Колесница времени

– Думаю, нет.

– Но сигнал в наш комитет…

– Но ваш инициативный комитет не обязан реагировать на всякую ахинею. Раиса Павловна, вот вы же не стали на тот случай с куклами-голышами реагировать? И правильно. Кто-то там усмотрел пропаганду сексуальности среди детей в виде продажи кукол-голышей. Но вы же не зацепились за это, потому что…

– Ой, там так все половинчато, – Раиса Павловна махнула рукой, – куклы для детей… дети же играют, примеряют куклам новые платья, а значит, раздевают кукол. А потом одевают. И как тут провести грань – если дети раздевают кукол, почему нельзя голышей продавать? Там же нет никаких половых признаков, просто тельце из пластика. Да у меня у самой в моем детстве имелась кукла-голыш. Причем мальчик. Отлично я ее помню, купалась с этой куклой в ванне вместе. Голыш без половых признаков, там даже попка особо не была обозначена, ну, в смысле двух половинок. Так, общая гладкость.

– Ну вот, инициативный комитет не стал реагировать на голышей. И это тоже оставьте.

– Но тут идет речь о подавлении инакомыслия. И в юные головы в ходе экскурсии закладывается идея…

– Сильная картина, висит в Третьяковке, а Суриков – великий русский художник, – сказал Дорф. – Раиса Павловна, я вам так скажу, – моя профессия – пиар и масс-медиа. Пропиарить можно что угодно, даже эту вот вашу идею. Но игра не стоит свеч. Много шума будет и – ничего.

– Вы так думаете, Герман? – Лопырева взглянула на часы – антикварные, в дубовом футляре, стоявшие в углу кабинета.

– Я в этом уверен. А вы что, куда-то торопитесь?

– Да нет, хотя так, какая-то усталость. – Раиса Павловна поднесла руку к глазам.

– Да, я сам как лимон выжатый, – кивнул Герман Дорф. – Я вообще-то страшная сова – у меня к вечеру как раз пик активности наступает. А тут что-то начал сдавать.

– Вы так молоды, вам ли это говорить, – Раиса Павловна откинулась на спинку кресла. – Ну так какой ваш окончательный совет?

– Забить.

– Забить?

– Такая организация, как ваш Инициативный комитет, не должна размениваться на всякие мелочи.

– Но работа с подрастающим поколением – это не мелочь.

– Ну а какие можно выдвинуть инициативы? Что, убрать «Утро стрелецкой казни» в запасники? Или не проводить со школьниками экскурсии в Третьяковке? Или не рассказывать о содержании и смысле картин?

– Не акцентировать…

– А они будут акцентировать. Вопреки. Вы что, предложите штрафы за это вводить, как вот предлагали штрафовать за употребление иностранных слов? Или в тюрьму сажать?

– Нет, но…

– Мой совет – все это положить под сукно, эту кляузу, – сказал Дорф.

Раиса Павловна Лопырева поджала тонкие губы. Потом снова глянула на часы в углу кабинета.

Герман Дорф вытянул ноги и рассматривал свои дорогие лоферы из кожи игуаны. На лице его была написана скука.

Раиса Павловна вздохнула и швырнула документ в мусорную корзину.

Глава 5

Марта

В пыльной и облезлой съемной однокомнатной квартире, расположенной на первом этаже хрущевки в районе метро «Динамо», жизнь била ключом.

Квартиру снимала Марта – женщина, уже не молодая, но весьма и весьма энергичная. Когда она появлялась в своей съемной квартире, то там все так и кипело – вещи летели в разные стороны, одежда падала на пол, в ванной, катастрофически лишенной ремонта, шумел душ.

Марта мылась в душе и напевала: ла-ла-ла…

У нее полностью отсутствовал слух, да и голоса не было, но это ее никогда не смущало.

Ла-ла-ла-ла…

А город пил коктейли пряные…

Виновата ли я…

Ай-яй, в глазах туман, кружится голова…

Ромашки спрятались, поникли лютики…

Лаванда, горная лаванда…

И еще десяток песенок, точнее отрывочных куплетов, потому что кто их, эти песни, до конца поет, кто знает все слова?

На полу, давно не метенном, жаждущем пылесоса и уборки, валялась одежда, нижнее белье.

Это словно помеченная тропа от входной двери к душу. Марта всегда раздевалась на ходу. Деловито пританцовывая.

Останавливалась на секунду возле зеркала в прихожей, шарила в косметичке, доставала разные губные помады и начинала красить рот – пробовать, какой цвет лучше, какой ярче.

Так и не выбрав, она шла в душ мыться. Смывала там, стирала помаду с губ, чтобы затем начать все сначала.

Вечер, вечер, вечер в квартире у метро «Динамо»…

Вечер ведь только начинался.

После душа Марта включала электрический чайник на крохотной грязной кухне, заваривала чай – покрепче. И ела шоколадные конфеты. Пусть от нее пахнет шоколадом и ванилью. Она ведь…

Да, она ведь – слааааааааа-ааад-кая женщина…

Страаааааа – аааааа-анннная женщина…

Эта женщина в окне…

Милая моя, солнышко лесное…

А ты такой холодный, как айсберг в океане…

Ты – морячка, я – моряк…