– Тебя ищут. Хотим отследить маршруты поиска. И лучше, чтобы тебя на виду не было.
– Именно меня?
– Рассчитывают так выйти на твою сеть. Не беспокойся, твоих «крысок» мы прикрыли. Ну, кроме…
– Кто уже на свету, – кивает он. – Но те либо не знают, либо умеют молчать.
– А некоторые, – усмехается Мишка, – говорят. Но так, что поиск становится невозможным. Из-за обилия возможных, но неизменно ложных направлений.
– Да, – улыбается он. – Учитель это умеет.
– Читал его интервью?
– Конечно. Он молодец. И школа его…
Мишка кивает.
– Там, – и неопределённый кивок на стену, – там у тебя всё налажено. А здесь… Поработают без тебя месяц-другой. А если до них и дойдут… Кадры проверенные, знают, что, где и как.
– Да, – кивает он. – Лагеря всё равно сворачиваем. Да, практически, только в Атланте и остался. Имущество частью вывезем, частью распродадим. Покупателей твои отследят.
– Правильно, – соглашается Мишка. – И пусть твои идеалисты-бессребреники туда не лезут, только помешают.
– А выручка вся твоя?
– А как же! – ухмыляется Мишка. – И нечего было такие щедрые ссуды давать. Знаю, знаю я все твои расклады и аргументы. Изящно было сделано, не спорю. Но уже сделано. Закончилась та игра, Гошка. Другие начались. Послевоенные.
– Предвоенные, Мишка, – поправляет он. – Послевоенными мы занимались до нашей Победы и ихней Капитуляции. А что начинается после войны, это уже предвоенные к следующей. Азбучная истина, между прочим.
– Азбучная, – соглашается Мишка. – Так что давай, линяй из Царьграда на всё лето. Обоснованно, эффектно и эффективно…
…Бурлаков закрыл дневник и встал. Лагерь археологов жил обычной вечерней жизнью. Голоса, смех, тявканье приблудного щенка с бессмертным именем Шарик. Что ж, обоснование оказалось действенным для всех, достаточно эффектным, а эффективность просчитаем, как и положено считать – по осени.
– Игорь Александрович, – позвали его снаружи. – Ужинать…
– Спасибо, Галя, – отозвался он. – Иду.
И, выйдя из палатки, окунулся в так знакомый, любимый мир. Да, прошлого не вернуть, но разве это не подлинность? Сбитый из досок походный стол на козлах, каша с лесным дымком, чай с брусничным листом, деревенский ноздреватый хлеб и самое главное – разговоры. Где житейское и научное, воспоминания и предсказания, острые на грани приличия шутки и глубокомысленные изречения, – всё вперемешку. То, что он всегда любил больше всего, что помнил с детства с чайных и не только вечеров в дедовском доме, и по чему так тосковал, а что главным за столом Вениамин Строков, его собственный – когда-то давным-давно – студент и аспирант, так это жизнь повернулась этаким Макаром. И он не в претензии, могло быть и гораздо хуже. Блаженное чувство свободы, не безопасности, а безответственности. И лекционное турне от него никуда не денется, Мишка, наверняка его уже тоже в свои планы включил. Да, он – уже не студент, и юность не вернуть, и не войти дважды в одну и ту же реку, потому как изменились и ты, и река, но он живёт, и не заново, а дальше… Молодые смеющиеся и хмурящиеся лица, необидные сейчас шутки и подначки… Чёрный камень с ровными строчками… нет, не надо, не хочу. Да, Серёжа мог быть за этим столом, мог… если бы не эта проклятая война и трижды проклятая Империя. И, как всегда и всюду, неизбежный разговор о войне. Всех ведь затронула, по каждому шипастым катком прокатилась.
– Игорь Александрович, а как же там было? В Сопротивлении?
Все лица обращены теперь к нему: он единственный знает и может рассказать. Бурлаков медленно кивнул. Да, это надо, но…
– Даже не знаю, с чего начать, – и улыбнулся, заметив понимающую усмешку Строкова. – Спрашивайте.
Они смущённо переглядывались, как-то не то что неловко, но…
– Игорь Александрович, – Галя смотрит на него, до предела распахнув свои обычно узкие, словно прищуренные глаза. – Ведь это уже не тайна? Всё уже известно?
– В истории всегда известно только что-то, – негромко, как про себя, говорит Строков.
– Да, – кивает Бурлаков. – Абсолютно полное знание невозможно, – и улыбается Гале. – Да, многое уже не тайна. Но известно далеко не всё. И если собирать информацию, то надо это делать сейчас. А источник один – люди и их память.
Стол взрывается многоголосием.
– Но, Игорь Александрович, ведь «врёт как очевидец».
– И неужели ничего материально?!
– А имперские архивы?!
– Ничего бесследного нет!
– Хоть что-то, но должно же было уцелеть!
Бурлаков слушал этот взволнованный гомон, соглашался, спорил и пояснял. Да, в архивах СБ кое-что уцелело, там можно искать и кое-что найти. А у кого сейчас хватит сил читать протоколы допросов с отстранённым вниманием историка? С архивами СБ и вообще имперскими сейчас работают. Но не историки и с другими целями. Да, вы правы, исследование начинается с вопроса, ответ получают в результате поиска, а не ищут подтверждения уже готовой гипотезе. Да, цель не оправдывает средства, она их определяет, и замена средств меняет и цель. И многое уничтожалось вполне сознательно и целенаправленно. По отсутствию источника можно реконструировать, какие именно вопросы не хотели услышать. А расспрашивать людей? Как это делают фольклористы и этнографы? Да, каждое высказывание субъективно, но если опросы массовые, то можно вычленить статистическими методами. Но ведь и уцелевших немного. Для статистики маловато будет. Все дружно смеются, услышав давно ставшую крылатой фразу из какого-то старого, но всеми любимого фильма. А разговор продолжается. И как вы планируете эти расспросы? Расскажите, как у вас на глазах пытали вашего друга, а вы изображали, что видите этого человека впервые и вообще всей душой за Империю и рабство? Так? И что вам ответят?
– И не забывайте. Навыки конспирации въедливы. Будут отказываться и молчать просто по привычке.
– Точно, – кивнул один из студентов в гимнастёрке с нашивками за ранения и следами от погон. – Военная тайна! И всё тут.
Многие закивали, соглашаясь.
– Да…
– Кто служил, тот знает.
– А раз знает, то лишнего не скажет.
– И не спросит!
– Да, – кивает Строков. – Даже о революционном движении до сих пор нет объективного исследования.
– Но тех ветеранов всех опросили. Ещё когда!
– И результаты опросов положили в архив!
– Там же до сих пор архивы закрыты! – возмущается кто-то. – И зачем?! Столько лет прошло!
– Видимо, – усмехнулся Бурлаков, – Это ещё современность.
– А о войне…
– О войне ещё рано писать, – студент в гимнастёрке даже ладонью по столу прихлопнул. – Какая это история, когда боль живая.
– Так что?! Ещё сто лет ждать?! – возмущается Галя.
– Мы раньше вымрем, – отмахнулся он от неё. – Тогда и пишите. Что хотите. Из могилы не поспоришь.