Вечной памяти не хочу
На родной земле.
1 чтица – Все дело в том, чтобы мы любили, чтобы у нас билось сердце – хоть бы и разбивалось вдребезги!
2 чтица – Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи – те самые серебряные сердечные дребезги!
Исполняется песня Сергея Холкина «КАБЫ НАС С ТОБОЙ ДА СУДЬБА СВЕЛА…»
Кабы нас с тобой – да судьба свела —
Ох, веселые пошли бы по земле дела!
Не один бы нам поклонился град,
Ох мой родный, мой природный, мой безродный брат!
Как последний сгас на мосту фонарь —
Я кабацкая царица, ты кабацкий царь.
Присягай, народ, моему царю!
Присягай его царице, – всех собой дарю!
Кабы нас с тобой – да судьба свела,
Поработали бы царские на нас колокола,
Поднялся бы звон по Москве-реке
О прекрасной самозванке и ее дружке.
Нагулявшись, наплясавшись на земном пиру,
Покачались бы мы, братец, на ночном ветру…
И пылила бы дороженька – бела, бела, —
Кабы нас с тобой – да судьба свела!
Ученица – с косой, восторженными глазами, очень возбужденно – как будто обращаясь к женщине в кресле, читает отрывок из «Повести о Сонечке»
Марина, я страшно – много говорю? Неприлично много, и сразу обо всём – всё я плачу: плачу – навзрыд, а сама говорю. Я и во сне всё время говорю: спорю, рассказываю, доказываю, а в общем – как ручей по камням – бессмыслица. – Марина! Меня же никто не слушает. Только Вы, Марина!
Так, про ту ярмарку. Раз иду в своём платочке, и из-под платочка вижу: громадная женщинам, даже баба, бабища в короткой малиновой юбке с блёстками под шарманку танцует. А шарманку вертит – чиновник. Немолодой уже, зелёный, с красным носом, с кокардой. Тут я его страшно пожалела: бедный! должно быть, с должности прогнали за пьянство, так он с голоду… А оказалось, Марина, от любви. Он десять лет тому назад, где-то в своём городе, увидел её на ярмарке, и тогда она была молоденькая и тоненькая и, должно быть, страшно трогательная. И сразу в неё влюбился (а она в него – нет, потому что была уже замужем за чревовещателем), и с утра стал пропадать на ярмарке, а когда ярмарка уехала, он тоже уехал, и ездил за ней всюду, и его прогнали с должности, и он стал крутить шарманку, и так десять лет и крутит, и не заметил, что она разжирела – и уже не красивая, а страшная… Мне кажется, если бы он крутить перестал, он бы сразу всё понял – и умер.
– Марина, я сделала ужасную вещь: ведь его та женщина ни разу не поцеловала – потому что, если бы она его хоть раз поцеловала, он бы крутить перестал: он ведь этот поцелуй выкручивал! – Марина! Я перед всем народом …Подхожу к нему, сердце колотится: «Не сердитесь, пожалуйста, я знаю вашу историю: как вы всё бросили из-за любви, а так как я сама такая же…» – и перед всем народом его поцеловала. В губы.
Вы не думайте, Марина, я себя – заставила, мне очень не хотелось, и неловко, и страшно,:и его страшно, и её страшно, и… просто не хотелось! Но я тут же себе в жизни не целовал, – три. И уже не поцелует, – четыре. А ты всегда говоришь, что для тебя выше любви нет ничего, – пять. Докажи, – шесть». И есть, Марина, поцеловала! Это был единственный трудный поцелуй за всю жизнь.
А он, должно быть, до сих пор стоит… Десять лет, десять лет пыльных площадей и пьяных мужиков, а поцеловала всё-таки не та!
Звучит песня Елены Фроловой «ТЫ ЗАПРОКИДЫВАЕШЬ ГОЛОВУ…»
Ты запрокидываешь голову
Затем, что ты гордец и враль.
Какого спутника веселого
Привел мне нынешний февраль!
Преследуемы оборванцами
И медленно пуская дым,
Торжественными чужестранцами
Проходим городом родным.
Чьи руки бережные нежили
Твои ресницы, красота,
И по каким терновалежиям
Лавровая твоя верста… —
Не спрашиваю. Дух мой алчущий
Переборол уже мечту.
В тебе божественного мальчика, —
Десятилетнего я чту.
Помедлим у реки, полощущей
Цветные бусы фонарей.
Я доведу тебя до площади,
Видавшей отроков-царей…
Мальчишескую боль высвистывай,
И сердце зажимай в горсти…