихо спросил:
– К Харрингтону собрался, ковбой?
Психиатрическая лечебница Харрингтона с филиалами в каждом штате была всем известна, а её аризонское заведение пугало даже не верящих ни во что, кроме меткой пули, ковбоев и к ночи не поминалось. Чтоб не накликать.
– Отзынь, недоумок, – так же тихо ответил Фредди и загадочно добавил: – Для тебя же стараюсь.