Брак по любви

К ней обращалась Ниам – одна из сокращающегося штата медсестер. Казалось, с каждым днем сотрудников из агентства становится все больше. Не успеваешь выучить их имена, как они снова исчезают.

– Зато спортзал не нужен, – откликнулась Ясмин. Она чувствовала, что Ниам нависает над ней, желая поболтать. Но сейчас ей нужно было сосредоточиться. В любую минуту мог появиться Пеппердайн. После миссис Антоновой она проведала в отделении интенсивной терапии даму с пролежнями и инфекцией нижних дыхательных путей, переведенную туда после ночного ухудшения. Потом был мистер Ренфрю, хотя с ним она продвинулась не слишком далеко.

– Ясмин, говори что хочешь, но на самом деле… – Ниам скользнула на стул, скинула туфли и положила ноги на стол. Она была примерно ровесницей Ясмин, может, на пару лет постарше. В школе красивая, самоуверенная Ниам наверняка пользовалась популярностью. У нее были медные волосы и алебастровая кожа. Она всегда стрелой устремлялась к Ясмин, чтобы поболтать, как если бы они были подругами. А всё потому, что Ниам была, как сказал бы Баба, бездельницей и вечно находила отговорки, чтобы не выполнять свои обязанности. Впрочем, Ясмин отчасти чувствовала себя польщенной: в глубине души она была уверена, что в школьные годы Ниам скорее умерла бы, чем показалась где-нибудь в ее компании.

– На самом деле ходьба медсестер не снимает стресс и не укрепляет сердце. Это доказано. А как у меня болят ноги! Сдается мне, это подошвенный фасциит. – Она принялась массировать ступню.

– Где именно у тебя болит?

– В центре обеих пяток. Ой, гляди, Нэнси идет. Ну, как мы сегодня поживаем?

– Нет-нет-нет. – Нэнси – крошечная старушка с редкими седыми прядями, свисающими с черепа, – глянула на них блестящими от отчаяния глазами.

– Нэнси, вам сюда нельзя, помните? – спросила Ниам. – Честное слово, Ясмин, это уже не смешно. За ними толком не следят, а если пациенты с деменцией вечно будут тут бродить, то застращают всех остальных. Понимаешь, о чем я?

– Нет! – завопила Нэнси. – Говно, яйца, говно. – Она запихнула костлявые пальцы себе в рот.

– Так, – сказала Ниам, понизив голос на октаву. – Значит, так, – повторила она, обходя стол. – Давайте отведем вас назад в койку.

Прибежала Анна – санитарка, обуздавшая доктора Гриффитса.

– Она такая шустрая, – сказала Анна, запыхаясь. – Миссис Паттинсон, нам надо подготовить вас к парикмахеру. Ну же, пойдемте. Пойдемте. – Еще немного поуговаривав, Анна наконец увела ее прочь.

– Знаешь что, Ясмин? – сказала Ниам, вернувшись на свой стул. – Врать не буду. Когда санитарки такие крупные – я не говорю «толстые», потому что у бедняжки это наверняка генетическое… Но когда санитарки такие крупные, стоит ли удивляться, что они не могут угнаться даже за девяностолетними стариками? Печально, но факт.

– Анна быстро бегает, – возразила Ясмин. – Она с самого утра бегает по всей больнице. – Ей и в самом деле пора было сосредоточиться на документах для миссис Адейеми.

– Ну, если ты называешь это бегом!.. Впрочем, мне и вправду жаль этих западноафриканок. Понимаешь, о чем я? Они же не виноваты, что такие огромные.

– Ты немного… – Ясмин замялась. – Немного обобщаешь, – неубедительно закончила она.

– Ну уж извини, что посочувствовала. – Ниам подалась вперед: – Как по-твоему, подошвенный фасциит считается трудовой травмой?

– По-моему, будет лучше, если ты обратишься к своему терапевту. Пусть хорошенько тебя обследует.

– О, обращусь, не беспокойся. Черт, он здесь. – Ниам вскочила. Если в этот момент у нее и болели ноги, то это было совершенно незаметно.

В дверях стоял Пеппердайн. На секунду отделение почти затихло, после чего шум и гам усилились.

– Зануда несчастный, – буркнула Ниам себе под нос, приглаживая волосы и оправляя форму. – Честное слово, я бы ему дала, – сказала она, словно они это уже обсуждали. – Я готова переспать с ним ради всех нас, потому что ему явно этого не хватает. Весь зажатый, скажи же? Хотя знаешь, Ясмин, он недурен собой. Для своего возраста. Знаешь, он никогда не был женат. Честное слово, я бы это сделала. Ради общего блага.

Бритва Оккама

Гериатрия представляла собой два объединенных отделения: восемь трехместных палат для женщин и, за центральным сестринским постом, восемь для мужчин. Над койками висели металлические штанги с тонкими синеватыми занавесками. Занавески, обозначавшие приватность, несли скорее символическое, чем функциональное значение. Возле каждой койки стояли тумбочка, шкафчик для личных вещей и жесткое скользкое кресло для посетителей. Ясмин не раз видела, как кто-нибудь из вымотавшихся посетителей – жена, муж или дочь, – задремав, соскальзывал на пол. Стены цветом и текстурой напоминали высушенные листья шалфея и выглядели так, словно вот-вот рассыплются в прах. Сквозь слабый теплый запах мочи пробивалась резкая нотка дезинфицирующего средства. Несмотря на высокие окна потолочное освещение не выключалось весь день, из-за чего Ясмин почему-то всегда чувствовала себя усталой. Она подавила зевок.

Обход продолжался целую вечность. Пациент из отделения интенсивной терапии забился в длительном эпилептическом припадке, предоставив Пеппердайну педагогическую возможность, упустить которую было бы непростительно. Отделение для больных деменцией неизбежно оказывалось медленным.

Внимание Ясмин рассеивалось. Ее преследовал внезапно возникший образ Гарриет, прощально машущей с порога «фиату мультипле», а потом, когда набитый членами семейства Горами автомобиль скрывался из виду, давящейся от хохота.

– Ясмин, вы, э-э… с нами? Хм… Да, хорошо… – сказал Пеппердайн, когда она слишком отстала. Студенты-медики тотчас же скучились вокруг него, словно гусята, и он взмахнул ладонью, подгоняя их вперед.

– Извините. Конечно, – ответила Ясмин. Пеппердайн был не таким устрашающим, как кое-кто из консультантов, но и не проявлял чрезмерного дружелюбия, как некоторые другие. Вдобавок он являлся ее руководителем и был к ней расположен – по крайней мере, Ясмин так казалось. Сложно было судить.

– Здравствуйте, Элси, – сказала Джули, старшая сестра, когда их процессия перешла в следующую палату. – Мы немного беспокоимся за Элси. Она уже четыре дня не опорожняла кишечник.

– Миссис Манро, как вы себя чувствуете? – спросил Пеппердайн. Он не одобрял манеры называть пациентов по имени, даже если те сами это разрешали или даже просили об этом.

– Неплохо, доктор, – ответила миссис Манро. – Сегодня чуть-чуть устала. – Она сидела поверх одеяла, откинувшись на тонкую подушку, и ее правую руку и ногу сводил тремор.

Пеппердайн, с позволения миссис Манро, велел одному из студентов ее осмотреть.

Джули скользнула прочь и быстро вернулась с еще одной подушкой, которую ловко подсунула под спину миссис Манро, нимало ее не побеспокоив.

– Итак? – сказал Пеппердайн.

Студент выглядел немыслимо юным даже по меркам Ясмин. На его щеках вспыхнул румянец.

– Возможно, запор вызван болезнью Паркинсона? Или даже антидепрессантами? Она, типа, на циталопраме?

– Благодарю, Макс. Возможно, кто-то еще хочет высказать наблюдение? Есть желающие? – Пеппердайн печально оглядел стайку студентов. Одна молодая женщина втянула голову в плечи, словно пытаясь увернуться с линии огня. Постепенно последовали робкие ответы. Синдром раздраженного кишечника, гипотиреоз, гиподинамия, повреждение нерва, стресс или – прошептал кто-то – рак толстой кишки. Пеппердайн медленно кивал каждому студенту.

– Доктор Горами, возможно, вы, хм, желаете внести свою лепту?

Ясмин подошла поближе к койке и склонилась над пациенткой. Голова миссис Манро трепыхалась из стороны в сторону.

– Скоро мы оставим вас в покое, – сказала Ясмин. – Я только хотела спросить, как у вас с аппетитом?

– Прорва, – отозвалась миссис Манро. – Так меня мать называла. Давным-давно, конечно. Нынче я не чувствую голода.

– А все-таки надо есть, Элси, – сказала Джули. – Утром вы, кажется, не доели завтрак? – Она выглядела натянутой как струна. Ясмин улыбнулась ей, и Джули быстро растянула губы в ответ.

Джули не раздавала улыбки понапрасну. Ее тонкие губы были собраны в прямую линию. Вблизи в мочках и хрящах ее ушей, в правой брови и левой ноздре можно было заметить следы пирсинга, которые, в отличие от самой Джули, говорили о ее прошлой жизни. Она никогда не носила украшений, даже гвоздиков в мочках ушей, избавившись от всех своих пирсингов, словно излечившаяся наркоманка. Ниам как-то сказала Ясмин, что у Джули проколот язык и интимная часть тела. Но Ниам много чего говорит.

– По-моему, это и есть вероятное объяснение, – сказала Ясмин.

На тумбочке стоял поднос с нетронутым завтраком: овсянкой, гренком и стаканчиком йогурта. В этом не было ничего необычного. Старые больные люди часто теряют аппетит. Но в данном случае его отсутствие наталкивало на страшные подозрения. Ясмин знала, что Джули подумала о том же.

Четыре дня без еды, а то и больше.

Пеппердайн хранил молчание. Ясмин взглянула в его длинное серьезное лицо. Высокий и поджарый, он держался с холодной доброжелательностью. Ниам назвала его несчастным занудой, но это совсем не так.

– Простите, – сказала миссис Манро. – Я не хотела причинять вам беспокойство.

В дальнем конце отделения уже раздавали подносы с обедом.

Все наблюдали за дрожащими рукой и головой миссис Манро. Медсестрам и санитаркам положено кормить пациентов, которые не в состоянии питаться самостоятельно, и, как правило, они это делают. Но за теми, кто стесняется причинить беспокойство, легко недосмотреть.

– Никакого беспокойства, – ответил Пеппердайн. – Вы проследите? – мягко обратился он к Джули.