В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4

В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4
Татьяна Вячеславовна Иванько

Какие ещё испытания предстоят героям, последние перед тем, как чаша терпения окажется переполненной, последние перед тем, как самая крепкая сталь окажется неспособной больше изгибаться и сопротивляться, и, когда удары станут сокрушительны настолько, что никто и ничто перенести их уже не сможет?..Или любви и жажде жизни нет границ ни на земле, ни на Небе?..

Татьяна Иванько

В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Том 3, часть 4

Часть 24. Сердце

Глава 1. Ну, какая же ты дрянь!

Такого крика я не слышал никогда в своей жизни. Напугавшись, я выскочил на крыльцо, действительно, было сказано, не лезть в дом, что бы ни происходило, но, по-моему, к такому крику это не относилось, потому что всё равно, что там раздался бы врыв или начался пожар. За мной поспешал Борис, натягивая свитер на ходу.

Ну, конечно, мы как следует, поддали с Борисом, тем более что были благословлены на это достаточным количеством спиртного и свободным временем. С того дня, как этот странный во всех отношениях человек соблаговолил взять меня к себе в помощники, а их у него и был-то только Борис, который сказал мне, что Лиргамир не терпит свиты, не держит никаких холуёв возле себя, и вообще его никто в лицо не знает из сотен и даже тысяч тех, кто на него работает, мелкие поручения исполняют случайные временные люди, которые не имеют представления, что именно делают и для чего.

– Его имя вообще, по-моему, знаю только я, Радюгин, да вот, Татьяна Андреевна, его жена.

– Вы тоже зовёте её Татьяна Андреевна? – удивился я, я думал, это Макс пижонился перед ней, ну и перед нами, конечно, что можно было понять, особенно, когда мы узнали, кто она на самом деле.

Борис пожал плечами:

– Ну а как мы должны её звать, если это её имя?

– Ну, Макс свою невесту Фродей и звал, – пожал я плечами.

– Я не знаю, кто такая Фродя ваша, – значительно сказал Борис. – Но, полагаю, сравнения неуместны.

Вообще я заметил, что он очень гордится своим… даже не знаю, как его назвать, хозяином назвать нельзя, боссом, как нравилось Максу, не к лицу аристократичному Лиргамиру, барином подошло бы больше всего, но он и не барин какой-то… чёрт его знает, как его называть. Очень холодный и спокойный человек со всех сторон, никогда не забуду, как он молниеносным движением выхватил пистолет и выстрелил Максу в грудь, а после ещё в лоб, спокойно, не моргая, едва она произнесла: «Убей его!», мне кажется, она ещё произносила эти слова, когда он уже выстрелил…

Нет, картина была настолько неожиданной и неправдоподобной, что если бы я не видел всё это своими глазами, я не поверил бы, что всё могло случиться так быстро и просто. И, надо сказать, я даже испытал мстительное удовольствие, когда кровь Макса брызнула на Татьяну Андреевну, окрасив её белую кожу и волосы, как боевая раскраска, потому что после убийства Фродьки, пусть она и повела себя как глупая хабальная девка, я не мог смотреть на Макса, как на прежнего моего однокашника, с кем я рос и когда-то играл в казаки-разбойники во дворах Шьотярва. Мне представлялось, что вообще нельзя так поступать с женщинами, тем более нельзя так поступить со своей невестой, к тому же избавиться от её тела, будто это какой-то мусор… А парни, напротив, были очень довольны, говорили, что Макс поступил «как мужик», заткнул глупой бабе рот, «со всеми, с ними, так надо», что ужасало меня, я вообще стал думать, что попал в какую-то другую реальность.

Особенно позднее, когда я увидел, что случилось с Татьяной Андреевной, когда Шлемофон доложил ему, что кто-то привлёк её внимание в вестибюле отеля. А ведь то был Лиргамир, теперь я это знал, тогда же всё происшествие показалось мне очень странным. К тому же перед этим с ней случилось довольно-таки пугающее происшествие на Зимней канавке, я уже начал запоминать названия этих замечательных улиц, она не показала, но я видел кровь у неё на губах… А Макс ничего не захотел слушать, просто избил и изнасиловал её. Так что должно было с ним случиться после всего этого? Да, я был рад, что Макса пристрелили, и даже, что прикончили Шлемофона и Гоги, ужасно, что я чувствовал удовлетворение и радость, как будто нормальность возвратилась в мир. Хотя, какая к чёрту нормальность, когда люди стреляют друг в друга в храме Мельпомены, или кто там муза оперы…

А потом мы с Борисом поехали в Чечню, где во мне всё как-то устаканилось, и всё прежнее показалось глупой вознёй детсадовцев, которые лупят друг друга лопатками в песочнице. Здесь смерть была не то что реальна, она садилась есть, и ложилась рядом спать, потому что каждого из нас в любой момент мог снять снайпер, любой мог подорваться на растяжке, а уж если приходилось куда-то в разведку… Но этого мне, к счастью, не довелось.

Поэтому, когда мы вернулись в Москву, я уже чувствовал себя каким-то обновлённым. Особенно, когда увидел этих двоих вместе, Татьяну Андреевну и Лиргамира. Теперь она лечилась и выглядела намного лучше, только ещё больше похудела. Но что я заметил, это как Лиргамир менялся около неё. С нами он отстранён и даже холоден, можно сказать, высокомерен, впрочем, это, по-моему, невольно, а с ней это вообще другой человек. Мы с Борисом не смели обсуждать их, и только сегодня, изрядно выпивши, мы разговорились, я спросил его после всего удивительного и забавного, чему мы были свидетели сегодня.

– Они… всегда так?

– Да нет… хотя я с Марком Борисовичем уже два года… Нет, он-то и раньше был, вообще… В Питер-то кинулся, как только узнал, что она в беде, всё побросал, как маньяк, не спал, не ел, весь Питер на уши поднял, авторитетов, всю ФСБ, с Радюгинской подачи, понятное дело, ГУВД… И в театре, это же за несколько часов была спланирована операция, только бы вызволить её… мы в том году из Москвы бежали так, чтобы погоню за собой увести, чтобы она смогла скрыться. Он корил себя после сто тысяч раз, что одну её оставил, пока не понял, что она жива. Нет, он всегда относился к Татьяне Андреевне… ну, в общем, он её очень любит, просто как-то космически. Вроде такой человек, а вот, поди ж ты… А она… раньше так не было. Нет, она очень… трепетно относится к нему, знаешь… как к ребёнку, я много раз замечал. Очень нежно, к мужьям так не относятся обычно. Но мне кажется, это потому, что она знает, до чего он её любит… Знала всегда. Но… знаешь, после Питера у неё перещёлкнуло что-то, похоже. Так что от Паласёлова твоего тоже польза есть…

– Никакой он не мой, – поморщился я, неприятно признавать, что я рос с Максом, мне не хотелось вообще отождествляться я ним, я не знаю, почему он превратился в то, во что превратился и не хотел, чтобы думали, что я как он…

Борис только посмотрел на меня и кивнул.

– Ну… как скажешь. Выпьем?

– Давай. За этих, новобрачных наших.

– Ну да… – Борис рассмеялся беззвучно. – На десятом году совместной жизни у них опять медовый месяц, а? Хотел бы так?

Я вздохнул:

– Нет. Не хотел бы. Я бы этого не выдержал…

– Ну да… согласен. Это не каждый выдержит.

Мы выпили. А после пили и говорили уже о чём-то другом, вспоминали Чеченские приключения, после, пьянея, Борис рассказывал о своём друге Глебе, с которым рос, и который погиб, год назад… А я о своём детстве и о Шьотярве, а потом заснули под какие-то песни и пляски по телевизору. Проснулись мы с ним уже часа в три, в доме кое-где горел свет, и мы поняли, что мы продолжаем быть предоставлены самим себе.

– Как думаешь, сколько это продлится? – сказал я, кивнув на хозяйский дом.

Он только хмыкнул, пожав плечами.

– Сам-то как думаешь?

– Думаю, пока ей не надоест, – сказал я.

Борис посмотрел на меня, и кивнул:

– Ну… пожалуй. Если бы от него зависело, мы вообще никогда больше отсюда не уехали…

– У неё же операция скоро… Опасно всё, как я понял.

– Да я не разбираюсь, но… на сердце, наверное, всегда опасно.

Я посмотрел на него.

– А если… ну… если она… умрёт, как думаешь…

Борис покачал головой.

– Не дай Бог нам с тобой узнать, что будет. И вообще… её мне жалко. Пока Вито не кончим, хорошего ждать не приходится… тут, как говориться, или мы, или он.

Признаться, я не знал этой истории отношений с Вито, Борис посвятил меня. Изумлению моему не было предела, я думал, Макс тронулся из-за Татьяны, а, оказалось, есть куда более чокнутые люди.

– Да-да, Вито давно кукухой поехал. Миллионы у него, а детей своих нет. Уже чего только не делал, сколько жён поменял, а всё… вхолостую. И тут он её увидел как-то. Ну, тогда как раз много писали и по телеку тоже… Там «Рок и мода» эти выходили. В общем, у него идея и родилась тогда эта безумная. Как раз его клиники и лаборатории пообещали ему клонирование. Вот он и заболел идеей идеального ребёнка… Я это знал, все это знали, но думали это так, знаешь, все в знаменитостей влюбляются, на то они и знаменитости… а когда оказалось… в общем, я рад, что уже не работаю на него.

Я слушал его и думал, что то, что творил Макс, это вообще нормальная нормальность, если такие вот бизнесмены с бандитским прошлым придумывают себе немыслимые способы размножения.

Так что Татьяна Андреевна и раньше вызывала во мне только симпатию и сочувствие, а теперь мне захотелось защищать её, как защищал её Лиргамир. И помочь ему в этом для меня стало теперь не просто обязанностью нанятого работника, а делом мужской чести. Тем более что я чувствовал свою вину за Макса, ведь я не помешал насилию над ней. Мог, наверное. Мог как-нибудь устроить ей побег, мог сам и Макса убить, только это Тане не помогло бы, меня бы тут же прикончили наши, а ей, думаю, стало бы только хуже… Но всё равно вину чувствовал, как любой нормальный мужчина чувствует вину, если рядом происходит подобное.

Прошло ещё пару дней, мы с Борисом давно всё выпили, и в деревню ближнюю много раз съездили, да и пить надоело, мы смотрели телек, играли в нарды, ожидая окончания праздников и возвращения в город. И вот в какое-то позднее утро из дома раздался этот ужасный крик. Я даже не сразу понял, что это кричит человек, какой-то вой-рёв, что-то разбилось, мы переглянулись с Борисом, который поднялся из кресла, сразу став похожим на добермана. Я бросился на двор, мы увидели Лиргамира на крыльце, притом абсолютно голого, который бежал к нам по снегу. Увидев нас, он крикнул:

– Машину, машину заводи!..

Я глянул на Бориса, но ему не надо было говорить, он и сам понял, что надо бежать за Лиргамиром, хотя бы заставить одеться, да и вообще понять, что происходит.

Я завёл машину не сразу, всё же стояли морозы эти дни, так что несколько минут пришлось отогревать, пока я, наконец, смог подъехать к дому. Салон был ледяной, я включил печку и вышел из машины к дому, думая, быть может, нужна помощь, но тут показались Лиргамир, уже одетый, конечно, и Борис за ним. Лиргамир нёс на руках Татьяну Андреевну, завернутую в белый мех, да, у них эти одеяла повсюду, даже в больнице было. Я посмотрел на Бориса, он только покачал головой, очень бледный и, кажется, даже испуганный…