Колодец забытых желаний

Мать насупилась. Пучок волос у нее на голове мелко затрясся.

– Значит, больше ко мне не приставай, ничего не дам, – заключил отец. – А ты бы поработал немного, парень! Глядишь, чего бы и заработал!

Он повернулся на каблуках, вышел в прихожую, и входная дверь громко захлопнулась за ним.

Федор вопросительно посмотрел на мать. Она закрыла лицо руками.

Он сейчас уедет, вдруг подумал Федор. Он уедет, и я больше не увижу его никогда. Он же велел ему не звонить! Сердце тяжело стукнуло и пустилось в галоп.

Федор Башилов подхватил с вешалки свою куртку, сунул ноги в разбитые кроссовки и ринулся вниз.

– Подождите! – крикнул он в пролет, но, видимо, опоздал.

Сейчас он уедет, уедет навсегда, этот странный чужой, родной человек, и я больше не увижу его, и ни о чем не успею спросить, и ничего не смогу ему сказать, и он ничего обо мне не узнает, а мне так хочется, чтобы узнал!

Федор выскочил на улицу, скатился с залитого весенней капелью крыльца и налетел прямо на громадные черные машины, которые, урча моторами, стояли, перегородив все подходы, и какая-то перепуганная бабка с девчонкой на буксире лезла через подтаивающий сугроб, пытаясь прорваться к подъезду.

В одну из черных садился его отец.

– Подождите!.. – Федор хотел крикнуть, но не осмелился, перетрусив перед машинами, и как-то жалобно, хрипло попросил еще раз: – Подождите!..

– Это ты мне? – осведомился отец негромко. – Что тебе нужно?

Федору решительно нечего было ответить на этот вопрос. Да и как на него ответишь?..

– Я это… – и он шмыгнул носом, – я ничего. Я просто… так.

– Как – так? – переспросил отец.

Тот самый человек, с витым шнуром за ухом, стоял одной ногой на подножке второй машины и переводил взгляд с отца на сына.

– Я… просто поговорить… хотел. – Тут Федор окончательно понял, что затея его глупа, и, махнув рукой, повернулся, чтобы идти в подъезд.

– Подожди, – остановил его отец. – Иди сюда.

Федор помедлил и подошел.

– Садись, – решившись на что-то, велел отец. – Только побыстрее!..

Оскальзываясь и чуть не падая, Федор Башилов обежал машину, и еще какой-то, третий или пятый, человек открыл перед ним другую заднюю дверь. Он ввалился в салон как-то очень неловко, головой вперед, и машина сразу же рванула с места.

– Ну? – спросил отец где-то над ним. – И о чем ты хотел со мной говорить?

Федор сел прямее, кое-как пристроил ноги и боязливо огляделся.

В салоне было просторно и чисто, как в небольшой ухоженной комнате. Отец сидел свободно, раскинувшись на диване, и полы его пальто показались Федору мантией Воланда. Крепкий затылок водителя ничего не выражал. За тонированными стеклами летело серое весеннее московское небо.

– Твоя мать просила у меня денег, – сказал отец жестко, – и я ей дал. Больше ни на что не рассчитывайте.

– Да мы и… то есть я… я и не рассчитываю.

Кажется, отец немного смягчился.

– Как это тебя угораздило поступить в такой бабский институт?

– В какой? – не понял Федор.

– В бабский, – повторил отец охотно и фыркнул. – Историко-архивный! Старики учат баб копаться в пыли, всех и делов! И тебя туда же понесло! Вот мамкино влияние-то!

– Мне… нравится история.

– Да ладно! – сказал отец и махнул рукой в перчатке. – Нравится ему! А мне, может, география нравится! И чего?

– Что? – не понял Федор.

– Самое главное в жизни – деньги, – сказал отец совершенно серьезно. – За деньги можно купить все: историю, географию, образование, баб, детей! Да все, что хочешь! Ты не умеешь зарабатывать или мамка не велит?

Федор молчал, насупившись. Он никогда не называл мать «мамкой», и крепкий затылок водителя очень его смущал. Как-то не так они говорили с отцом и не о том!..

Это уже потом, осмыслив, он понял, что они говорили все правильно и только об этом – о деньгах! – и имело смысл говорить, и что отец прав, тысячу, миллион раз прав!

Все в жизни упирается только в деньги, и точка. Все построено и замешено только на них.

– Да, – сказал отец, помолчав. – Не моя порода.

– Я не собака, – пробормотал уязвленный Федор, – и нет у меня породы.

– Да какая из тебя собака! – согласился отец. – Вот у меня собака, породы зенненхунд, слыхал? Вот это собака так собака, пять тысяч зеленых на выставке за нее отвалил! А ты? За тебя и пяти баксов никто не даст!

И тут он рассмеялся.

Федор смотрел на него во все глаза. У отца были молодые белые зубы и гладкая загорелая кожа на лице, и вообще он казался совсем молодым человеком. Разве он мог быть женат на его матери, которая всегда выглядела как старуха, и одевалась как старуха, и вела себя как старуха?! Конечно, нет! Это какая-то ошибка.

– Что смотришь? – спросил отец, перестав смеяться. – Осуждаешь, что ли? Зря. Оправдываться перед тобой я не буду и объяснять тебе ничего не стану. Да ты и сам, лоб здоровый, все понимаешь!

– Что… понимаю?

– Как живет твоя мать, а как я!.. Две большие разницы. Я так жить никогда не хотел, так что все справедливо. Каждый получает по заслугам.

Федор хотел было возразить, что мать ничего этого не заслужила – ни отчаяния, ни одиночества, ни скучной однообразной работы за гроши, – но промолчал. Отцу вряд ли пришлись бы по вкусу его возражения, а Федору неудержимо хотелось нравиться ему.

Наверное, это было подло, но за мать он не заступился.

Мать была несчастной и слабой, а он вдруг почувствовал, как выгодно быть на стороне сильного!..

– Впрочем, она всегда знала, что связывает мне руки, и все-таки держала на коротком поводке! А я не могу быть на поводке! Не могу и не хочу! И оправдываться не хочу!

Федору тогда не пришло в голову, что отец именно оправдывается, он лишь удивился, что мать «держала его на поводке»! Мать, которую даже кот Василий не ставил ни в грош и решительно не желал ее слушаться!..