Нефелим

– Да уж, где-то ну о-очень глубоко, так что и не видно.

Ох, как все тяжело. Я решила ее отвлечь:

– Да ладно тебе, я думаю – он тебя любит… Заботится вон, ванную сделал – при этих словах Люся взволнованно задышала и я опять почувствовала что-то мягкое и теплое внутри этого огромного тела. А меня как кто-то дернул за язык:

– А почему квасит-то?

Люся с болью и недоумением всмотрелась в свои глаза, покачала головой и мы вышли из ванной.

Она уверенно завела нас в комнату, в которой мы спали. В коридоре я явно ощутила запахи выпечки – блины или оладьи, но Люсю это почему-то совсем не воодушевило. В комнате она открыла старый деревянный шкаф, на дверце которого оказалось большое зеркало, и начала одеваться. Сначала я отводила взгляд, но когда ощутила на теле белье, не удержалась и посмотрела в зеркало. Увиденное меня глубоко шокировало – одно дело представлять себе, что такое вообще возможно или брезгливо отводить взгляд от подобных фотографий, а совсем другое – увидеть себя такой в зеркале. Мои предплечья не висели вертикально, а торчали под углом, мерзкая подушка жира между ними и телом не давала прижать их к себе. Ноги ниже колен расходились наружу по той же причине. Это какая нагрузка на суставы – постоянно держать ноги в Х-образном состоянии, да еще и переносить на них такой вес! Сейчас я все остро ощущала, я рассматривала это тело как свое собственное. Необъятный нависающий над абсолютно бабскими трусами живот, еле заметный намек на талию затмевали торчащие на бедрах шишки, боковые части «фартука». Грудь очень даже неплохой формы разъезжалась под мышки. Не подумав, я сболтнула вслух:

– Зачем же ты так себя запустила, Люсь? Ведь симпатичная в принципе девочка…

Она со слезами на глазах повторила:

– Девочка?

Неожиданно яркая и пронзительная картинка возникла в моей голове – я видела и чувствовала это, как собственное воспоминание…

…Я бегу по траве босиком. Босоножки в руках стучат по пальцам, но это не имеет значения. Я молода, красива и желанна. Я уже запыхалась, утренняя роса холодит пальцы на ногах, необыкновенно чистый воздух наполняет мое тело, солнышко ласково согревает кожу, я верю и знаю, что вся жизнь впереди, что она будет такой же прекрасной, как и этот момент… Я стараюсь сдержать счастливый смех, но у меня это плохо получается. Растрепанные волосы щекочут плечи, сшитый бабушкой шелковый васильковый сарафан обнимает бедра. Я пытаюсь спрятаться за березкой, и мне это почти удается, не считая немного выпирающей из-за дерева груди. Ну да ладно, пусть уж «эта красота», как говорит Сережка, выглядывает… А вот и он – конечно, он меня догнал, я и не сомневалась. Крепкий и подтянутый юный голубоглазый блондин, мой тайный воздыхатель с детских лет. Последние годы – не такой уж и тайный. Я подглядываю за ним из-за березы, а он меня замечает, подбегает и крепко обнимает нас обеих – и меня и березу. Потом аккуратно отделяет меня от дерева, придерживая за руку, и со смехом укладывает на влажную траву. Сережка, как зачарованный, смотрит мне в глаза – а я и сама знаю, что сарафан еще больше подчеркивает их цвет – бабушка знала, что выбирать. Сережка целует мои глаза, щеки и губы, потом продвигается ниже. Я кокетливо изгибаю шею, позволяя ему себя целовать – приятно же, черт возьми! И вот он уже расстегнул верхние пуговицы сарафана и с упоением целует мою грудь, от которой он без ума. Мне так хорошо, что даже страшно – и от этого страха я начинаю приходить в себя:

– Нет, Сержик, нет, не сейчас.

Он с неохотой останавливается и замирает, уложив голову на моей груди:

– Ты права, не сейчас. Остановиться я уже не смогу. Люсь, а может, не ехала бы никуда, а?

Я ласково перебираю его пшеничные блестящие волосы:

– Да ладно, Сержик, ты же в армию уйдешь… А вернешься, через пару годиков и я подтянусь. Вот тогда и поговорим.

Сережка, прозванный мной Сержем за такое же восторженное обожание, как в фильме о гардемаринах, который мы вместе смотрели подростками, не отрывает от меня сияющих глаз.

– Девочка моя… Девочка моя синеглазая! – и опять тянется к губам…

Воспоминание растаяло, я и Люся опять были в реальности. Мы с тоской оглядывали безобразное тело в зеркале, отвратительную складку на некогда такой изящной шейке… А ведь она еще так молода! Сколько ей? Тридцать пять? Тридцать семь?

По лицу Люси текли слезы, губы закушены до крови от еле сдерживаемых рыданий. Я чувствовала ее боль, морально и физически. В голове пронеслось:

– Тридцать…

Да уж… Из-за двери раздался недовольный голос:

– Люська, да что с тобой сегодня? На работу опоздаешь!

Люся шмыгнула, глубоко вдохнула и ответила:

– Да, Сереж, я сейчас! Уже одеваюсь!

Она сняла с вешалки идеально выглаженную широченную прямую юбку ниже колен и бесформенную серую блузку. Одевшись, критически оглядела себя в зеркале. Нелепый круглый вырез блузки только подчеркивал некрасивую складчатую шею, а серый цвет делал кожу блеклой и неинтересной. В таком виде она выглядела еще старше, чем в раздетом. Я не выдержала и вмешалась:

– Люсь, да подожди ты… Неужели ничего получше нет? Ну хотя бы по цвету…

Все еще шмыгая, она ответила, да еще и вслух:

– Да вот, все что есть… Докатилась – сама с собой советуюсь…

Я пробежалась взглядом по вешалкам:

– А вот эта синяя блузка? Мне кажется – тебе пойдет.

– Да ну, я в нее не влезу.

– Уверена? Ну хоть попробуй.

Люся переодела блузку – уже чуть лучше, четкие линии воротника рубашечного покроя делают более выразительными линию скул и подбородка и немного скрывают складку на шее. Цвет очень удачен – кожа становится золотистой, а глаза сияют синим огнем. Да и покрой хоть как-то намекает на талию. Я говорю:

– Ну вот видишь, так значительно лучше. Это явно твой цвет.

Люся всхлипнула:

– Да уж… Но я не могу так идти – видишь, какая тесная!

– Живот подтяни!

– Чем?

– Прессом!

– Да нет его, пресса!

– А ты подтяни тем, что есть!

Люся сильно подтянула живот. Да уж, блузка тесновата. Но все-таки – совсем другое дело!

– Я не смогу целый день так ходить! Я ведь даже вдохнуть толком не могу!

– А ты не пузом дыши, а грудью – она-то у тебя вон какая! – произнесла я, желая подбодрить девушку.

Она расплылась в беззащитной улыбке:

– Да, ты тоже заметила? Как давно мне этого не говорили! А как тебя зовут-то?

– Ольга.

Люся какое-то время улыбалась, а потом вслух прошептала:

– Боже мой, с кем я разговариваю! Срочно к Федоровне!