Филарет. Историческая повесть в стихах

Благополучье. Уж в который раз
пытался он сыскать беды начало.
Был молод, смел, был к подвигам готов,
Учен, но глуп, молился Богу мало,
Не опасался хитростей врагов.
Был и народу, и царю угоден,
Надеялся судьбу держать в узде!
Но как удержишь, если за поводья
Её не сам ты водишь, а злодей.
– И вот я где! Враги мои, смотрите, —
Развел он руки, – это Сийский скит,
Сам я – монах, чернец, а мой мучитель, —
Он сжал виски, – гонитель мой царит!
Но разве не должны мы были вместе
Делить с ним власть? Да он мне клялся в том!
Он обещал! А сам опутал лестью…
И я поверил! О, я был глупцом!
Он встал к стене, уперся в брус затылком,
Подумал: – «где-то так же вот жена
Монашествует в Заонежье, в ссылке…
Ну, ладно я! Ее-то, в чем вина?!
В чем дети пред Борисом виноваты?
Их-то за что всех в Белозерский скит
Сослал злодей?! Но близок час расплаты,
За всех за них Отрепьев отомстит!
Все в скорости должно перемениться…
Ужо дождусь!» – монах взглянул на свет:
– Темнеет, солнце рано здесь садится, —
И к образам склонился Филарет.
Лились слова в холодный сумрак кельи
И слышалось: – «…храни их, не покинь,
Дай силы мне…, – и, распрямив колени,
Трехкратное: – Аминь. Аминь. Аминь».

III

Тянулись дни в тоске, в смиреньи внешнем,
В молитвах, в покаянии, в постах,
Но теплилась в его душе надежда,
Что ссылка не конец пути – этап
И завершенье прежней ровной жизни.
А все стерпеть ему достанет сил.
Куда трудней, бежать от скорбных мыслей
О всех родных, кого Борис сгубил.
А их немало – мать, отец, три брата,
Их жены, дети, члены их семей.
«До всех добрался, душегуб проклятый,
Боится, что мы родом познатней,
Что на престол имеем больше права,
Чем он, досель безвестный Годунов…»
Он вспоминал семью, детей ораву —
Горластых забияк и драчунов;
Хозяйство, дом, что срублен был добротно,
Конюшню, красногнедых рысаков,
Рыбалку, соколиную охоту —
Все то, что отнял силой Годунов.

IV

Раздумья дня сменялись сном тревожным,
Удушливым, и снился всякий раз
Ему один и тот же осторожный,
Опасный зверь со злобной парой глаз.
Зверь водит носом, он кого-то ищет,
Крадется в предвкушении борьбы,
Один прыжок – и вот с оскалом хищным
Он перед ним, поднялся на дыбы,
Когтями впился в плоть, отбросил к двери…
– Жаль, дверь закрыта! Где же Воейков?
И вдруг он видит пред собой не зверя —
Пред ним в звериной шкуре Годунов!
Царь – оборотень! Вот она разгадка
Злодейств Бориса! Это точно он!!!
И, распахнув глаза, готовый к схватке,
Он понимал, что это только сон.
Всего лишь сон, но так на явь похожий,
Как неподделен крик, животный страх.
– Вон и мурашки, – он взглянул на кожу, —
И липкий пот, и боль, и дрожь в ногах.
Ему хотелось выть, как волк на звезды
Протяжно воет, вскинув морду ввысь,
И подступала мысль, что слишком поздно
Надеяться, что ладной будет жизнь.
– Нет! Не хочу! Зачем мне жизнь такая?
Мой дух убог, он немощен от бед.
Пошли мне смерть, – ко Спасу подступая,
Все больше распалялся Филарет.
– Зачем унижен я? Зачем заброшен
Тобою в дикий и безлюдный край?
В чем пред Тобой я провинился в прошлом?
Что искупаю? Ну же, отвечай!
Молчишь? Молчи! Да я и сам все знаю!
И на скамье, свернувшись калачом
И глаз до бела света не смыкая,
Он все лежал и думал о былом.

V

Он вспоминал себя. Какой был щеголь!
А как любил обхаживать девиц!