Родео для прекрасных дам

На этаже в ту ночь было занято всего три номера – клиенты уже разъехаться успели. А эти, которые остались, они не спали – в такую рань и не спали, понимаешь? Дамочка ко мне там пожилая подошла, оказалось, что это жена Оловянского – артиста, ну наверняка помнишь его – сколько фильмов было с ним старых. Сам-то он парализованный, в инвалидном кресле, а жена – такая разговорчивая старушка. «Вы не представляете себе, – сказала она мне, – что мы тут пережили, как мы все испугались. Эти жуткие крики, словно из ада. У меня кровь в жилах застыла, когда я услышала, как он кричит». Горничная Мизина, дежурившая в ту ночь по этажу, тоже словно не в себе была от испуга, тряслась, как овца. В общем, налицо у всех полный шок от происшедшего.

– А в номере что было? – спросила Катя.

– В номере был хаос полнейший. Оно и понятно – врачи, «Скорая». Они ему первую помощь на месте пытались оказать, потом на носилки погрузили. Когда мы с экспертом туда вошли – свет горел, постель была скомкана, одежда разбросана тут и там. В ванной на полу мокрые полотенца – видимо, там принимали душ перед сном. В шкафу только мужские вещи – этот Авдюков приехал отдыхать на два дня с полным багажом. В гостиной на журнальном столе валялся его бумажник, визитки, ключи от машины. Деньги целы – весьма крупная сумма была в бумажнике. И часы его были целы – золотые, швейцарские. Он, видно, как их снял перед сном и на столик положил, так они там и лежали. В гостиной на ковре были следы рвоты. Потом горничная Мизина показала, что нашла Авдюкова лежащим именно на полу. Видимо, он встал с кровати и пытался добраться до двери, позвать на помощь, но не успел. Упал.

– А дверь номера, значит, была открыта? – удивленно спросила Катя.

– Выходит, что открыта.

– Обычно в гостиницах клиенты на ночь дверь номера запирают на ключ. Тем более когда на столе оставлены золотые часы и бумажник с деньгами.

– Там было и еще кое-что странное, – усмехнулась Марьяна. – Не только эта не запертая на ключ дверь. Мы проверили по базе данных отеля – Авдюков заказал номер на себя и на некую гражданку Олейникову. Как позже выяснилось – это не кто иная, как его личная секретарша. С этой Олейниковой они и проводили в «Парусе» время. А на момент того, как горничная обнаружила Авдюкова на полу умирающим, этой самой Олейниковой Юлии в двести втором номере не оказалось. Там не было и ее вещей – по крайней мере, я ни одной женской вещи там не обнаружила.

– А куда же она делась, эта секретарша? – удивленно спросила Катя.

– Это было первое, что мы и пытались выяснить в то утро. Мы допросили охрану на въезде: машину Олейниковой – у нее серебристая «десятка» – видели выезжающей с территории «Паруса» примерно около часа ночи.

– Вы ее отыскали? Допросили?

– Пока нет.

– Почему?

– Потому что для допроса мне необходимо дождаться точных данных химической экспертизы, – ответила Марьяна, – а она будет готова лишь сегодня после обеда.

– Ты там что-то нашла, в номере, да? Что-то необычное? – спросила Катя. – Эта бутылка – что в ней такое было? Яд?

– Что было, что было… Я бы ее, наверное, не на-шла, если бы под кровать не заглянула. Бутылка случайно или не случайно закатилась глубоко к стене. С виду – самая обычная пластиковая бутылка с этикеткой. На самом дне – остаток в несколько капель прозрачной жидкости. И резкий запах, который просто нельзя не узнать.

– Бутылка была открыта? А пробку от нее ты на-шла?

– Пробка лежала на тумбочке рядом с кроватью. Там такой мельхиоровый подносик стоял, початая бутылка шампанского, бутылка коньяка, пустой фужер – в нем пробка и лежала. А бутылка из-под минеральной воды «Серебряный ключ» валялась под кроватью. И знаешь, чем из нее разило?

– Чем? – тихо спросила Катя.

– Уксусной кислотой, – ответила Марьяна. – Я, конечно, не эксперт, но это, без всякого сомнения, была точно она. Кислота.

– Отпечатки пальцев на бутылке были?

– Конечно, были. Причем свежие.

– Чьи?

– Потерпевшего Авдюкова.

Катя посмотрела на Марьяну.

Тут в кабинете резко и настойчиво зазвонил телефон – красный, внутренней связи.

– Да, я слушаю. Да, я помню, когда истекает срок задержания. – Марьяна разговаривала с кем-то крикливым и раздраженным голосом. – Я буду добиваться содержания под стражей до суда. Да, я уже созвонилась с судьей. Извините, но о своих прямых обязанностях я никогда не забываю, это не в моих правилах. Начальник разоряется, – пояснила она Кате гораздо более мирным тоном. – Это по делу этого Мамонтова, которого ты видела. У него в десять вечера срок задержания истекает.

Кате после всего услышанного было не до какого-то там чудака с «ирокезом» на башке. Поэтому она спросила чисто машинально, целиком поглощенная мыслями о зловещей бутылке:

– А что он такого натворил?

– Человека чуть не замочил, вот что. Злостное хулиганство, покушение на убийство и в результате огнестрельное ранение. Сукин сын, еще врет, изворачивается. – Глаза Марьяны презрительно сверкнули. – Дантеса из себя разыгрывает. Ты извини – мне надо с его допросом закончить. Посиди здесь, пока я с ним разберусь, ладно? Потом пообедаем у меня, а там и результаты экспертизы будут готовы. От них и будем отталкиваться. Решать, что делать дальше.

Меньше всего Кате хотелось сейчас обрывать тоненькую, хрупкую ниточку, потянувшуюся из «Паруса» в этот тесный сумрачный кабинет. Отвлекаться на каких-то там дурацких хулиганов сейчас просто грешно! Но Марьяна была следователем и самой себе не принадлежала. Помимо дела, так интересовавшего Катю, у нее были в производстве и другие уголовные дела. И они не могли ждать. С этим приходилось мириться, как с досадными издержками. И когда конвоир снова вернул в кабинет хмурого обладателя «ирокеза», Катя восприняла это как неизбежное зло.

Она и представить себе не могла, чем обернется для нее это неожиданное знакомство с подследственным Василием Мамонтовым.

Глава 4

СУД ЛЮБВИ

Окно комнаты на семнадцатом этаже многоквартирного панельного дома смотрело на юг, тюлевые шторы были раздвинуты. На подоконнике сидел полосатый сибирский кот и с напряженным вниманием следил за воркующими на соседской лоджии голубями. Голуби были толстыми и глупыми, озабоченными вопросами размножения. И кот в глубине своей сумрачной кошачьей души страшно злился на них и жгуче завидовал: самого его эти вопросы давно уже не волновали. Он ведь был евнухом по прихоти хозяйки. Но голуби так безоглядно отдавались нахлынувшей страсти на чужом балконе и вообще выглядели так аппетитно, что коту стало обидно. Он выгнул жирную полосатую спину и мяукнул басом.

– Не мешай. Иди на кухню, поешь лучше.

Кот вздохнул: вот так, сразу «не мешай, лучше поешь». А чего поешь? И так уж поперек шире становишься. В унитаз вон лезешь чинно-благородно справить естественные надобности, на трех лапках балансируя, так скользишь, падаешь, брюхо сытое-пресытое вниз перевешивает. И чем это ей, разлюбезной хозяйке Зинаиде Алексанне, помешать можно? А куклам этим ее – мешай не мешай, так они все равно ни шиша не понимают. Бездушные твари из папье-маше и пластика. Лизнешь – а на вкус такая гадость, такая гадость, мяу-у-у!

– Уйди вон, Батон!

Кот Батон спрыгнул с подоконника и вразвалочку заковылял на кухню. В дверях презрительно оглянулся: на мягком синем диване царствовали куклы.

Это были необычные куклы – полуметровые, в ярких костюмах. Одна из кукол изображала рыцаря в латах, с мечом и в шлеме с забралом. Латы были из жести, но так блестели, что казались серебряными. Меч был тупой, игрушечный, а забрало постоянно падало вниз, скрывая лицо кукольного рыцаря. Другая кукла изображала даму – прекрасную похитительницу сердец. Кукла была задорной и лукавой, и привлекала взоры пестрым изяществом своего наряда. Платье куклы, сшитое по всем правилам средневековой моды, было из голубого бархата и белого атласа. Головку венчал сложный парчовый тюрбан, расшитый серебром, плечи окутывала вуаль. В левой поднятой ручке дама держала розу из белых обрезков шелка.

Третья кукла изображала мавра в желтых, шитых золотом одеждах. Мавр был черен, как уголь. У него отвинчивалась голова. И сейчас она как раз и была отделена от туловища – лежала на диване рядом с кукольным телом, улыбалась красными губами, демонстрируя полное равнодушие ко всему происходящему.

Кот Батон не терпел кукол – кто бы ни пришел в гости к его хозяйке Зинаиде Александровне, тот сразу же обращал на них свое внимание: «Ой, какие красивые! Откуда такие?» Кот уже сорок раз слышал, как хозяйка рассказывала гостям одну и ту же историю: как она ездила с друзьями в Италию, как потом друзья срочно из Рима вернулись в Москву, а она поехала на Сицилию провести неделю на море. Как отправилась вместе с группой туристов смотреть гору Этну и городок Таормину, и как там во время похода по сувенирным магазинчикам ей и попались эти чудесные куклы – все три.

Хозяйка обычно добавляла: на Сицилии такие куклы очень популярны. Их покупают в качестве талисманов на свадьбу, разыгрывают из них целые представления средневекового рыцарского эпоса на самые разные темы – о войне с маврами, о походах Карла Великого. Представляют и «суды любви» – изящные средневековые интермедии, прямо на ходу сочиняя куртуазные диалоги. И тогда куклы как настоящие актеры двигаются, потому что все члены у них на шарнирах, и оживленно разговаривают.

Вот и сейчас: «Что больше дает любовь? Радостей или страданий?» – это насмешливо спросила безголовая кукла-мавр – кот Батон услышал это собственными чуткими ушами.

– Печален тот, кто в одночасье теряет все, составлявшее его счастье и отраду, – грустно заметил рыцарь.

– Еще недавно я имела в своей власти того, кого любила страстно. Но его уже нет со мной. Он забыл меня ради другой, – пожаловалась дама.

Кот уселся столбиком на пороге комнаты: охо-хо, грехи наши на веревочке… Эти дураки, наверное, думают, что это они болтают всю эту околесицу. Дудки! Он, кот, знает, видит: говорит за всех этих кукольных болванов сама хозяйка. Точнее, читает по книжке. Протянет руку, придаст той или иной кукле нужную позу и снова читает.

Кот в глубине своей сумрачной кошачьей души считал всю эту кукольную комедию полной ерундой. Но он был привязан к хозяйке и прощал ей эту маленькую слабость – а, пусть ее играет, забавляется. Она женщина одинокая, свободная. Скучно ей, вот и блажит.

Если бы на работу ходила каждый день – оно, понятно, было бы не до игрушек. А тут и ходить не надо – во-первых, возраст уж не юный, а зрелый. Во-вторых, средства на жизнь квартира дает. Ха-арошая квартира! Не где-нибудь расположенная, а в самом знаменитом доме в Козицком переулке, где на фасаде одних мраморных мемориальных досок штук пятьдесят, наверное. В прошлом эта пятикомнатная квартира с огромной гостиной и четырехметровыми потолками принадлежала матери хозяйки – знаменитой оперной певице, солистке Большого театра. А сейчас сдается английскому дипломату – с антикварной мебелью, с видом из окон на старую Москву. Хозяйка же обитает здесь, в спальном микрорайоне, в двухкомнатной квартире своего покойного мужа. На полторы тысячи баксов в месяц, которые платит ей английский дипломат в качестве арендной платы, можно жить не нуждаясь, раз в год ездить отдыхать за границу и разыгрывать на диване кукольные представления.

– Ах, я, наверное, умру от горя и любви! – простонала дама и заломила кукольные ручки.

– Прекрасная госпожа, вы не одиноки в своем горе. И у меня тоже была возлюбленная. И она тоже покинула меня ради другого, кого я охотно убил бы своими собственными руками! – гневно воскликнул рыцарь.