Нефелим

А я не унималась:

– Да погоди ты! Заколка есть?

– А? Что? Да, где-то есть.

И она начала рыться в ящике с бельем. Я возмутилась:

– Люсь, а у тебя туалетный столик есть? Ну или хоть тумбочка для всякой мелочевки?

Она явно растерялась:

– Что? Нет. Это ведь не мой дом… Да и зачем она мне?

– Ну как же… Ты же женщина! Расчески, заколки, косметика…

– Ой, да мне не до того.

– Это ты зря. Распусти волосы. Распусти волосы, тебе говорю! – и я попыталась поднять ее руку. К моему и ее изумлению, у меня это получилось. Я содрала резинку с волос и каштановые чуть вьющиеся локоны рассыпались по плечам.

– Распуши немного, еще! Чтобы было видно, что они вьются, чтоб была видна их мягкость. Зачем же их затягивать?

– А так я похожа на гриб…

– Да, есть немного. Подбери боковые волосы и заколи сзади, немного удлиним лицо… Да не затягивай, просто заколи! Ну вот, а теперь – живот поджать, глазам сиять и вперед! Стоп, а что это у тебя на ногах – ты так в тапках и пойдешь?

– Нет, но туфли я уже на выходе обую.

– Н-да? Ну ладно. Вперед, красотка, выше подбородок, весь мир у твоих ног!

Мне очень хотелось поддержать эту несчастную женщину, после увиденного и прочувствованного воспоминания она стала мне …родной. И мы вышли из комнаты.

Глава 2.2

На застекленной террасе на длинном столе нас ожидала большая тарелка с румяными оладьями. Наш общий желудок сжался в радостном предвкушении. За столом сидел Люсин хахаль и уплетал оладьи со сметаной. Увидев нас, он замер. Люся до боли в мышцах напрягла живот и остановилась, взволнованно дыша, в предвкушении его реакции. В умытом и одетом состоянии он был очень даже ничего. С явным интересом ее осмотрев, он спросил:

– Люсь, ты куда-то собралась? Или праздник какой?

Люся стояла в ступоре, а я подумала:

– Да улыбнись же, улыбнись!

Она никак не отреагировала, тогда я попыталась сама. Это оказалось невероятно трудным делом, гораздо более трудным, чем вскочить с кровати или сдернуть резинку с волос. Наверное, улыбаться может только хозяин тела. Кое-как подтянув уголки губ кверху, я успокаивающе, как могла ласково, произнесла:

– Нет, Сереж, никакого праздника.

Он еще внимательнее на нас посмотрел, явно заинтригованный. Откуда-то справа вышла пожилая худощавая женщина и неприязненно произнесла:

– Людмила, сегодня утром я опять нашла волос в умывальнике. Потрудись быть аккуратнее.

Я почувствовала страшную усталость и опустошение – казалось, эта женщина одним своим появлением высосала всю радость жизни Люси, которая молчала и вслух и про себя. Я распрямила ее опустившиеся плечи, развернулась к карге и нарочито вежливо ответила:

– И вам тоже доброго утра! Потружусь.

Карга удивленно двинула бровями и прищурилась – явно приняла вызов. Люся устало шепнула:

«Это не просто карга, а моя свекровь, Зинаида Карловна.»

Ах вон оно что! Ну что ж, посмотрим. Я думала, что Люся наконец присядет позавтракать, но она вдруг повернула не к столу, а в противоположную сторону. Ее сердце забилось чаще и сжалось от щемящей нежности, да так, что я оторопела – еще никогда в жизни я не испытывала чувства подобной силы…

В инвалидной коляске, освещенная лучами утреннего солнца сидела маленькая девочка. Примерно шести – семи лет, в легком белом платьице, с тоненькими очень бледными ручками и ножками. Пшеничные папины локоны и синие опушенные темными ресницами глаза дополняли образ маленького ангела. Еле сдерживая стоящие в глазах слезы, Люся присела перед коляской.

– Доброе утро, Раечка! Как спалось? Тебе нравится солнышко? Смотри, оно заглядывает прямо к нам в окошко, чтобы согреть твои ручки – Люся взяла холодные пальчики малышки и поднесла их к губам. Девочка никак не отреагировала и продолжала смотреть в окно. Я чувствовала, что меня вместе с Люсей накрывает такая волна горя и отчаяния, что стало страшно. Казалось, все счастье мира сосредоточено в этих маленьких ручках, на них капали горячие слезы Люси, но они все равно оставались холодными. Я чувствовала, что Люся не может дышать, что сейчас она разрыдается, и мысленно прошептала:

– Люсенька, милая, дыши глубже. Медленный протяжный вдох, еще… и еще…

Люся послушно подышала и немного пришла в себя. Еще раз поцеловав ручки девочки, она отошла к столу. Сергей уже куда-то вышел и карга явно приободрилась.

– Сегодня кто-то целых сорок минут сидел в ванной, забыв, что в этом доме живут люди!

Настроение у меня после перенесенных эмоций было ни к черту, Люся вообще обессиленно притихла, так что я решила ответить за нее:

– И этот кто-то, судя по построению предложения, к людям не относится?

Старая карга вскинула подбородок и развернула знамена:

– Этот кто-то – грязная шалава, пользующаяся наивной влюбленностью доверчивых мальчишек!

Я даже опешила:

– А можно хотя бы при ребенке яд не испускать?

– Она все равно ничего не понимает! От худого семени не жди доброго племени!

Где-то внутри меня пыталась образумить Люся, напоминая о том, что я обещала не вмешиваться в ее жизнь, но меня уже несло как по кочкам:

– Ах ты, старая оглобля! Да это же твоя внучка!

– Это еще спорный вопрос! Вон у Настасьи – мой внук, а это – приблуда! А вот тебе за оглоблю, неряшливая корова!

Из наших общих с Люсей глаз фонтаном брызнули слезы, а карга подошла и отвесила нам сочную оплеуху. Вдруг откуда-то из комнат прискакал крупный черный котяра и, запрыгнув на стол, злобно зашипел на старуху. Очень красивый, с блестящей смоляной шерстью и ярко-зелеными глазами, он выглядел потрясающе – плотно прижатые уши, сморщенный нос, расширенные зрачки, немалые клыки и угрожающе поднятая лапа с выпущенными когтями. Прямо как пантера в миниатюре. Карга раскричалась:

– Это еще что? Сережик! Убери эту тварь отсюда!

На ее вопли из недр дома выскочил Сергей и угрожающе топнул на кота, срывающимся голосом его прогоняя:

– А ну брысь отсюда!

Кот и не думал уходить, но перестал скалиться и шипеть, прижался к столу и настороженно поглядывал на Сергея. Тот растерянно осмотрел нас и спросил: