Исповедь проститутки

Таксист привёз нас по адресу. Клиника располагалась на самой окраине, или даже за чертой города, я не очень понимала, где мы находимся. Это было мрачное серое здание в несколько этажей, одиноко стоящее в стороне от трассы, среди деревьев. Отсутствие людей во дворе клиники и вокруг неё, а также решётки на всех окнах придавали этому мрачному месту зловещий вид тюрьмы. Создавалось ощущение, что в этот забытый богом и людьми уголок даже солнце не заглядывает.

Мы прошли по подъездной дорожке, затем пересекли двор и вошли в двери главного корпуса. В лица нам сразу ударил спёртый, удушливый, тошнотворный запах. Я даже на какое-то время перестала дышать. Жанна тоже закрыла рот и нос рукой.

– Боже мой, разве возможно находиться в этом месте больше десяти минут? – сказала я, пытаясь дышать неглубоко, чтобы как можно меньше этого смрада набирать в лёгкие.

– Ужас, – согласилась Жанна, всё ещё прикрывавшая пол-лица рукой. – А ведь люди здесь проводят целые недели и даже месяцы.

Мы поднялись на третий этаж, где размещалось наркологическое отделение. Здесь было так же душно, но хотя бы не донимал запах перебродившего недельного перегара, смешанного с запахом несвежих человеческих тел.

– Наверное, на первом этаже находятся алкоголики, – предположила я. – Обычно такое амбре исходит от пьющих годами без просыха людей.

Жанна кивнула и убрала, наконец, руку от лица. Но мы поторопились радоваться. Войдя с лестницы в коридор, мы опять невольно заткнули носы. Смрад, витавший в коридорах третьего этажа, был просто невыносим и заставлял содрогаться при каждом вдохе. Он чем-то напомнил запах из морга – запах разлагающейся плоти.

Превозмогая тошноту, мы нашли кабинет врача и вздохнули немного свободнее – здесь было намного свежее, чем в общих помещениях клиники.

Доктор провёл нас в палату, где находилась Элла.

В шестиместной палате все койки были заняты. На них лежали молодые девушки и женщины. Кто читал, кто слушал музыку, кто играл с соседкой в карты. Когда мы с Жанной вошли в палату, все взоры с интересом устремились на нас. Мы поздоровались и остановились в дверях, оглядываясь в поисках Эллы.

Возле окна, на кровати с панцирной сеткой, под одеялом лежала наша Элла. Она дремала. Её левая рука выглядывала из-под одеяла, и в неё была воткнута игла от капельницы. Мы с Жанной прошли к окну и остановились. При виде бледного, бескровного лица Эллы, словно застывшего в выражении страдания и му?ки, я чуть не заплакала. Она была такая бледная и худенькая, её хрупкое тело едва угадывалось под одеялом.

– Господи, Элла, что же ты с собой делаешь? – сказала я тихо, и две слезы скатились по моим щекам и упали на постель.

– Что с ней? – спросила Жанна, обращаясь к ближайшим соседкам.

– Ничего особенного, – ответила одна из них, молодая девушка лет двадцати, отталкивающая развязностью речи и имевшая большое багровое родимое пятно на шее под левым ухом. – То же, что и с остальными. Ка?пают какую-то дрянь, чтобы типа облегчить страдания и боли. Уроды, не понимают, что наши мучения пройдут только с дозой. Хоть бы кубик дали, хоть половинку. Суки!

Жанна отшатнулась и чуть не сбила меня с ног.

– Ей недавно укололи успокоительное, чтобы хоть немного поспала, – ответила другая, с презрением посмотрев на первую.

– А что, ей совсем плохо, да? – спросила я.

– А как ты думала, красотка? – опять вмешалась первая. – Ей по венам пускают вонючий физраствор, промывают кровь, в то время как ей надо совсем другое.

– Яна, заткнись! – прикрикнула на неё вторая.

– Физраствор не пахнет, насколько я знаю, – сказала я, – и уж тем более не воняет.

– Не слушайте вы её, – махнула молодая женщина на свою неприятную соседку. – Вообще не понятно, зачем она здесь. Она ведь и не собирается завязывать. Родители регулярно запирают её здесь чуть ли не каждые три месяца. А она потом выходит и начинает всё по новой. Столько денег и столько мучений – и всё впустую.

– Почему же впустую? – усмехнулась Яна. – Ни хрена ты не понимаешь, Верка. Вот ты здесь лежишь в первый и, наверняка, в последний раз. А я здесь, как в санатории, каждый квартал, чётко. Загораю себе, отдыхаю.

– Конечно, она же нигде не работает, не учится, – сказала нам Вера.

– А на хрен оно мне надо? – снова усмехнулась Яна.

– А где тогда ты берёшь деньги на наркотики? – спросила Жанна.

– Я?! – удивилась Яна. – Меня мой парень снабжает. А иногда вместе зарабатываем.

– Знаем мы, как вы зарабатываете, – отозвались другие девушки, находящиеся в палате, – гоп-стопом промышляете, или хаты выставляете.

Яна даже не глянула на них.

– Ну а зачем ты опять начинаешь колоться, когда выходишь? – спросила Жанна. – Ты же сама говоришь, какие му?ки и боли приходится терпеть. Зачем же снова к этому возвращаться?

– Вот глупая, – беспечно улыбнулась Яна. – Так в этом же и весь кайф, двинуться после долгого воздержания, после чистки – как будто в первый раз. Особенно после полного переливания крови.

Яна прикрыла глаза и улыбнулась в предвкушении очередного «срыва» после трёхнедельного перерыва.

Жанна посмотрела на меня. В её глазах читались ужас и отвращение.

– Неужели такое возможно?! – сказала она.

А я вспомнила недавнего клиента-мазохиста Руслана, и его слова: «Все люди разные, и потребности у всех разные».

– К сожалению, да, – тихо ответила я Жанне. – Эта наркоманка и не думает исправляться. Скорее, наоборот, она нашла свой кайф в жизни, инструмент удовлетворения и счастья. И ничто другое её не волнует и не интересует.

Элла пошевелилась в кровати. Мы кинулись к ней. Она открыла глаза и улыбнулась, увидев нас.

– Девочки, как хорошо, что вы приехали, – сказала она.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Жанна, сжав её худенькую ручку.

– Сейчас немного лучше, – ответила Элла. – Ночью было совсем плохо, и утром. А потом мне что-то укололи, и я смогла поспать. Заберите меня отсюда.

Последнюю фразу Элла сказала как-то совсем по-детски, что сердце сжалось.

– Элла, родная, мы не можем, – сказала Жанна. – Врач говорит, тебе надо побыть здесь ещё недельку-другую.

Элла замотала головой.

– Не хочу, не хочу здесь оставаться.

– Тебя здесь обижают? – спросила Жанна тихо.

– Нет, – ответила Элла, – но я хочу уехать отсюда. Мне здесь очень плохо.

– Потерпи немножко, Элла, – сказала я ласково. – Тебя вылечат от зависимости, и ты сможешь спокойно вернуться к нормальной жизни. Подзаработаешь денег и вернёшься домой, устроишься на какую-нибудь работу, познакомишься с хорошим парнем, выйдешь за него замуж и забудешь обо всех ужасах последних лет своей жизни, как о страшном сне. Ты только подумай, ведь ты уже пять дней не употребляешь наркотики. Ведь это же огромное достижение для тебя, для нас всех. И каждый новый день без наркотиков будет приближать твоё полное выздоровление и освобождение.

– Да, Элла, – горячо поддержала меня Жанна, – пожалуйста, потерпи. Побудь здесь, сколько надо, и тогда мы заберём тебя отсюда, как только врач разрешит.

– А пока мы будем приезжать к тебе, навещать, – сказала я.

Мы побыли возле Эллы ещё с полчаса, оставили фрукты и йогурты, которые привезли с собой, и уехали обратно, пообещав приехать снова.

Я долго ещё не могла забыть того мрачного места, в котором сейчас находилась Элла. Хотя её жизнь, целиком и полностью подчинённая наркотикам, наверняка была не менее мрачной. Мне было жаль её страданий, физических и психологических. Элла неумышленно, по глупости, попала в эту беду, она просто не осознавала, что всё неизбежно закончится именно так, а когда поняла, всё зашло уже слишком далеко, и ей одной было не выбраться из этого болота.