В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых… Книга 1. Том 2

– Да. Конечно.

– Очень хорошо. Сейчас будет завтрак, тебе обязательно надо есть, а потом тебя проводят ко мне, и мы побеседуем. Хорошо?

Она обернулась к тётке-громиле и сказала:

– Елена Евгеньевна, у неё дополнительное питание, не забудьте предупредить Анну Иванну.

– Конечно-конечно, Зоя Михална, не беспокойтесь, – кивнула громила, а я подумала, ну как у неё может быть такое красивое и интеллигентное имя-отчество? Её должны были какой-нибудь Громилой Косматовной назвать.

С этими словами доктор поднялась и направилась из палаты, но на пороге обернулась:

– Постельное поменяйте ей, помойте и новое бельё дайте. Но сначала покормить.

Она ушла, а громила Евгеньевна по-хозяйски отбросила одеяло.

– Пфуй! Ну, вставай, давай, мыться пойдём! В столовой все от смрада сдохнут, если сразу пойдёшь. Давай-давай, живее!

Оттого, что я лежала много дней, у меня потемнело в глазах, едва я села. Качнувшись, я задержалась на кровати. Н-да, смердит от меня изрядно, потом и не только моим, семенем и грязью, кровью даже и просто телом. Слишком…

– Не прикидывайся, принцессу дома станешь строить, тут не дворец. Давай, накидывай халат, а то кости по дороге растеряешь, скелетина.

Вытертый байковый халат жуткого какашечного цвета был мне сильно велик, но я уютно завернулась в него. Почти как в одеяло. Громила Евгеньевна взяла меня за руку повыше локтя и потянула за собой к двери, а я ещё не попала в какие-то стоптанные тапки босыми ногами. Пол, покрытый линолеумом очень холодный, будто там под линолеумом лёд. Или могилы… на лодыжках у меня синяки и ссадины, как и на запястьях, хоть ремни и мягкие, но кожу мне сильно повредили, и суставы болят, как будто их выворачивали…

Мы на первом этаже. Возможно здание вообще одноэтажное, не чувствуется, что над нами кто-то ходит. В коридоре чего-то ожидая, рядком сидели люди, при виде которых мне стало совсем нехорошо, они были одинаково ужасны, лохматые, очень бледные, кто-то обрит, все женщины, все разного возраста и с такими лицами, каких мне не забыть никогда, мне казалось, это существа не из нашего мира. Вот Евгеньевна из нашего, ужасная, но как все, а эти нет, эти как дыры, в которые уходит свет. От них не исходит ничего, даже любопытства, хотя, кажется, я впервые перед ними, неужели не интересно просто рассмотреть нового человека? От вида этих женщин и, особенно от ощущения их отсутствия, и какого-то даже вампиризма, словно через них из меня вытекают силы, мне стало совсем не по себе, тут у меня, похоже, союзников нет…

Я отвернулась. С этой минуты я всегда сразу чувствовала и не терпела умалишённых. Когда мы дошли до душевых, я увидела здесь кроме синеватого кое-где выщербленного кафеля на стенах, душа без рассекателей, текущего толстой струёй, ещё и зеркало, но пройдя мимо, не сразу узнала себя, я даже дёрнулась, подумав, что там мелькнуло какое-то привидение: белое с громадными чёрными глазами и громадным ртом, всклокоченными белыми волосами. Чего они такие белые? Я блондинка, конечно, но у меня был светло-русый цвет, а не такой… лунный… И худоба… Господи, я похожа на узницу концлагеря, все кости на мне видны…

– Что, долго любоваться-то будешь, страшилище? На-ка мыло и давай, под душ, быстрее! – Евгеньевна не церемонилась. И прибавила веско, и не приглушая голоса, полагая, что мне безразлично, если я среди здешних пациентов? – И кто обрюхатить тебя мог? Кто пьяный залез, если только, оспади…

Вода была едва тёплая, я замерзла, но мылась усердно и измылила весь кусок, вначале много раз намыливала волосы, потом этой пеной всю себя много-много раз, смывая всё, чего я не помню и не стану вспоминать, хватит мне той июльской ночи для кошмарных снов…

Но как ни странно, это мытье, после которого я дрожала, потому что и вытереться было особенно нечем, зато дали свежую рубашку, а халат оставили прежним. Как и мерзкие тапки, грибок ещё подхвачу… Но главное, общение с водой, не только очистили моё тело, но освободило и очистило душу, мне стало намного легче и даже прилило сил.

– Идём в буфет, пока всё не сожрали, – проговорила Евгеньевна, оглядев меня уже с каким-то другим выражением, будто удивлённо.

– Нюр! Новенькую покорми, слышь? – крикнула она, на пороге буфета, приведя меня назад. И добавила мне, подтолкнув в дверь: – Иди, Нюрка тебе даст всё. Потом выйдешь и вон в тот кабинет, видишь, белые высокие двери? Всё, иди, лопай, зад хоть отрастишь, может…

Я вошла в столовую, из-за стойки выглянула пожилая сморщенная женщина со сломанным на бок носом, и быстрыми умными серыми глазами. Вышла ко мне, маленькая в большом халате и фартуке до пола.

– Новенькая? Олейник? – спросила она, оглядев меня. – И чё ты сюда загремела? Ты ж…

Она обернулась по сторонам, и спросила, приглушив голос:

– Или изнасиловали? О-о…. – она махнула рукой. – Ну ниче. Перемелется. У нас тут такие бывают часто. Хотя это я понимаю, после такого любая в петлю полезет. Или травиться…