– У меня с потолка дождь идет! Залило все! – говорила какая-то женщина.
– Мы вас переселим, переселим, не переживайте, а завтра я все уберу!
– Таня, намажь ей ноги!
– Лева, ты, главное, не волнуйся!
– Я совершенно спокоен!
– Да я тут помогу Льву Михайловичу! Сейчас еще дочка прибежит! Вы идите, идите!..
Таня крепко взяла Лилю за руку повыше кисти, как будто она могла убежать, и повела за собой. На лестнице им попалась щекастая девчонка в спортивных штанах и свитере. С необыкновенно деловым видом она мчалась наверх, в руках держала таз.
– Это все Лева! – говорила Таня, не останавливаясь. – Он пропащих спасает! И не остановить его! Этот когда-то сварщиком был первоклассным, тот бульдозеристом, а следующий плотником! Они все пенсию пропьют, приходят, ноют, вот Лева и дает им подработать, а чего там они могут наработать! Глаза б мои не глядели!.. Машину только на той неделе присоединили. И вон что! Теперь внизу ремонт придется делать, а все через его доброту! А там же люди живут, под тобой-то! Садись, садись, девочка, а я сейчас.
Лиля приткнулась на коричневый ковровый кухонный диванчик. Утром она завтракала тут котлетами из медвежатины. Кто-то, помнится, ходил в тундру, добыл медведя, и Таня сделала котлеты.
Ступни горели, как будто Лиля ходила по углям на манер индийского факира, и очень хотелось стащить носки. Казалось, что жжет именно от носков.
…Как же теперь ходить? Ноги обожгло. Лева жалеет пропащих, а те даже не могут как следует прикрутить шланг, вот нормальным людям ноги и обжигает!
– Ну что же ты?! Нужно снять! Ах ты господи! Дай я сама!
Таня нагнулась и ловко стащила мокрые и холодные носки.
– Ничего, ничего страшного! Ерунда это все! Вот в восемьдесят четвертом котельная встала как раз накануне ноябрьских праздников! Мы из гостей возвращались, а кипяток хлещет и прямо на глазах в лед превращается. Лева и полез! Прям туда, в кипяток! А что делать-то? Там же кочегар остался. Он полез, а я по домам побежала, чтоб трубы перекрывали и воду из батарей сливали – поморозит же все!
Таня говорила и легкими движениями мазала красные Лилины ступни какой-то дрянью из трехлитровой стеклянной банки. Дрянь была холодной, приятной.
– Сейчас пройдет, пройдет, девочка! Это такая штука целебная! Все раны в один момент заживают, на себе проверено. Леве китобои привозят. Главное, сразу намазать!
Лиля покрутила ступней, которая блестела жирным воспаленным блеском, но – странное дело! – совершенно не болела, как будто Таня своими движениями стряхнула с нее ожог.
– Ты посиди, вон телевизор посмотри! А я сбегаю, воду помогу собрать. И нижних жильцов переселю, маму с дочкой. У них там потоп, а они Леве помогают! Вот беда-то!..
– А в котельной что случилось?
Таня остановилась в дверях:
– В какой котельной?
– Которая накануне ноябрьских праздников встала? В восемьдесят четвертом?
Таня махнула рукой:
– Котел разорвало. Кочегара ошпарило сильно. Его Левка вытащил. А воду все равно уж не остановишь. И мороз, мороз, как сейчас помню! Где-то мужики успели трубы перекрыть, а где не успели, там разморозило все! Детей со всего Анадыря собрали в одно место, там топили чем могли. Плавником, углем, который из-подо льда в котельной наковыряли, моржовым жиром. Местные подвозили. Жир хорошо горит, тепла много дает. Главное, котел новый нужен, а где его взять? Только с материка везти, а нельзя.
– Как нельзя? Почему?!
– Ноябрьские, говорю же! Начальству доложить, что Анадырь замерзает, все боятся. Котел-то сам по себе не возьмется, его заказывать нужно, а для этого всякие разнарядки требуются, разрешения, резолюции! А тут праздники, рапорты торжественные к годовщине революции, повышенные обязательства, пленум ЦК. Тебе не понять, ты маленькая еще. Лева после той истории ревматизмом мучается, он в воде долго пробыл.
– А кочегар? Выжил?
– Николай Трофимыч? Жив-здоров! Сейчас на материке, у внуков гостит! Ему бы совсем уехать, а он ни в какую! Ну что ж это мы с тобой рассусоливаем? Хороша я-то! Побегу! А ты сиди, вон телевизор гляди!
Она пропала из глаз, а Лиля снова в разные стороны покрутила ступнями. Ожог на самом деле сняло – не как рукой, а именно рукой! Таня его сняла.
Нагревшаяся в тепле чудодейственная мазь потихоньку начала пахнуть, и это оказался такой запах, что Лиля зажала ладонью рот, всерьез опасаясь, что ее вырвет.
Впрочем, дышать нужно было именно ртом, нос втягивал не воздух, а проклятый запах, и Лиля стала дышать ртом, старательно контролируя себя.
…Нельзя, чтоб вырвало, стыдно. Подумаешь, запах!.. Зато совсем не больно.
Через некоторое время она приспособилась – вдох ртом, выдох носом, – и вернувшиеся Лева с Таней застали ее с интересом читающей газету «Крайний Север», из которой она за это время узнала, что мэр Анадыря накануне встречал прилетевшего губернатора, что в Билибинском музее вновь открылся зал палеонтологии, что косторезы Уэлена принимают у себя эскимосов с Малого Диомида, в скобках было помечено – США, Лиля не поняла, при чем тут США. Еще была беседа с терапевтом Нечаевым о профилактике авитаминоза и большая статья об увеличении поголовья оленей в ванкаремской тундре. Оленеводов хвалили и поздравляли.
По телевизору все это время показывали веселый концерт. Девушки почти без одежды, но в разноцветных блестках встряхивали платиновыми волосами и силиконовыми грудями, юноши в прозрачных рубахах и атласных штанишках встряхивали волосами смоляными и динамическими микрофонами. Смотреть и слушать все это было почему-то тошно, и Лиля не смотрела и не слушала.
– Знакомый до боли запах! – радостно вскричал Лева Кремер, появляясь на пороге, и зажал свой необыкновенный нос. – Таня, открой фортку немедленно, иначе я за себя не отвечаю! Лиля, касатик, как ваше ничего? Я таки не уследил, и произошла катастрофа! И не уговаривайте меня! Я знаю, что произошла!
Лиля засмеялась и отложила газету на страшно интересной статье о собачьих упряжках, решив, что потом непременно дочитает.
– А я сегодня слыха-ал! – Лева уселся напротив, быстро и внимательно оглядел Лилины ступни и погрозил ей длинным пальцем, как будто она что-то скрывала, а он ее раскусил. – А я слыха-ал!.. И даже сказал Николаю Юрьевичу, что та самая Лилия Молчанова из радио квартирует у меня на квартире. Очень милая девушка, очень, вот как я сказал Николаю.
– Мы там все прибрали. – Таня хлопотала возле плиты. – Вещички твои я в своей машине достираю, ты не беспокойся! И высушу, и выглажу!
– Ну что вы, это неудобно, спасибо вам большое.
– Неудобно, когда на ноги льется кипяток, вот это неудобно! Таня, где у нас виски, помнишь, в прошлом году Миша Касьяненко привез с материка? Мне просто необходимо для поправки нервов! Они в чудовищном состоянии! Фельдшер Щупакин в восемьдесят восьмом уверял меня, что нервные клетки не восстанавливаются, и был абсолютно прав! Нужно перестать нервничать и приспособиться, утверждал фельдшер Щупакин. Сам он совершенно приспособился, но в скором времени помер от белой горячки. Таня, ну, где тот виски, за который я только что говорил?!
– Сейчас, Левушка!
– Все хорошо? – вдруг спросил Лева у Лили и пристально посмотрел ей в лицо. – Или все плохо?
– Да нет, – сказала Лиля. Ей показалось, что спрашивает он вовсе не о потопе и стиральной машине. – Подумаешь, труба лопнула. Ничего особенного.
– Труба как раз и не думала лопаться. Труба как раз стоит на своем законном месте как вкопанная! А сорвало окаянный шланг.
– Лева, я сколько раз говорила…
– Сколько раз ты говорила, столько раз я слышал!
– Они опять придут, тунеядцы эти, ты опять им будешь платить, а они…
– Таня, я уже встал на путь исправления. Ну, по одной!
Лева Кремер с силой выдохнул как полагается и одним глотком махнул из стакана виски, налитый Таней.
– И вам сегодня положено, – и он опять погрозил Лиле пальцем, – или вас всю ночь будет мутить от запаха этого треклятого жира, а оно вам надо? Что делать?! Чудесное средство, без него пропадешь! Но амбре, конечно… Хотя с другой стороны – и амбре!.. Идеал недостижим! Или да? Лечит, но воняет! А бывает и так, что не воняет, но и не лечит.