Брак по любви

– Я буду горд, – сказал он, – называть тебя сыном. – Отвесив церемонный сидячий поклон Джо, он повернулся к Ясмин. Она приготовилась к пространной речи о природе отцовства или советам по поводу их совместного будущего, но он сказал только: – Если удастся побудить твою мать, полагаю, нам следует начать путешествие домой.

Отходняк

Прощания были полны воодушевления и обещаний. Ма заключила Гарриет в долгие крепкие объятия, а та, хоть и предпочитала ограничиваться воздушными поцелуями, почти полностью обхватила Анису за талию. Не забывайте же, и обязательно приходите, и конечно нет, и конечно да, и как чудесно, и очень-очень то и сё – пока они наконец не оторвались друг от друга.

В машине они быстро притихли. На город опустился туман, и фары прорезали узкую полосу черной дороги, оранжевые ореолы уличных фонарей, серебристые полосы света, появляющиеся и исчезающие с потоком встречного движения.

Начинался отходняк. Гарриет была наркотиком, а родители Ясмин – первичными наркоманами. Сейчас они неизбежно станут раздражительными.

– Надеюсь, – произнес Баба, – что ты не попросишь этого Сиддика провести никах. Он не праведник, а обыкновенный ханжа.

– Ханжа? – переспросила Ма. – Что ты говоришь – «ханжа»? Ты знаешь его? Не знаешь. Как ты можешь его оскорблять?

– Я о нем слышал, – сказал Баба, – и этого достаточно.

Ма проворчала что-то себе под нос по-бенгальски. Ясмин не разобрала ни слова, но не сомневалась, что в эту минуту Ма твердо решила: традиционный исламский обряд бракосочетания ее дочери проведет имам Сиддик, если, конечно, ее муж не предотвратит это, убив ее, ее дочь или самого имама.

– Кроме того, разве произносить шахаду неискренне не запрещено? Джо не мусульманин и не желает таковым становиться; лично у меня нет возражений, я человек светский. Но я полагал, что тебе бы это очень не понравилось. Разве это не кощунство? У этого Сиддика я даже не спрашиваю, ему главное набить карманы.

Ма не ответила.

– Это было решено в один миг, – продолжал Баба, – и с той же легкостью может быть отменено. Что скажешь, Мини? Что думаешь на этот счет сейчас?

– С легкостью? – быстро вмешалась Ма, почуяв опасность. – Легко тебе говорить, когда у тебя нет родни, тебя нашли в капусте и ни одного приглашения ты не отправишь на родину!

– Сейчас лучше помолчать, – изрек Баба. Это прозвучало, словно заботливое предписание, врачебная рекомендация придерживаться постельного режима.

– Давайте обсудим это завтра, – сказала Ясмин. – Сегодня мы все слишком устали.

– Если Джо произнесет шахаду, – сказала Ма, – то сможет стать мусульманином в сердце. Это заронит в его душу семя, и, может, не сразу, но семя прорастет. Дайте ему только произнести и открыть свое сердце.

Ма уже записала Джо в новообращенные! Необходимо сейчас же это остановить.

– Но, Ма… – начала Ясмин.

– Завтра, – отрезал Баба. – Сегодня мы все сказали больше чем достаточно.

Святой Варнава

Больница Святого Варнавы представляла собой скопление вопиюще разномастных строений, расположенных между двумя крупными перекрестками и общественным парком, к востоку от низенького муниципального жилого комплекса, постепенно расселяемого и намеченного под снос. По мере разрастания больницы здесь планировалось возвести очередную поликлинику, и, скорее всего, не одну. Неоклассический фасад первого здания девятнадцатого века был обращен к главной дороге. В соседнем красном кирпичном мавзолее из башен и башенок размещалось отделение амбулаторной хирургии. Сзади и с торцов больница Святого Варнавы мутировала в нагромождение бетонных бункеров, бруталистских многоэтажек, изогнутых зданий, обшитых оранжевыми и лаймово-зелеными пластиковыми панелями, бытовок, стоянок машин скорой помощи, парковок, служебных проездов, магазинов, лекционного зала, исследовательского центра, стоматологического института и других, более загадочных образований с названиями вроде «Здание Макса Хубера» и «Корпус Леонарда Росса».

Ясмин торопливо шагала через «зеленую лужайку» – серый асфальтированный участок, находившийся в географическом центре больницы. Она опаздывала.

– Ох, слава яйцам, что ты здесь, – поприветствовала ее доктор Арнотт. – Иногда я жалею, что ушла из стриптиза. Там лучше платят и график поприличней. Клиенты иногда распускают руки, зато хотя бы не срут на пол.

– Тяжелая ночка? – спросила Ясмин. – Прости. Поезд.

– Мистер Ахмед пытался тайком подымить и поджег корзину для бумаг на сестринском посту. Просто чудо, что нам не пришлось эвакуироваться, учитывая, что охрана труда и здоровья, как говорится, свихнулась. Эта, как ее, крупная дама с пролежнями, всю ночь находилась в критическом состоянии. Господин из бокса «Д», тот, что с пневмонией, скончался, и мне жаль, но прямо сейчас я не могу даже вспомнить, как его зовут. А утром, в качестве вишенки на торте, миссис Антонова забаррикадировалась в телевизионной комнате. Остальное в записях. Я отчаливаю. Удачи!

– Спасибо, – сказала Ясмин. – М-м-м, Кэтрин…

– Что?

– Ты правда была стриптизершей?

Доктор Арнотт, которая была моложе Ясмин и еще проходила интернатуру, с сочувствием взглянула на нее:

– Только в студенчестве. У меня дома есть пилон, хочешь, как-нибудь научу тебя?

– Круто, – откликнулась Ясмин, почувствовав себя слегка неуверенно. Может, она должна уже уметь танцевать у шеста? – Наверное. То есть спасибо.

– Не вопрос, – бросила доктор Арнотт, уходя. – Да, чуть не забыла, – обернулась она. – Сегодня Пеппердайн проводит обход суперрано, так что лучше шевели задницей.

– Амоксициллин, пятьсот миллиграммов, три раза в день. Постельный режим. Медсестра о вас позаботится. – Доктор Гриффитс назначал одинаковое лечение всем пациентам.

Ясмин подошла к восьмидесятисемилетнему мужчине, поступившему ночью по скорой с жалобой на боли в животе.

– Значит, ничего серьезного? – спросил мужчина, обращаясь к доктору Гриффитсу.

Ясмин поискала в документах имя пациента.

– Мистер Ренфрю, – сказала она, – если не возражаете, мне нужно вас осмотреть. Это не займет много времени. Пожалуйста, поднимите сорочку, чтобы я могла быстро прощупать ваш живот.

– Послушай, сестричка, – отозвался мистер Ренфрю, – без обид, но лучше просто делай, что тебе говорят. Лады?

Она, разумеется, уже представилась («Меня зовут Ясмин, я врач»), но пациент явно пропустил это мимо ушей. Неудивительно. Нельзя ожидать от старого больного человека, что он всё поймет с первого раза.

Несколько больше удивляла готовность мистера Ренфрю довериться доктору Гриффитсу. Ясмин оглянулась через плечо. Доктор Гриффитс возился со стетоскопом, засунув его под свою пижамную куртку. Он внимательно прислушивался к своему сердцебиению, с глубокомысленным видом склонив голову набок.

– Амоксициллин, пятьсот миллиграммов. М-м-м. М-м-м. Три раза в день, во время еды.

Манера общения с пациентами у него была превосходная. Он говорил с мягким, но непререкаемым авторитетом, подрываемым лишь шлепанцами, пижамой и длинной ниткой слюны, тянувшейся из левого уголка его морщинистых губ.

– Меня зовут доктор Горами, – сказала Ясмин. – Этот господин когда-то был терапевтом, но около тридцати лет назад вышел на пенсию. Сейчас он должен находиться в койке в соседней палате. – Уголком глаза она заметила, что на поимку беглеца уже спешит Анна, одна из санитарок.

– Без обид, но, по-моему, в моем возрасте это неправильно, – сказал мистер Ренфрю. – Вот что я получаю. Мне морочат голову. Уж извините.

– Доктор Гриффитс, – сказала Анна, беря его под локоть, – пора возвращаться в кабинет. У вас полная приемная!

– Ничего страшного, – сказала Ясмин мистеру Ренфрю. Он выглядел настоящим душкой: облако седых волос, круглое, как попка младенца, лицо и дрожащий при разговоре подбородок, словно он вот-вот разразится слезами. Должно быть, у него была долгая ночь.

– Я зайду к вам попозже, – сказала Ясмин. – Постарайтесь немного отдохнуть.

Миссис Адейеми сидела на краю койки в пальто и обуви, положив сбоку от себя собранную сумку. Ясмин предстояло оформить бумажки, необходимые, чтобы ее выписали, выдав все нужные лекарства. Пеппердайн огорчался, видя, что пациенты подолгу дожидаются выписки, зря занимая койки. Ясмин не хотела навлечь на себя один из его мрачных взглядов. Но она только что потратила почти полчаса, разбираясь с блокадой телевизионной комнаты. Время от времени такое случалось, но обычно по вине кого-то из пациентов с деменцией. Ум миссис Антоновой был остер как гвоздь. Ясмин удалось выманить ее с помощью банана и мандарина (из собственного ланч-бокса), а также обещания, что она лично починит радиатор за койкой миссис Антоновой, шпаривший в режиме адского пекла.

Ясмин вошла в систему компьютерного терминала на сестринском посту. Если удастся улучить хотя бы десять минут, она сможет отправить бедную миссис Адейеми домой.

– Представь, Ясмин, вчера на работе я прошла двенадцать километров.