– Я забираю Сергееву. Через десять минут выпустите ее в коридор…, – крикнув это медсестре, он ушел…
– Раздевайся, – доктор закрыл дверь своего кабинета на ключ, – и ложись на кресло.
Алекс всегда стеснялась осмотров гинекологов, особенно тех, у кого была впервые, поэтому замешкалась, запуталась в штанах, но потом кое-как справилась с волнением и залезла на кресло, сжимая ноги неестественным образом.
–Да ладно, дуреха, – засмеялся врач и мягко их раздвинул, – ничего с тобой не случится.
Этот смех ввел Алекс в ступор, потому что в этот же момент она почувствовала, как гинеколог начал мягко массировать самую чувствительную зону ее женского органа.
–О-о-о-о-о… – неожиданно пришел оргазм.
Алекс было страшно неловко оттого, что она оказалась в такой непредвиденно щекотливой ситуации. А доктор, насмешливо улыбаясь, тут же открыл дверь и указал женщине на выход. Пряча глаза, та сползла с кресла и поспешила вернуться в отделение …
Пушкина тем временем затесалась в толпу больных и со страхом поглядывала оттуда. Алекс поняла, что сейчас поговорить с нею уже не удастся.
–Лен, – обратилась она к Лене Кошкиной, – что это происходит ночью за окном?
–Не поняла?! – взгляд был неподдельно удивленным.
–Ну, светящаяся дверь…
–Да, девушка, – засмеялась Кошкина, – тебя натуральные глюки долбят. А динозавры на соседних кроватях не мерещатся?
–Нет, я серьезно, – Алекс было неприятно, что ей не верят, – я видела дверь. И не только я, и Светка Пушкина....
–Так спроси у Пушкиной…
–Да не могу, она от меня прячется.
–Давай заловим. В туалете.
–Нет, давай лучше ночью не спать, и вместе проверим…
…Ночь выдалась ветреной и дождливой. За окном мрачно шелестели деревья, словно возмущаясь непогодой. По стеклам бил дождь, а в отделении было на удивление тихо и спокойно. Лишь в наблюдательной палате иногда негромко и одиноко покрикивала привязанная к кровати старушка. Весь больничный воздух был пронизан умиротворением и покоем.
–Что-то у нас сегодня слишком мирно. Не к добру, – Алекс говорила очень тихо, чтобы не нарушить сон душевнобольных людей.
–Ну почему? – Кошкина зевнула, – так бывает. Полнолуние закончилось, вот и дрыхнут. Одни мы, как дуры, сидим, вылупившись в окно. Все равно, кроме капель на стекле ничего не увидим. А снотворное действует. Может, ляжем все-таки? Спать хочется. Смотри, Пушкина спит.
–Нет. Давай посидим. Очень хочется понять, что здесь происходит?
–Ну, тогда давай разговаривать, а то я сон побороть не в силах.
–Только тихо. В прошлый раз, когда в отделении начался шум, дверь исчезла. Расскажи о себе. Как здесь оказалась? Как смогла вляпаться с наркотиками? Опыта не хватило? Или времени замести следы?
–Да ты что, подумала, что я наркоманка? – Лена тихонько захихикала, – Нет. Я, правда, частенько «закладываю», – она многозначительно пощелкала пальцами по шее, – Ну, жизнь, сама понимаешь, «не сахар», всем нужна разрядка. А мать, как только я появлюсь домой навеселе, тут же вызывает санитаров и отправляет в психушку. С пятнадцати лет здесь отмечаюсь.
–Что за стерва? Дочку, почти здоровую, в дурку…
–Почему почти? У меня с головой порядок. Во всяком случае, отклонений не обнаружено.
–А как же «принудиловка»? На нее психически здоровые люди не попадают.
–Просто мы однажды крепко забухали, я неделю не ночевала дома. Мать подняла шум, нашли нас «на хате». Я была «вумат», ничего не помню. Очнулась в ментовке, в кармане – двадцать граммов героина. Как он туда пропал, не знаю. Я спьяну подписала какие-то бумаги, потом цифра неизвестным образом превратилась в семьдесят, мне грозил серьезный срок. А поскольку я постоянный житель «дурки», мать быстренько «подсуетилась», подарила подруге иномарку, кстати, ее подруга – главный врач этой больницы, меня признали невменяемой, дали группу и присудили полгода принудительного лечения…
–А говорят, ты уже почти два года лежишь…
–Задержки в ментовке, а надо все оформить официально, – Лена закурила, – жалко одного: пока я здесь лежу, мать лишила меня родительских прав. Теперь долго восстанавливать. Но в тот момент это было необходимо. Иначе, какая же я невменяемая?
–У тебя есть ребенок? – Алекс удивленно подняла брови, – я думала, тебе лет двадцать… Хотя… дурное дело нехитрое.
–Дочка Настя. Я ее в одиннадцатом классе родила. Сейчас ей двенадцать. Дочь не дура, как я. Круглая отличница, между прочим. В музыкальную школу ходит, на фигурное катание, в художку… – на глазах Кошкиной выступили слезы, но она сразу же смахнула их уголком простыни.
–А она к тебе приезжает?
–Нет. Мать не разрешает. Она хочет, чтобы Настена любила и слушалась только ее. Она даже заставила ее мамой называть, а меня Леной.
–Ничего себе! А кто отец, знаешь?
–Ты что меня шлюхой сочла? – Лена, смеясь, толкнула Алекс в плечо, – конечно, знаю. Один бесчестный бизнесмен, который соблазнил девчонку, обещал жениться, а сам оказался женат и разводиться не собирался. Но Насте он помогает. Да она и похожа на него.
–Да, подруга, – грустно усмехнулась Алекс, – печальная у тебя жизнь.
–Ничего, я привыкла, по-другому не умею. Мне бы только узнать имя стукача. Кто меня подставил?
–А ты до сих пор не поняла? – Алекс чуть не поперхнулась, – тебе так и не дошло? Ты не знаешь, кому ты не нужна на свободе?
–Кому? Я никому ничего плохого не делала, никого не предавала, не подставляла…
–Никакая ты не нормальная. Ты дурочка конченая. И я думаю срок твой закончится очень нескоро. А восстанавливать родительские права тебе вряд ли придется.
–Что ты хочешь этим сказать?
–Да ладно, проехали, – Алекс поняла, что «открыть глаза» Кошкиной ей вряд ли удастся, и постаралась поменять тему разговора, – а я, когда начинает «рвать крышу», зверею. Убить кого-то – это запросто.
–А я думала, ты случайно прикончила того типа…
–Да прям, случайно! В моей жизни случайностей не бывает. В моей жизни все закономерно. К тому же, он был не первым. Просто о других никто не знает. И дождь смыл следы пребывания их на земле… – последние слова Алекс произнесла нараспев с задумчивой улыбкой на лице.
–Ты еще кого-то убила? – Кошкина округлила глаза и даже напряглась от любопытства, – расскажи. Ну, расскажи, пожалуйста.
–Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, – Алекс, шутя, щелкнула Лену по носу, – когда-нибудь. В другой раз.
–А у тебя ведь были уже «принудиловки»?
–Да. Первая – за кикимору, которую я в реанимацию уложила. А вторая – за разгром в ресторане. Так, мелочи…
Неожиданно громкий храп с посвистыванием прервал их разговор.