Лекарство против иллюзий

Похоже, это стало последней каплей. Парень бросился на обидчика. Сашка едва успел вскочить с места и отбежать подальше от края – еще не хватало упасть вместо этого идиота. Нападал пацан неумело, но яростно; Сашка мог бы скрутить его в считаные секунды, но вместо этого лишь уворачивался, позволяя иногда ударить себя. Минут через пять несостоявшийся самоубийца выдохся и согнулся, уперев ладони в колени и тяжело дыша.

Сашка вытер кровь с разбитой губы и снова уселся на парапет:

– Ну что, полегчало?

– Пошел ты, – отмахнулся тот, направившись к краю крыши.

На долю секунды Сашка испугался, что он все-таки прыгнет, но парень поднял валяющуюся на полу ветровку и вытер ею вспотевший лоб.

– Александр. – Сашка протянул руку, и его ладонь на несколько мгновений повисла в воздухе.

– Евгений. – Парень нерешительно ответил на рукопожатие и уселся рядом, явно не зная, куда себя деть.

Несколько минут они неловко молчали. Сашка первым нарушил тишину.

– Слушай, мне пора на работу бежать. Как у тебя на днях со временем? Я знаю, что это прозвучит странно, но ты можешь меня сильно выручить.

– Я? Выручить?

– Угу. Я иногда подрабатываю фотографом – сюрприз! – и у меня есть заказ на рекламу мужского парфюма. Они еще не выбрали лицо, и я бы хотел предложить им тебя.

– Ха-ха, – Евгений усмехнулся, подняв большой палец вверх. – Продолжаешь троллить?

– Я серьезно. – Сашка потянулся за камерой и повернул дисплей, чтобы собеседник увидел. – Посмотри, у тебя же модельная физиономия! Вот такое выражение, как здесь, сможешь на заказ сделать? Платят они хорошо.

Евгений скосил взгляд на дисплей, все еще сомневаясь.

– Давай так. – Сашка достал из кармана визитку. – Вот тут мой номер, если созреешь – позвони. Или мыло пришли в смс, чтобы я тебе фотки сегодняшние скинул.

Он позволил себе улыбнуться, только когда спустился на лестницу. Он не сомневался, что новый знакомый ничего с собой не сотворит. По крайней мере, сегодня.

В автосервис Сашка приехал позже, чем планировал, и до самого вечера возился с «Каддилаком Девиль». Машина шестьдесят третьего года, и чинил ее раньше кто-то криворукий – резьба везде разная, болты сорваны. Уйма времени ушла на то, чтобы поставить новую коробку передач и отрегулировать детали.

Вечером он собирался отправиться на сопку, с вершины которой открывался потрясающий вид на Магадан. Зимой зрелище ночного города, мягким светом сверкающего в густых сумерках, словно жемчужина в темной раковине, завораживает. Летом, когда царят белые ночи и солнце почти не садится, панорама ничуть не хуже, хотя и не такая контрастная.

Он часто забирался на сопки – полюбоваться на закат, пофотографировать природу. Колымскую природу с амазонскими джунглями или дальневосточной тайгой не сравнишь: деревца низенькие, тщедушные. Ни высоты, ни пышности, ни размаха. Но какое блаженство бродить в зарослях мохнатого, стелющегося по земле стланика, боясь заблудиться в хвойном лабиринте… Перелазить через змеевидные выгнутые корни, вылезшие из промерзшей почвы на поверхность в тщетной попытке согреться… Цепляться за ветви карликовых берез, вырастающих за сотню лет всего на метр-полтора, и, освободившись осторожно, дабы не растоптать прячущиеся под мшистой толщей побеги, идти дальше…

Сашка родился и вырос на Колыме. За свои двадцать четыре года он лишь раз выбирался на юг. Пышная субтропическая растительность одуряла вычурностью и ароматами, нежное море ласкалось котенком, а агрессивное солнце жалило, прожигая до костей. Первые пару дней Сашка ходил будто пришибленный, а потом начал скучать. Южная сказка казалась ему утомляющей глаза многоцветной картинкой, не имеющей ничего общего с реальной жизнью.

Он гулял по благоухающему саду на территории отеля, где отдыхал, и невольно представлял, как бы мгновенно зачахли вульгарные, самодовольные пальмы, помести их на денек в условия Крайнего Севера. Фантазия была, прямо скажем, некорректная – каждое растение приспособлено к тому климату, в котором тысячелетиями произрастает. Но, потворствуя извращенному воображению, нет-нет да и улыбался гипотетическим итогам гипотетического же эксперимента.

Диск солнца провалился за горизонт, но небо лишь немного потемнело, утратив насыщенность. Автобус лениво катился по проспекту Ленина, а мелькавшие в окнах серые столбы потухших фонарей (летом лампы отключают) казались гигантскими засохшими стеблями.

Сашка вышел на остановке «Четвертый километр основной трассы», спустился по отлогому склону к пыльной ухабистой тропинке, петляющей между домами частного сектора, который называют в народе «шанхаем». Дорога вела вниз, будто бы давая путнику шанс отдохнуть перед грядущим затяжным подъемом. Широкий бурлящий ручей, преградивший путь, Сашка перешел по длинному трубопроводу, проложенному над землей на высоте около двух метров.

Скопление ветхих домишек, наполовину скрытых дощатыми заборами, осталось позади. Сразу за трассой начинался склон сопки. Где-то впереди, у обочины, стоял припаркованный джип с зажженными сигнальными огнями – другие любители погулять по сопкам на ночь глядя то ли уезжали, то ли, наоборот, только приехали.

Травянисто-мшистая почва пружинила под кроссовками. Вырви из земли клочок мха – и от этого места сразу повеет льдом. До вершины – двадцать минут быстрым шагом. Сашка ускорился, подчиняясь интравертному порыву быстрее очутиться в полном одиночестве. Магадан – город небольшой, жителей в нем – всего-то сто пятьдесят тысяч. Но даже эти сто пятьдесят тысяч порядком утомляли, когда долго не удавалось выбраться в безлюдную местность.

Он углубился в пролесок, намного отклонившись от прохоженной тропы, и какое-то время поднимался вверх, продираясь сквозь преграждающий путь валежник. Наконец чаща поредела, пахнуло сырым ветром – прорвавшийся сквозь хвойные лабиринты летний муссон выхолаживал вершину, нагонял туман.

Сашка обернулся – внизу, у подножия сопок, мерцали неверным светом городские огни. Панорамных снимков Сашка сделал великое множество, и все равно каждый раз хотелось еще (в этот раз уже точно все!).

Он сел на гладкий, сохранивший дневное тепло валун и несколько минут не двигался, околдованный волшебством ночи. А затем достал треногу.

Ночью издалека Магадан всегда выглядит заброшенным, несмотря на горящие гирлянды окон. Сашке представлялось, будто по какой-то драматической причине все жители разом покинули город, не позаботившись в спешке выключить свет. Толкавшая их вперед причина была слишком чудовищной, не терпящей ни секунды задержки. Ему хотелось передать на фото именно это ощущение тревожной покинутости.

Он усмехнулся, вспомнив, как в прошлом году провел целый день в Кадыкчане. Вот там – настоящая покинутость, не вымышленная, пробирающая до дрожи. Черт его дернул одному туда попереться! Добрался до пункта назначения ранним утром на попутке. Водила, дальнобойщик, посмотрел на него как на больного, но отговаривать не решился.

В переводе с эвенского «кадыкчан» означает «долина смерти». Коренные колмычане боялись этого места как чумного (земля якобы недобрая), а советские геологи отыскали там уголь и построили шахтерский поселок. Когда-то здесь жило больше десяти тысяч человек, но после взрыва на шахте в 1996-м все резко пришло в упадок, а после размораживания единственной действующей котельной жизнь и вовсе прекратилась.

Сашка давно хотел поснимать город-призрак, но к тому, что увидел, готов не был. Он шагал по вымершим улицам, мимо пустых пятиэтажек, школ и больниц, ломая ботинками осколки разбросанного повсюду стекла. Ветер блуждал в провалах зданий, петлял между разрушенных стен, выметал пыль из оставленных нараспашку и разграбленных квартир. Его тогда накрыл совершенно животный, неконтролируемый страх, за который ему тут же стало неловко. Еще несколько часов он бродил по пустынным улицам, фотографировал старые машины в гаражах, упавшие на пол книжные стеллажи в домах, брошенные детские игрушки, расстрелянный из винтовки памятник Ленину на площади – и, едва набрав нужный материал, поспешил убраться восвояси.

Опыт был любопытный, но повторить его в одиночестве Сашка бы не отважился. Очень уж неприятные эмоции вызвал у него тот мертвый город.

Сашка упаковал фотоаппаратуру, бросил прощальный взгляд на спящий Магадан и пустился в обратный путь – шел второй час ночи. Он пробыл на сопке совсем недолго, но успел продрогнуть и проголодаться. На середине спуска его внимание привлек необычный звук, идущий из редколесья. Что это за шум, было неясно. Мог и медведь пробираться сквозь бурелом, и лисица охотиться за бурундуком, и заяц остервенело копать землю под ближайшей лиственницей. Стараясь не шуметь, Сашка достал камеру и осторожно двинулся на звук, который, по мере приближения, приобретал все более странные отголоски.

В какой-то момент Сашка почти уверился, что разобрал человеческие голоса, но тотчас все снова затихло, а затем что-то зашуршало, то ли перекатываясь, то ли волочась по земле. Пригнувшись, он бесшумно нырнул в заросли стланика с камерой на изготовку. Что бы там ни происходило, это стоило запечатлеть для истории. Случайные кадры всегда самые удивительные.

Две серые фигуры возникли едва ли не перед носом – их отделяло всего несколько метров, и Сашка разочарованно вздохнул – это всего лишь люди. Он собирался повернуть обратно, но любопытство – и ощущение странного несоответствия – заставило его задержать взгляд. Двое мужчин (лиц он разобрать не мог) возились возле низкорослого кустарника, загребая землю и опавшую хвою. Для сбора ягод и грибов еще рано, да и какой идиот пойдет собирать ягоды и грибы ночью? Сашка машинально навел фокус и пару раз нажал на кнопку. Щелчок фотоаппарата прозвучал в окружающей тишине неожиданно громко. Две фигуры замерли – и Сашка вместе с ними. Не очень-то вежливо подглядывать за людьми, чем бы они тут ни занимались. Какими словами объяснить, что он (так сложилось) всего лишь проходил мимо и не собирался шпионить?

Он задержал дыхание, боясь выдать себя. Он терпеть не мог, когда вторгались в его личное пространство, поэтому и сам избегал лезть не в свои дела. Несколько секунд незнакомцы прислушивались, а затем поднялись, о чем-то тихо переговариваясь. Один держал в руках лопату с укороченной рукояткой – в светлом сумраке отчетливо темнело широкое лезвие с налипшей грязью. Сашка отступил на шаг в сторону, упершись спиной в ствол лиственницы и полностью скрывшись из виду. Он простоял, не шевелясь, минут пять, прежде чем решился выглянуть из укрытия – поляна уже опустела.

Взгляд невольно задержался на том месте, где недавно маячили два силуэта, а теперь лишь еле заметно возвышалась неровная насыпь да зеленел косматыми ветвями кустарник. Сашка заколебался на мгновение, а затем решительно развернулся и зашагал прочь, негодуя на собственное замешательство.

«Тебе не должно быть никакого дела до этих двоих! – мысленно укорял он себя, выбираясь на ведущую к трассе тропу. – Возможно, странно встретить кого-то ночью на сопке, но, с другой стороны, сам-то ты, на минуточку, где находишься? Мало ли что движет людьми! Бессонница, жажда приключений или желание отдохнуть от городской суеты. Тебя это в любом случае не касается».

Сашка остервенело раздвигал ветви, то и дело хлеставшие его по лицу, все сильнее злясь на свое неуместное любопытство. Но что-то не давало ему покоя, заставляя вновь и вновь прокручивать в памяти случайную встречу. Когда заросли отступили, открывая пологий, почти лысый склон, Сашка ускорился, подсознательно стараясь побыстрее удалиться от того места, которое так его смущало.

«Они что-то закапывали? Ночью? На сопке?»

Проклятие. Он резко остановился, нервно перевесил сумку на другое плечо и повернул обратно.

Поляна по-прежнему была пуста. В воздухе разливалась дрожащая сырость, пробиралась под куртку, но разгоряченный ходьбой Сашка больше не чувствовал холод. Крутившаяся в голове мысль становилась все более назойливой, раздражая, побуждая раз и навсегда покончить с нею.

Сашка огляделся, стыдясь принятого решения, опустился на корточки и принялся разгребать рыхлую кучу. Земля поддавалась легко, иглы хвои и острые щепки кололи пальцы и норовили вонзиться под ногти. В какой-то момент Сашка психанул и остановился, осмысливая свой поступок. Может, семья любимого питомца похоронила, а он разрывает могилу, как больной вандал? От этой мысли по спине пробежал холодок, но все та же навязчивая мысль не дала ему остановиться на полпути – он ведь все равно не успокоится, пока не выяснит правду. Пусть даже этой правдой окажется то, что он последний кретин и параноик.

Его пальцы коснулись чего-то мягкого и гладкого, но Сашка не сразу понял, что это такое. Пришлось копнуть еще несколько раз, игнорируя попавшую в ладонь занозу. Один гребок, второй, третий. Будь сейчас день, он бы сразу понял, что раскопал. Но в тусклом свете белой ночи понадобилось не меньше минуты, чтобы распознать среди черных комьев почвы узкое женское запястье.

В отделении полиции Сашку продержали несколько часов. Он снова, снова и снова повторял свою историю и показывал два сделанных наспех снимка. Лицо одного мужчины было видно в профиль довольно отчетливо, а вот ракурс второго давал лишь общие сведения о внешности: рост – около 180, среднее телосложение, короткие темные волосы.

Сашка отвечал на вопросы следователя, послушно описывая каждый свой шаг и каждую увиденную деталь, но ощущал себя так, словно наблюдает за беседой со стороны. Он вроде бы открывал рот, произносил членораздельные фразы, но при этом не участвовал в происходящем. Происходящее казалось абсурдной, жестокой иллюзией.

К моменту начала осмотра криминалистами места преступления Сашку уже отвезли в отделение. Двумя часами позднее следователь показал ему снимки убитой, и увиденное вырвало его из анабиоза, заставляя понять, что это не дурной сон, а самая настоящая реальность.

Она была юной, на вид – не больше восемнадцати, и очень худенькой. На мертвенно-бледном лице ярким пятном розовели губы – сочные, полные жизни, такие неуместные у покойницы. Сашка не сразу сообразил, что это помада.

Следователь говорил о том, что сделанные им снимки – невероятная удача и очень помогут следствию, что сейчас он может идти, но в ближайшее время пусть не покидает город – его показания еще понадобятся. Сашка кивал и, вероятно, выглядел таким пришибленным, что следователь лично проводил его до выхода.