Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

Автор

Татьяна Николаевна Зубачева

Жанр

Социальная фантастика

Год написания книги

2021

<< 1 ... 264 265 266 267 268 269 270 271 272 ... 399 >>

На страницу:

Перейти

268 из 399

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

– Ништяк, не бери в голову.

Бурлаков кивнул.

По вагону прошёл проводник.

– До отправления пять минут.

Бурлаков и Андрей одновременно встали.

– Не выходи, ещё отстанешь.

– Ништяк – тупо повторил Андрей.

Они прошли к выходу, и уже в тамбуре Бурлаков, мягко надавив ладонью, остановил Андрея.

– Нет, не выходи.

У Андрея дрогнули губы.

– Ладно.

В вагон влезала нагруженная чемоданами и сумками пара, Андрея и Бурлакова толкнуло, притиснуло друг к другу, и объятие вышло вынужденным.

– Провожающие, выйдите на перрон, отправляемся.

Бурлаков отпустил Андрея.

– До свидания, я приеду, как договорились.

– Ага, – хрипло выдохнул Андрей.

– Прошу, – голос проводника вежливо настойчив.

Пропустив Бурлакова на перрон, он остался стоять в дверях. Из-за его спины Андрей, прикусив изнутри губу, смотрел на Бурлакова. Поезд дрогнул и медленно двинулся. Бурлаков быстро пошёл, стараясь держаться вровень с вагоном. Андрей медленно, как через силу, поднял руку, то ли прощаясь, то ли останавливая. На его лице влажно блестели две дорожки на щеках, и это было последним, что увидел Бурлаков, не сразу поняв, что Серёжа плачет. Поезд набрал ход, и, уже не поспевая за ним, Бурлаков остановился. Зачем-то снял шляпу и взмахнул ею, хотя видеть его Серёжа уже никак не мог. И так, с обнажённой головой, и стоял на перроне, пока не скрылся из виду хвостовой вагон.

Поезд Царьград – Ижорск

Проводник закрыл дверь и запер её свои ключом.

– Я покурю здесь, – сдавленно, перехваченным горлом сказал Андрей.

– На здоровье, – с вежливым равнодушием ответил проводник и ушёл в вагон.

Андрей похлопал себя по карманам в поисках сигарет, вспомнил, что оставил пачку на столике в вагоне, и выругался. Обычно ругань помогала успокоиться, но сейчас почему-то не сработало. Разревелся, как мальчишка, будто и впрямь… ладно, авось профессор не заметил, а то ещё вообразит себе невесть что. Он ещё постоял в тамбуре, пока не почувствовал, что щёки высохли, и тогда открыл дверь вагона.

Койка над его местом оставалась поднятой, а на столике пачка сигарет лежала, как он её оставил. Андрей сел по ходу, чтобы смотреть вперёд, а не назад, и закурил. Вокруг суетились, укладывая и размещая вещи, проводник собирал билеты. Отдавая свой, Андрей спросил о чае.

– Как управлюсь, подходи со своей посудой, – ответил проводник.

Ну, правильно, это тебе не мягкий вагон со всякими барскими штучками. Андрей вытащил из-под скамейки сумку, достал кружку, коробку с бритвенным прибором. Хорошо, что ещё там, в магазине, возясь с покупками, переложил всё нужное в дороге наверх. Так, а жилет тоже лучше наверх, едет-то на север, вот так, покупки все вниз, а между ними свёрток с «подобранными» деньгами, а что, ведь не соврал, шальные же деньги, как скажи с неба упали, три сотни он вынул и переложил в бумажник утром, вот на всё и хватило, и осталось, в Ижорске будет в два с минутами, так что там зайти и купить себе зимнего, там, говорили, военным торгуют, нет, армейским, война-то тю-тю, когда уже кончилась, и лётчицкую куртку можно задёшево взять, ну, посмотрим, как получится.

Он убрал сумку обратно, сел и уже спокойно огляделся. Да, эта публика ему под стать, здесь он на месте, в общей – усмехнулся – шеренге. В отсеке напротив то ли семья, то ли просто компания дружно сооружает общий стол из всякой немудрёной снеди, по проходу пробежал, переваливаясь, ребёнок, толстый от купленного явно на вырост пальто, и женский голос раздражённо прикрикнул на него, кто-то взахлёб смачно ржал, тяжело стукнул об пол упавший чемодан, и его обругали зло, но незатейливо, ругателю тут же предложили заткнуться, а то и женщины вокруг, и дети… Словом, обычная жизнь обычных людей.

За окном бесконечные пригороды, заводы, жилые кварталы, деревья… Стремительно темнело, и Андрей разглядывал уже своё отражение.

– А вот пирожки, куры копчёные, колбаса… – выпевала женщина в белой куртке, толкавшая перед собой по проходу двухэтажный столик на колёсиках.

Андрей достал бумажник. Особо есть не хотелось, но чем-то же надо занять себя, да и психанул он, а псих лучше всего заедать. Он купил курицу и булку, уже нарезанную ломтями, сходил к проводнику за чаем. Сахар и печенье здесь, как в мягком, на столах не лежали, тоже у проводника брать надо. Взяв пакетик сахара на два куска и маленькую пачку печенья, Андрей вернулся к себе и стал устраиваться уже основательно. Каждый сам за себя, один бог за всех, а его-то и нетути. Промасленная бумага от курицы вместо скатерти, столовый нож – ещё в Атланте в лагере покупал в дорогу, есть хлеб – заедать курицу и руки вытирать, дымящийся чай в кружке. Андрей ел не спеша, разглядывая темноту за окном. Рядом уже шумно чокались и рассказывали друг другу какие-то длинные непонятные истории. Вагон шумел ровным, сытым гулом. И Андрей чувствовал, как его отпускает страшное напряжение этих дней. Да, он всё сделал и сделал правильно, и ни о чём не жалеет. И помирился, и себя отстоял, и Эркина не подставил. Теперь, если что, то профессору придётся Эркина защищать, никуда председатель не денется. А случиться может что угодно. Потеряет вот так голову и спечётся, сгорит синим огнём, а Эркин тогда ведь за него тоже на всё пойдёт… ладно, выстрела не слышал, так о пуле не думай. Всё тип-топ, век воли не видать, едет домой не прожившись, а нажившись. И гостинцев полна сумка, и подарков…

…Одуряюще сладкие запахи, многоцветье коробочек на витрине.

– А это что такое?

– Рожки цареградские, – смеётся продавщица. – Сколько возьмёте?

– Каждого по дюжине, – сразу отвечает он.

И перед ним громоздятся коробочки, наполненные светло-жёлтыми, изогнутыми действительно как бычьи рога, тестяными конусами с изюмом, с орехами, с разными кремами, с кокосовой стружкой, и ровно по двенадцать в каждой коробочке, десять рублей коробка. Такого в Загорье и не видали, и не едали, это он точно знает…

…Пёстрая россыпь обложек книжного развала. Глаза разбегаются, всего бы набрал, и того, и другого, и третьего. Алисе – сказки, Жене… кулинарную энциклопедию, Эркину, чёрт, надо же такого, чтобы брату по душе пришлось, чтоб… о, Шекспир, сонеты, и на русском, вот это то, что надо, Эркин любит стихи, а вот он ещё антологию возьмёт, вот эту, да, «Русская поэзия, слово сквозь века». И себе… историю искусств, живопись, больно картинки хороши…

…Андрей улыбнулся воспоминанию. Сам себя за шиворот из магазина вытащил. И всё равно, уже в самом конце с лотка купил ещё о Царьграде большую книгу, с массой фотографий и рисунков. А потом ещё всякой мелочёвки: на стол поставить, на стенку повесить, Алиске ещё ленты узорчатые, уже в банты собраны с резинкой и заколкой, чтоб за волосы цеплять, Эркину перчатки, кожаные тёплые, ну, и себе такие же, а Жене шарф на шею, в загогулинах, как на том, памятном с детства, ковре…

…Он небрежно, скрывая нахлынувшее, спрашивает:

– Это называется как-то? Ну, узор, не знаешь?

И спокойное:

– Знаю. Индийские огурцы…

…Всё-то профессор знает, и спокойный, как удав, хорошо удар держит. Ни во что не вмешивается, советует только, когда спросят, а вот смотрит, не отрываясь. Вот тут чудом не сорвался. Но… сам пришёл, так что и претензии предъявлять некому. Ладно, обошлось и ладно. Курица какая мясистая, с жирком, и чай хороший, так чего ещё для жизни надо? Пожрал – поспал, поспал – пожрал. И в могилу лёг. С сытым брюхом и чистой совестью.

Съев курицу, Андрей вытер жирные пальцы о хлеб, съел и его и допил чай. Свернул бумагу вместе с костями в аккуратный свёрток и пошёл в уборную. Вагон уже затихал, готовясь ко сну, и на обратном пути Андрей зашёл к проводнику за постелью. Тюфяк, подушка и одеяло. И аж две простыни с полотенцем, а подушка уже в наволочке. Не мягкий, но получше, чем в тех, весенних поездах, когда он ехал от Рубежина в Загорье. Он опустил столик и развернул постель. Бриться на ночь он не будет: нечего выпендриваться, да и устал. Несмотря на простыни решил не раздеваться, чтоб опять же не показать себя кому-то излишне глазастому да наблюдательному. Профессора вон как от его шрамов шарахнуло, аж тарелку разбил. Андрей разулся, вытянул рубашку из джинсов, расстегнул её, расстегнул джинсы и залез под одеяло, вытянулся на спине. Ну, вот день и закончился, а до чего ж длинный, стервец, выдался.

Царьград

Проводив поезд, Бурлаков повернулся и медленно, всё ещё неся шляпу в руке, пошёл к выходу. Вокруг обычная вокзальная суета, подошёл пригородный поезд, и на перрон хлынули вернувшиеся с дач и пикников, нагруженные сумками, рюкзаками, удочками и детьми, но его всё это никак не касалось и не задевало. Так же машинально, ничего и никого не замечая, он прошёл через вокзал на площадь и влился в обычную цареградскую толчею. Его обогнала женщина, тащившая за руку мальчика в «ну, совсем как настоящем» морском бушлате. Из-под шапочки-бескозырки выбивались на лоб светлые кудряшки. Малыш загляделся на Бурлакова и чуть не упал. Бурлаков улыбнулся ему. Ну, до чего похож на Серёжу, даже щербинка во рту такая же. И странно. Ведь два дня назад это бы не то что обидело, а… раздражило. Бурлаков улыбнулся своему удивлению и прибавил шагу.

Он шёл легко и уверенно, будто и не было этих сумасшедших, невероятных суток. Ни вспоминать, ни даже думать он не мог и не хотел. Просто идти, дышать осенним горьковатым от запаха палой листвы холодным воздухом… Бурлаков вдруг сообразил, что всё ещё несёт шляпу в руке и надел её.

Шёл вроде бы наугад, не глядя и не думая, а пришёл к дому. Закинув голову, Бурлаков нашёл окна Маши. Синичка дома. Отлично. Он, игнорируя лифт, по-молодому быстро взбежал по лестнице на её этаж, даже не поглядев на свою дверь и нашаривая в кармане ключи.

Но его ждали. И, как только он вставил ключ в скважину, замок открыли изнутри.

– Наконец-то!

– Здравствуй, Маша.