Колодец забытых желаний

– Федя, – попросила она. – Ты… свози меня когда-нибудь в Париж, а? Свозишь? Ну, пообещай мне!

Он пообещал, он готов был пообещать ей все, что угодно, и с тех пор у них так повелось – иногда, редко, когда все было хорошо и они не ссорились и даже любили друг друга, она говорила ему:

– Помнишь, ты обещал отвезти меня в Париж?

Он соглашался и отвечал, что помнит, и тогда она спрашивала:

– Отвезешь?

Он обещал отвезти, а потом они перестали играть в эту игру.

Федор как будто совсем разлюбил мать.

Разлюбил, когда понял, что именно она, мать, и никто другой, испортила и изломала ему всю жизнь. Навсегда.

Отец никогда не приезжал, и мать время от времени непонятно говорила, что им не нужны его деньги, и Федор ее почти не слушал. Для него деньгами считалось то, что мать приносит в день зарплаты и долго, мучительно пытается распределить так, чтобы хватило до следующей зарплаты, и по подсчетам всегда получалось, что хватит, а на самом деле никогда не хватало, и приходилось занимать у бабушки, и ехать на другой конец Москвы, и выслушивать ее нотации, а потом тащиться обратно и знать: то, что лежит у тебя в кармане, – последнее, больше помощи ждать неоткуда.

А потом Федор поступил в институт, и не просто в какой-нибудь, а в самый что ни на есть престижный, в Историко-архивный! Мать ходила к директору музея, и директор, кажется, хлопотал о том, чтобы Федора приняли, хотя он получил всего лишь одну четверку, по истории, и набрал вожделенный проходной балл! Впрочем, если бы не директор, может быть, и не приняли бы, и директора следовало «отблагодарить», но как благодарить – ни Федор, ни мать понятия не имели.

И тогда она позвонила отцу.

Федор ничего об этом не знал, слышал только, что она несколько раз звонила куда-то и говорила сначала специальным холодным голосом, а потом умоляющим, а потом плачущим. Федор не хотел слушать ее причитаний, нарочно не хотел, потому что в тот момент чувствовал себя победителем жизни, а плачущий голос матери с этим чувством никак не вязался.

Он победил. Он поступил. Поступил в такой престижный вуз, и теперь, конечно же, вся его жизнь изменится навсегда! Он будет хорошо учиться, он найдет достойную работу, сделает сумасшедшую карьеру, и все у него будет, как у тех самых людей из телевизора, которые не давали ему покоя.

Должно быть, отцу быстро надоели приставания матери, потому что в один прекрасный день он вдруг приехал.

Он не приезжал лет десять или даже больше, а тут вдруг приехал.

Федор был дома и открыл ему дверь – и ничего не понял. Отец почти не изменился, сын запомнил его именно таким – высоченным, широкоплечим, поджарым, с отросшими, очень темными волосами.

– Привет, – поздоровался отец, странно морщась. – Мать дома?

Федор кивнул.

– Дай пройти-то, – помолчав, сказал отец. – Мне, знаешь ли, некогда.

Федор сообразил, что стоит в дверях, и торопливо посторонился, пропуская отца. Тот вошел в узкую прихожую, остановился, взглянул на Федора и усмехнулся:

– Мать дома, я спрашиваю? Или ты немой?

– А… дома. Проходи…те.

– Ну, позови ее! – приказал отец.

Какой-то человек в кожаной куртке и с витым проводком за ухом остался на лестничной площадке и теперь заглядывал в квартиру. Лицо у него было точно такое же, как у отца, – насмешливое и брезгливое.

Федор кинулся в комнату, уронил на пол что-то сильно загрохотавшее и заорал очень громко:

– Мама!

– А?

– Мам, пойди сюда! К тебе… пришли!

– Кто?

– Мама!!

Она выскочила из кухни, увидела в прихожей отца и стала сдирать фартук – не слишком чистый, в неаппетитных пятнах. У Федора покраснели скулы и стало жарко загривку – от стыда.

– Привет, – сказал отец и велел Федору закрыть дверь на площадку.

Протискиваясь мимо него – тот стоял неподвижно, – Федор почувствовал, как отец пахнет – чем-то дорогим и очень свежим.

На площадке стоял второй, со шнуром за ухом.

Федор понятия не имел, кто это может быть.

– Вы… не зайдете? – спросил он вежливо и по лицу того понял, что спросил глупость. Он осторожно прикрыл дверь и ринулся в комнату, где происходило нечто невиданное.

– Я привез тебе денег, – заявил отец, не вынимая рук из карманов. – Только это первый и последний раз. Ты поняла?

Мать кивнула. Лицо у нее дрожало.

– И не звони мне больше, не приставай. Ты поняла?

Мать еще раз кивнула.

– Денег я больше не дам, а разговаривать нам с тобой не о чем. Согласна?

Мать кивнула снова.

Отец вынул из кармана длинный белый конверт, но матери не дал, а швырнул его на стол, так что конверт проехал по полированной поверхности и свалился на пол. Федор подхватил – конверт был плотный и довольно увесистый. Должно быть, там было немало. Федор осторожно положил его на стол.

– Значит, в институт поступил, – глядя только на мать, продолжал отец. – Ну, это неплохо, наверное. Отделение платное?

Мать отрицательно качнула головой.

– Ну, тогда это все мартышкин труд. – Он всем телом повернулся и взглянул на Федора. – Тебе не учиться, тебе работать давно пора. Ты же мужик здоровый!..

Федор сглотнул.

– А где же мне… работать? Без образования никуда не возьмут.

Отец снова перевел взгляд на мать.

– Узнаю, – сказал он весело, – узнаю старые песни о главном! Воспитала в своем духе, значит?