Три Л Том 1. Големы

Возиться с завтраком не хотелось, и она спустилась на два этажа, в большую почти безлюдную столовую, где готовили великолепные круассаны и сдобные булочки с корицей. И отличный кофе какой-то очень дорогой марки. Ну разве от такого откажешься?

После завтрака девушка спустилась ещё ниже, в мастерскую. Почему-то руководство настаивало, чтобы она работала именно здесь – в просторном, хорошо освещённом, но лишённом окон помещении. Но тут уж хозяин барин, что сказал, то и делай. И из того, что дали. Лена удивлялась странному материалу, похожему на полимерную глину, но при этом совершенно иному на ощупь, тёплому и нежному. Лену казалось, что она касается человеческой кожи.

На рабочем столе лежали фотографии и эскизы того, что Лене предстояло сделать. И это была ещё одна странность, вроде бы объяснённая учёным, но всё равно удивлявшая девушку. Ей нужно было лепить не просто эскиз для робота или, как она думала сначала, что-то вроде очень хорошего манекена. Нет, в первый же день Лене дали папку с фотографиями и подборку видеозаписей и сказали, что она должна «создать человека по этому образцу». Ни больше, ни меньше. И не лепить, как обычно лепят большие скульптуры: отдельно голову, торс, конечности, соединяя потом всё на каркасе. Нет, её в мастерской ждала заготовка – что-то вроде обрубо?вки[3 - Обрубо?вка – упрощённое до плоскостей скульптурное изображение человека, обычно головы, но иногда и тела, использующееся в обучении рисованию.] в натуральную величину, в которой уже были заданы все пропорции будущей фигуры. На эту болванку следовало «налепить мышцы», придать ей живость, черты когда-то существовавшего человека, при этом не полностью копируя его.

«Представьте, что вы создаёте брата, но не клон, не двойника человека с фотографий», – говорили ей заказчики, раскладывая на столе эти самые фотографии, сделанные лет за сорок до её, Лены, рождения. Высокий стройный парень-манекенщик с красивым, но слишком худым и в то же время рельефным на её взгляд телом (наверняка сидел на жёстких диетах и не вылезал из спортзалов, качая «кубики»), с правильным лицом, светло-русыми, как когда-то говорили, поло?выми волосами и трудноуловимым ощущением превосходства, сквозившим в каждом его движении. Это ещё больше проступало в видеозаписях, для которых парень наверняка позировал, даже когда занимался обыденными делами.

– Неприятный он человек, – заметила тогда Лена.

– Верно, – согласился Лев Борисович. – Человеком он был отталкивающим, самовлюблённым эгоистом. Но в своё время – одним из известнейших людей в мире моды и искусства. Его называли «вторым Антиноем»[4 - Антино?й (111 – 130 гг. н. э.) – греческий юноша, любимец римского императора Адриана, славившийся своей красотой; после гибели объявлен богом. До нашего времени сохранилось множество скульптурных портретов Антиноя, его бюсты используются при обучении академическому рисунку.], да и псевдоним был не менее громким – Лепо?нт. Он погиб в двадцать семь лет, по собственной дурости, но перед этим, нуждаясь в деньгах, продал своё тело одной фирме. Наш центр перекупил право использовать его образ, мы хотим создать роботов с внешностью Лепонта. Но я прошу не повторять его вид полностью. Представьте, каким он мог бы быть. С такими пропорциями, но с другим характером, судьбой.

И теперь Лена вглядывалась в фотографии давно умершего человека, пытаясь понять: что нужно повторить в точности, а что изменить – неуловимо, но так, чтобы создать иной, человечный образ. И по привычке говорила с ним как со знакомым, ведя странный для постороннего «диалог», в который вплетала любимые с детства песни.

* * *

– Можно? – От двери раздался низкий хрипловатый голос Льва Борисовича. – Сегодня я свободен весь день и решил заглянуть к вам в гости.

– Здравствуйте! – Девушка радостно улыбнулась, и старый учёный вновь, как в первый день, залюбовался ею. У него могла бы быть такая дочь… или внучка.

Лена сгребла в сторону фотографии и расставила на рабочем столе посуду.

– Скоро чай закипит, а булочки я с вечера приготовила.

– Спасибо! – Он грузно опустился в кресло. – Как работа продвигается?

– Понемногу. – Девушка бросила быстрый взгляд на фигуру в центре мастерской, из-за цвета материала казавшуюся живым голым человеком. – С телом почти закончила, это не так сложно…

Учёный понимающе улыбнулся оборванной на полуслове фразе. Фигуру следовало делать абсолютно реальной, со всеми признаками пола, что Лену несколько смущало. Медсестра и массажист, она не стеснялась обнажённого тела, но создавать его – это совсем другое.

– Теперь вы займётесь лицом? – Лев Борисович с наслаждением отпил золотистого и невероятно вкусного чая.

– Не сейчас, но скоро. Нужно сначала ладони доделать. – Лена придвинула ему тарелку с булочками. – У того они какие-то некрасивые были, как у манерной женщины, а скелет совсем не утончённый. Лепонт, наверное, на диетах сидел?

– И пластические операции делал, небольшие, – подтвердил учёный.

– Почему же за образец взяли именно его? Только из-за прав на внешность?

– Не только. – Учёный снова взглянул на обнажённую фигуру. – Он был невероятно здоровым человеком и – вы сами это признаёте – очень красивым. Наш центр нуждается в деньгах, вот руководство и решило, что продажа красивых роботов сможет привлечь дополнительные деньги.

– Секс-куклы? – Лена брезгливо поморщилась. – Их, вроде, запретили ещё полвека назад. Снова разрешили? А что психологи?

– Нет, не секс-куклы, – с удовольствием, всегда сопутствующим разговорам о работе, начал объяснять Лев Борисович. – Компаньон, телохранитель, лакей. В качестве робота-компаньона обычно предлагают женский образ, но эта ниша уже занята, к тому же мы делаем не игрушку или псевдо-собеседника для одиноких стариков, а полноценного компаньона, друга для человека. А друг обычно воспринимается именно мужчиной.

– Друга? – Лена, уже допившая свой чай и теперь рассматривавшая фотографии, удивлённо подняла взгляд на учёного. – Друга сделать нельзя! И кто согласится на такого друга? Что с вами? Вам плохо?

– Ничего. – Учёный перевёл дыхание. – Просто возраст. Всё уже прошло.

Девушка с тревогой вгляделась в лицо старшего друга и, немного успокоенная его тоном, осмелилась спросить:

– Простите, я слишком любопытная, но сколько вам лет? И почему вы до сих пор работаете вот так, на износ?

– Я не знаю, сколько мне лет, около девяноста примерно. – Учёный налил себе ещё чая. – Я – параллельщик. Я оказался здесь в две тысячи двадцать первом году.

– Параллельщик? – Лена неверяще взглянула на него. – Я не думала… Простите.

– Всё нормально. – Он успокаивающе улыбнулся и начал рассказывать задумчивым и немного грустным голосом:

– Именно потому я и работаю здесь – слишком хорошо знаю, что такое одиночество. И из-за сына. Я попал в этот мир во время одного из последних нападений, подростком, ничего о себе не помнил, как почти все параллельщики, и долго привыкал, с трудом приняв то, что я – единственный в своём роде. Поэтому я и хотел создать друга, хотел, чтобы никто не знал одиночества. Выучился на программиста, женился, но жена вскоре погибла в катастрофе, а Лёша, наш сын, заболел лейкемией. Её тогда ещё плохо умели лечить. Он не дожил до десяти лет, половину жизни провёл в больнице, не зная, что такое играть с друзьями. Именно из-за данного ему слова я и работаю здесь. Я хочу создать друга.

– Разве робот может быть другом? – Лена, хотя и потрясённая рассказом учёного, понимала, что соболезнования прозвучат фальшиво, да и успокоилась за его здоровье и поэтому не скрывала своего отношения к идее, незаметно для себя говоря всё громче и возмущённее:

– Сколько их придумывали – электронных собак, говорящих кукол, сиделок. Остались лишь сиделки для стариков, да и то с ограниченными функциями. Люди не хотят общаться с программой, это ненормально и или забавляет ненадолго, а потом забывается, или приводит к психическому расстройству, вы же знаете. Мода на эти игрушки давно прошла, сейчас даже автоответчиками мало кто пользуется.

– Я говорю не о примитивной игрушке, а об искусственно созданном разуме – всесторонне развитом, с эмоциями, полноценными реакциями на окружающее, настоящем друге, понимаете? – спокойно, словно ребёнку, объяснил Лев Борисович.

– Он не будет настоящим другом! Это всего лишь хорошо запрограммированный робот, и чем лучше вы его запрограммируете, тем больше будет чувствоваться обман. Нельзя сделать идеальную программу, – упрямо возразила Лена.

– А что вы понимаете под «идеальной программой»? – Учёный сотни раз участвовал в подобных спорах, и теперь не думал над тем, что сказать – слова приходили сами, заученные, как таблица умножения. Он наслаждался самой возможностью поговорить, любуясь всё более горячящейся девушкой. – Беспрекословное выполнение приказов хозяина? Я имею в виду не это, а создание личности, полностью учитывающей эмоциональное и физическое состояние друга-человека, и тогда такой компаньон станет вести себя соответственно характеру человека, даже перечить ему иногда.

– Но человек будет знать, что это программа! – Лена собирала со стола посуду, и та звенела от резких, сердитых движений девушки. – Это вызовет ещё большее отвращение. Когда кто-то буквально читает твои мысли, высчитывая: «если ты ведёшь себя так, надо сделать так», – это противно!

– Все мы делаем именно так: оцениваем поведение человека и подстраиваемся под него. – Лев Борисович невольно улыбнулся горячности девушки.

– Но не для того, чтобы угождать другим! Мы это делаем, чтобы нам было хорошо. И тем, кого любим.

– И он тоже. – Учёный примиряюще смягчил голос. – В том и задача, чтобы компаньону было хорошо, когда хорошо его другу-человеку. Компаньон будет личностью, но личностью, искренне любящей своего друга, – это его суть, основа его природы.

– Нет! Это не дружба, не спасение от одиночества. Идеально только осознанное равенство, самостоятельный выбор: «я с тобой, потому что сам захотел этого, сам связал с тобой жизнь». Программа – в лучшем случае всего лишь программа.

– Это не программа, поймите. – Учёный кинул странный взгляд на фигуру в центре комнаты. – Компаньон – не запрограммированная машина, а личность. Идеальный друг.

– Идеальный раб! – резко бросила Лена. – Безответный, даже если станет перечить, то тоже в угоду хозяину. Не другу – хозяину. Нормальный человек не захочет такого друга. Если это просто робот – он останется игрушкой без мыслей, чувств. Пустая кукла. А если он хотя бы отчасти будет личностью, то мы вернёмся к рабству!

– Он будет личностью! Самостоятельной, имеющей право выбора! – Учёный тоже распалялся, удивляясь давно забытому чувству азарта, словно возвращавшего его во времена молодости.

– И у него будет право уйти? Право не только любить, но и ненавидеть? Тогда он станет таким же, как мы, он станет человеком. И зачем тогда всё это? – В голосе Лены зазвучала горечь. – Может, лучше уметь общаться друг с другом? Любить и ненавидеть самим? Людей сейчас десять миллиардов, разве этого мало?

– Он не может ненавидеть, вспомните этические законы робототехники. – Учёный улыбнулся: эти правила, забытые на полвека, стали важны как раз во времена его молодости. – Хотя простите, вы не читали Азимова.

– Читала, у бабушки огромная библиотека. – Лена нервно листала стопку фотографий – только чтобы занять руки. – Законы робототехники? Это не этические законы, это кредо идеального рабовладельца!

– Почему? – Лев Борисович удивлённо взглянул на Лену. – Это по сути этические нормы человеческого общества!

– Вы серьёзно думаете, что эти законы – этические нормы? Это бред! Простите… – Она смутилась, осознав, что грубит тому, кто в четыре раза старше её, но учёный заинтересовался, потому что подобную мысль слышал впервые. И радовался, что девушка говорит на одном с ним языке. Если она в детстве много читала, то понятно, откуда у неё такая развитая речь.

– Почему вы считаете, что это кредо рабовладельца?

– Почему? Судите сами! – Лена схватила лист бумаги. – Первый закон помните? «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы этот вред был причинён». Так? А что такое вред? Это не только физическая травма, это всё, что может расстроить человека или повредить его имуществу. Из Первого вытекает Второй закон: «Робот должен повиноваться всем приказам человека, если они не противоречат Первому закону». Повиноваться! Что бы хозяин ни приказал, робот обязан это выполнить, какое бы насилие над ним не чинил человек. А насилие будет – вспомните истории с секс-куклами и роботами-сиделками! Выродки среди людей будут всегда. И робот не сможет даже убить себя, потому что это противоречит Третьему закону: «Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, какая не противоречит Первому и Второму законам». Сложите всё вместе и полу?чите идеального, беспрекословно подчиняющегося раба, запертого в пыточной этих законов! Он полностью во власти хозяина, и есть только одно ограничение – он не может по приказу хозяина причинить кому-то вред. Но это опять же правило рабовладельца: «Чужой раб не должен быть мне опасен, как бы ни был опасен его владелец». Вы же к этому добавляете свою «безусловную любовь к человеку»! Знаете, что означает ваша «свобода выбора»? «Или ты полностью подчиняешься мне, любишь, боготворишь меня, или будешь уничтожен»! Закон древнего божка! Хотите стать таким «богом»? Я думала, вы умный человек!..