Корень зла среди трав

Клавдий Мамонтов глянул в мобильный – Воеводино.

– Дорога на Серпухов. Кстати, от Сарафанова час езды на машине – по трассе на юг, – заметил он. – По меркам Подмосковья – соседи.

– Отправитесь к Кантемировой сразу после того, как мы понаблюдаем за работой патологоанатома Сивакова в Чеховском морге, – заявил полковник Гущин. – Не бросите ведь меня одного в прозекторской?

– Федор Матвеевич, вы в курсе – анатомические театры моя страсть, как и сцена, мюзиклы и водевили, – ответил Макар бодро. – Тем более из Чехова до Серпухова легко добираться.

Итак, план действий на день они наметили. Горничная Маша позвала их в столовую завтракать, они торопились на вскрытие в Чехов, поэтому быстро управились с едой. Для будущей роли частного детектива Клавдий Мамонтов оделся в строгий черный костюм и белую рубашку с галстуком. Галстук ему завязал Макар. А пиджак пришлось накинуть на плечи – из-за руки на перевязи. Они уже собирались уезжать, Макар вышел из гардеробной с увесистой сумкой – баулом в руках, как вдруг…

Из детской на втором этаже по лестнице бесшумно и легко спустилась старшая дочка Макара, Августа. Босая, в пижаме, с распущенными по плечам темными густыми волосами.

– Ты почему не спишь, принцесса? – спросил Макар дочку. – Рано еще. Птички спят в саду, и кролики спят в норке.

Августа серьезно глянула на шутившего отца, на полковника Гущина, но подошла к Клавдию Мамонтову, своему любимцу. В руках она держала планшет. Показала его Клавдию.

Клавдий Мамонтов внимательно вгляделся в экран планшета. Он уже не раз убеждался, что рисунки маленькой молчаливой Августы несут в себе удивительный скрытый смысл, повествуя о чем-то тайном, с чем лишь предстояло столкнуться – грозном и опасном. Августа будто предупреждала их о чем-то.

Он увидел на экране абстракцию – так ему показалось в тот момент. Пересечение, изгибы, сплетение неровных линий – все оттенки зелени из компьютерной палитры, от мятного до малахитового, травяного, изумрудного, болотного. Весь экран Августа исчеркала зеленым цветом.

– Классно, – похвалил Клавдий Мамонтов девочку. – Ты для нас сейчас утром нарисовала?

Августа молча глядела на него, закусив губу. Затем посмотрела на отца. Макар показал ей большой палец – круто! Гениально! Полковник Гущин вздохнул и погладил Августу по голове.

– Умница. Очень красивая картина, – похвалил он.

Августа коснулась экрана, и он погас.

Когда они добрались из Бронниц до Чехова, патологоанатом Сиваков, прибывший в морг спозаранку, уже находился в процессе вскрытия, как он любил цитировать даосов «в середине потока». Полковник Гущин забрал у его помощника только защитную маску, от костюма отказался, потому что боялся в нем вспотеть и простудиться под кондиционером. Секунду поколебавшись, он зашел внутрь. В прежние времена визиты в морг на вскрытие жертв давались ему с великим трудом, он даже в обморок падал не раз. Сиваков, его старый приятель, специально для него всегда держал в запасе «ватку и нашатырь». Однако после тяжелой болезни и ранения полковник Гущин начал относиться к смерти и всему, что с ней связано, иначе. Клавдий Мамонтов замечал в нем некую необратимую метаморфозу, она касалась и посещений прозекторской. Сам Клавдий испытывал к вскрытиям стойкое отвращение. В местном городском морге не имелось новшеств типа стены из стекла, через которую можно наблюдать сам процесс работы патологоанатома, поэтому, стиснув зубы, Клавдий тоже переступил порог анатомического зала. Что касается Макара, тот попер следом за Гущиным как танк, излучая деятельное любопытство и почти алчный интерес к происходящему. Помощник Сивакова вручил им защитные маски и мазь для носа от трупной вони.

Клавдий Мамонтов посмотрел на стол, где лежало тело Натальи Гулькиной, и сразу отвел глаза. Отвернулся. И… наткнулся взглядом на другой стол из жести. А на нем еще один женский труп. Голая толстая темноволосая незнакомка с обвисшим животом, увесистыми грудями и биркой на ноге. Труп привезли в прозекторскую из холодильника хранилища. Клавдий понял, что перед ними почтальон Суркова, до сих пор не преданная земле.

Полковник Гущин и Макар направились к столу. Клавдий остался у двери. Гущин смотрел не на вскрытый труп, а на столик, где лежали две веревки с бирками. Вещдоки и орудия убийства.

– Какова причина смерти? – тихо спросил он.

– Механическая асфиксия, классический случай. – Сиваков глянул на него и затем указал на труп почтальона Сурковой: – Аналогично и у жертвы номер один.

– А рана на голове у Гулькиной? – уточнил полковник Гущин.

– Не рана, крупная шишка. Признаков черепно-мозговой травмы практически нет. Ее просто сначала оглушили сзади тяжелым тупым предметом. И она упала.

Клавдий Мамонтов вспомнил, как Гущин конфликтовал в Сарафанове с местным судмедэкспертом. Выходит, тот оказался прав?

– Оглушили ее же палкой для скандинавской ходьбы? – продолжал спрашивать полковник Гущин очень настойчиво.

– Их сюда мне доставили. Какая там палка, – Сиваков хмыкнул. – Палка легкая. А Гулькину чем-то увесистым ударили. Только били плашмя. Удар сразу сбил ее с ног. А затем ей, лежащей на земле, захлестнули горло веревкой. На один конец убийца наступил ногой, за второй тянул. Задушил быстро. Она даже кричать не могла, звать на помощь.

– Я так и думал, – согласился полковник Гущин. – Поэтому один конец веревки в земле испачкан. А что с первой жертвой? Ее тоже оглушили?

– Нет. На нее напали сзади, используя веревку как удавку. На ее удушение убийца потратил гораздо больше физических усилий, чем с Гулькиной. Видимо, учел это при планировании следующего эпизода. Они учатся, Федя… совершенствуют свои навыки… Он прихватил с собой дубинку в Сарафаново и душил уже беспомощную оглушенную жертву. Не входя с ней в плотный контакт.

– По почтальону Сурковой готовы все экспертизы? Полтора месяца ведь уже прошло, – полковник Гущин обошел кругом стол с трупом жертвы номер один.

– Я ознакомился, сделал тебе копию. Почитаешь потом. Нападение произошло во время дождя. Нет ничего для нас полезного – ни частиц, ни ДНК, все смыто.

– Но вторую он трогал, прикасался к ней, – заявил полковник Гущин. – Нажал ладонью на грудь и обвел контур красным маркером, пометил ее. Что с экспертизой?

– Сразу проверили на образцы ДНК, ничего. – Сиваков вздохнул. – В перчатках он ее касался. А ты думал что? Он ее голой ладошкой погладил по груди и нарисовал свою фигню? Нет, Федя, не жди от душителя подарков и ошибок.

Нарисовал… Клавдий Мамонтов снова вспомнил о покойном муже Гулькиной – художнике Авессоломове. И о ее сыне Кирюше. В их семье рисовали… Линялое граффити на заборе дачи, оставленное Юрием Авессоломовым, словно маркер, знак, чтобы дом легче было найти…

– А что с субстанцией внутри контура? Готово исследование? – осведомился Гущин.

– Нет пока еще. Эксперты мне сказали, что какие-то сложности у них, – ответил Сиваков.

– Троечники анализ спермы разучились тестировать?

– Я не знаю. Мне утром лишь буркнули по телефону, что назначили еще биохимическую экспертизу в довесок. Тебе потом как большому начальнику все доложат, Федя. А ты со мной выводами поделишься. – Сиваков вооружился страшным на вид хирургическим инструментом и склонился над трупом Гулькиной.

Знака в форме обведенной ладони на ее груди теперь не было видно из-за зияющего разреза – распила. Макар подошел вплотную к столу. Он наблюдал за работой Сивакова с нескрываемым восхищением.

Прошел час. Затем еще сорок минут.

Полковник Гущин держался, наблюдал, но лицо его побледнело.

Клавдий Мамонтов сконцентрировался на трупе почтальона Сурковой. Ее уже вскрывали, исследовали. Окоченевший в холодильнике морга труп выглядел жутко.

– Разрезанная одежда второй жертвы в тех двух черных пакетах, – деловито повествовал Сиваков, не прекращая работы. – А в синих пакетах одежда первой жертвы. С ней душитель не манипулировал. Он не разрезал носильных вещей, не раздевал почтальона Суркову. В самом большом пакете ее почтовая сумка. И подробная опись, все протоколы.

– Несмотря на некоторые несущественные различия, как ты считаешь – у нас единый почерк вырисовывается? – задал полковник Гущин один из самых главных и важных вопросов.

– Один. Только идет по нарастающей, по восходящей, – тихо ответил Сиваков. – Придумывает сам для себя фишки, новые развлечения. Удушение – имитация полового акта, налицо откровенный сексуальный подтекст. С первой жертвой он самоудовлетворился и не оставил следов. А вот со второй уже не смог удержаться. Перевозбудился от ее конвульсий во время асфиксии, спустил прямо на нее и дал нам улику против себя.

– То есть у нас уже серия? Он – серийник?

– Именно. И только начинает входить во вкус. – Сиваков помолчал. – Что день грядущий нам готовит, Федя, в связи с новым маниакальным уродом?

– Какой он, по-твоему? Какого примерно возраста? – спросил Гущин.

– Если отталкиваться от жертв… Обе они зрелые. Первой за пятьдесят, второй шестьдесят четыре. Следовательно, душитель явно не юноша зеленый, не тинейджер… Где-то примерно от двадцати восьми до пятидесяти ему, Федя. – Сиваков поправил маску. – Повторяю, у нас классика жанра. Типичный душитель. Использует пока что веревки, но, может, дойдет и до чулок и косынок шелковых… Вполне вероятно он импотент. Задрот с кучей сексуальных фобий и фантазий. Физически он крепкий должен быть, судя по первой жертве. Женщина-почтальон крупная, полная. Напасть на нее сзади и задушить совсем не просто для слабого человека. Вторая жертва, Гулькина, – тощенькая и миниатюрная. С ней у него меньше возни возникло, но он, как я уже и сказал, подстраховался, прихватил с собой что-то вроде дубинки. И усовершенствовал способ удушения – в положении лежа без плотного контакта.

– А время их смерти? – Полковник Гущин забрал с рабочего стола копии заключений судмедэкспертизы.

– У почтальона на момент обнаружения – около двадцати часов. Но я опираюсь на мнение местного судмедэксперта и сам это ни подтвердить, ни опровергнуть сейчас, через полтора месяца, не могу. У второй жертвы на момент обнаружения – примерно два часа.

– Ее нашли на пешеходной тропе около пяти, – полковник Гущин глянул на Макара. Тот кивнул утвердительно. – Значит, где-то между двумя и тремя часами пополудни.

– На солнцепеке цветы быстро завяли, – объявил Сиваков. – Солнце их высушило.