Мышка ничего не ответила. Низко опустив голову, сжимая в руках полотенце, она только загнанно дышала, и было непонятно, слышит она его вообще или нет.
«Что они с тобой сделали?» – спросил Герман очень спокойно.
Мышка шмыгнула носом.
«Нет. Не плачь».
Он положил руку ей на затылок, помог выпрямиться и крепко обнял. Она прижалась к нему всем своим тоненьким слабым телом, продолжая всхлипывать, дрожа как лист.
«Послушай, Леся. Я должен знать».
«Да ничего…» – выдохнула она чуть слышно.
«Фаинка, Ольга и Райка?»
Быстрый кивок.
«Они били тебя?»
«Фаинка… один раз…»
«Фаинка тебя ударила?»
Еще кивок.
«Правда один раз?»
«Да».
Он согревал ее своим телом до тех пор, пока дрожь окончательно не прошла и слезы не высохли.
«Теперь пойдем, я тебя провожу».
«Погоди. Давай постоим еще немного», – попросила Мышка.
«Как скажешь. – Герман снова обнял ее, чувствуя диафрагмой тяжелый стук ее сердца. – Что они тебе сказали?»
Содрогаясь от гнева и отвращения, Мышка передала ему свой разговор с Фаиной. Точнее, не разговор, а обмен враждебными репликами.
«Несчастная идиотка», – процедил он сквозь зубы.
«Но почему? – Мышка задавала ему тот же вопрос, что и своей обидчице: – Почему? Ведь я не сделала ей ничего плохого».
Герман усмехнулся, глядя в темноту над ее головой.
«У тебя есть то, чего нет у нее. Ни у одной из них. Внутреннее содержание. – Улыбнулся во весь рот. – И дружеское расположение такого мужчины, как я».
Неизвестно, какая картина рисовалась у Леры, но насчет дальнейшего она была уже в курсе. Узнала из других источников.
За поздним завтраком Фаина опять проявляла сварливое недовольство всем на свете, и Герман, допивающий кофе в компании Даши и Леси, не обращал на нее внимания до тех пор, пока она не вмешалась в их захватывающую беседу. Речь шла о религиозных представлениях древних кельтов.
«Бельтайн – время заключения священного союза, – говорил Герман, – когда Бог Отец, обитающий на Небе, сходит к Богине Матери, обитающей на Земле, чтобы наполнить ее жизнью, то есть, оплодотворить. Самайн – время общения с духами, когда богиня в образе дряхлой Старухи покидает царство жизни и спускается в царство смерти, чтобы отдохнуть и вернуться юной Девой по весне. Богиня пребывает вечно, последовательно проходя через три эти фазы – Дева, Мать, Старуха, – тогда как бог должен умереть, чтобы родиться вновь».
Вот тут матушка Фаина и заявила о себе: «Кончай пудрить им мозги! А вы обе, чего уши развесили? Он вам еще не такое расскажет».
«Расскажу, – спокойно произнес Герман. – А что ты имеешь против?»
«Да то, что все это чушь собачья!»
«Ты называешь чушью мифологию?»
«Ты… – В своем лексиконе Фаина не смогла обнаружить подходящего эпитета и, посидев немного с плотно сжатыми губами, продолжила: – Я помню тебя, Вербицкий. Ты всегда был с приветом. – Лицо ее пошло красными пятнами. – Считаешь себя самым умным, да?»
«Не самым глупым, скажем так».
«Ты три года не появлялся, и никто, между прочим, по тебе не скучал. И вот ты сваливаешься, как снег на голову, располагаешься со всеми удобствами и считаешь, что все должны плясать под твою дудку».
«Я так считаю?» – удивился Герман.
«А то нет! Уже и девок начал в гарем набирать».
На них оглядывались. Судя по всему, позиция Фаины не вызывала у окружающих особой симпатии, но они предпочитали держаться в стороне.
«Осторожнее, Фаина», – негромко предупредил Герман.
Та приосанилась: «Это что, угроза?»
«Моя бабка говорила, – ни с того ни с сего брякнула Даша, – что все зеленоглазые люди – ведьмы или колдуны».
Фаина вздрогнула. Пальцы ее с такой силой сжали край столешницы, что побелели костяшки.
Не спуская с нее глаз, Герман холодно улыбнулся.
«Что за… бред?» – запинаясь, спросила она, переводя взгляд с него на Дашу и обратно.
Оставив на столе чашку с недопитым кофе, Герман встал и, продолжая смотреть ей в лицо, спокойно ответил: «Конечно, бред, Фаина. Но девок из моего гарема ты все же не обижай».
После чего обошел ее справа налево, против хода солнца, как Верцингеторикс обошел Цезаря при капитуляции после поражения в Алезии.
«Я же говорила, что все зеленоглазые люди…» – прошептала Даша и прижала руки ко рту.
Чуть позже, спускаясь с крыльца, Фаина подвернула ногу, так что пришлось наложить тугую повязку, а во второй половине дня в гладилке обожгла руку утюгом.
И теперь, сложив все это воедино, Лера задала главный вопрос:
– Что ты сделал?
Герман заморгал глазами.