Маски трёх эпох. Том 2. Посланники

Послышался приглушённый удар – Ланта толкнули так, что он въехал плечом в дверь рубки. И вынужден был открыть её.

Всё-таки сбылись слова, сказанные им в первый день в этом мире, когда мы спасали это стадо павианов. Мне пришлось закрываться, защищая себя. Но не бросать Ланта!

Мы не предусмотрели защиты на такой случай. Угрозу ждали извне, а если внутри – есть же робо-охрана. Что её окажется мало, мы и представить не могли. Я была вынуждена импровизировать. И единственное, что пришло на ум – газ. Не слезоточивый, от него пострадает и Лант. Сонный.

***

Лант очнулся через пять минут после того, как я втащила его в кухню. Медленно сел, обвёл комнату непонимающим взглядом, глубоко вздохнул и закашлялся от боли в рёбрах. Я, сев рядом с ним на пол, протёрла лицо друга мокрым полотенцем и протянула стакан воды.

– Как ты?

– Нормально. – Он поморщился, тяжело поднялся. – Чем ты нас?

– Снотворным. Они проспят ещё минут пятнадцать. Больше нельзя – помрут.

– Понял. Сейчас.

Он отдал браслету приказ.

На встроенном на дверь экране замелькали силуэты вызванных с нижнего уровня и из кладовых робо-слуг – охранников, лакеев, горничных. Тех, кого мы не хотели включать, чтобы не смущать наших гостей. Теперь мы поменяли своё решение. С этой минуты роботы будут безмолвными статуями стоять во всех ключевых точках яхты, во всех парадных комнатах. Хотите, чтобы мы вели себя как местная знать, – полу?чите! И не жалуйтесь, что бездушный неотступный взгляд десятков кукол вызывает у вас страх.

Роботы – и есть роботы. Одна робо-горничная в виде изящной античной статуи вполне может тащить двух крепких мужиков. А что они мордой лица скребут по шершавому, словно наждак, ковровому покрытию – это не наши проблемы.

Через пять минут все «честные моряки» снова были заперты. Капитан и ещё с десяток самых активных – в отдельной каюте, из которой мы убрали всё, оставив лишь раковину и унитаз. Без стенок. Этим не привыкать. Помощника капитана и тех четверых, кто пытался защитить Ланта, – в другой каюте, уже обычной. Остальных вернули в помещение бассейна. Но теперь там не осталось ни удобных матрасов, ни карт и триктрака, а дверь в спортзал была полностью заблокирована. Посидят в голом трюме под присмотром десяти роботов, послушают проповеди о христианском смирении и любви к ближнему. Им это полезно.

Ещё через пять минут разграбленные комнаты сияли чистотой и порядком. Одни мы знали, что в них творилось совсем недавно.

– Унковскому и Жюли скажем, что всё ограничилось бассейном, – объяснял Лант, пока я осторожно обрабатывала его синяки и мазала скулу маскировочным кремом. – А то русские откажутся забирать этих идиотов. Капитана с его кодлой сдадим, а остальные…

Остальные, те, кто очнулся в знакомом до тошноты трюме, не знали русскую поговорку о синице и журавле, но наверняка согласились бы с ней после того, как с экрана заговорил Лант:

– Очухались? И как прогулка? Развлеклись? За развлечения платят. И вы заплатите. Мы хотели каждому из вас дать денег, одежду и рекомендательные письма. Теперь видим, что вы и без этого не пропадёте. А попробуете навредить людям – пойдёте на каторгу. У нас есть силы это устроить.

С капитаном мы вообще не говорили. С его помощником – немного, уже после ужина. Он ничего не подозревал, но, вспомнив последние дни, предположил, что капитан всё подготовил в то время, когда помощник был вне бассейна. Общаться записками и жестами можно и в толпе людей.

Унковский, узнав официальную версию произошедшего, поразился нашей продуманной системе охраны и уверял, что лично проследит, чтобы зачинщиков бунта примерно наказали. Но это только если император согласится на переговоры.

***

Шёл шестой день ожидания у Кронштадта. Помощник капитана и четверо матросов, хотя и выходили к столу, старались всё время проводить в каюте, стыдясь того, что не смогли вовремя предупредить нас об опасности. Мы понимали их и не трогали лишний раз, предоставив для развлечения несколько игр и книг, причём, по просьбе помощника, книг образовательных. Жюли освоилась и окрепла, и теперь выполняла свои обязанности, следя за моим гардеробом, помогая причёсываться и составлять меню. Унковский часами сидел на верхней палубе, возясь с секстаном и таблицами и сравнивая полученные данные с таблицами из наших книг. Но, как оказалось, интересовался он не только наукой.

Я подходила к столовой, собираясь заказывать обед, и увидела, как бледная Жюли, ничего не замечая вокруг, забежала в свою комнату. Сначала я ничего не поняла, но тут из столовой раздался голос Ланта:

– Иван Яковлевич, у вас серьёзные намерения по отношению к девушке?

Ответ был неразборчивым. Потом снова послышался голос Ланта:

– Тогда прошу оставить её в покое!

Я сообразила, что мичман не выдержал. Ну и понятно: молодой парень и симпатичная девушка в замкнутом пространстве яхты. Наверняка ничего серьёзного он себе не позволил, скорее всего попытался поцеловать Жюли. Но девушка и так пока шугалась каждой тени, да и короткие интрижки здесь к добру не приводят… Вздохнув, я пошла успокаивать горничную.

***

После обеда к нам наконец прибыли несколько сотрудников Канцелярии иностранных дел, совершенно не доверявших ни нам, ни сопровождавшему их и пытавшемуся поколебать это недоверие князю Баратаеву. Недоверие сквозило в сухих деловых манерах, хмурых взглядах, отрывистой речи. Нас, появившихся из ниоткуда и нагло обратившихся к российскому императору от имени неизвестного никому государства, считали самозванцами и авантюристами. Понятное отношение, но очень мешавшее нам работать. К счастью, постепенно это недоверие ослабло.

Рассказывать о переговорах последующих дней долго и скучно. Они вымотали и нас, и Шалорна, который незаметно для остальных наблюдал за происходящим (тратя на это уйму энергии) и через экраны контактных линз высвечивал нам инструкции. Такое «радиоуправление» помогало нам с Лантом, создавая у дипломатов впечатление, что мы – отличные профессионалы. На самом деле мы с трудом понимали, что говорят нам, и даже что говорим мы сами, и только учились дипломатическим премудростям.

К концу переговоров даже самые упрямые дипломаты признали, что мы – посланники пусть и неизвестного доселе, но мощного, если говорить о науке и оружии, и тем более о тайных шпионах государства. Нас соглашались принять как полномочных послов Шалорна и дозволили прийти в устье Невы, встав на стоянку в нижней части Английской набережной. Назначили и время аудиенции у государя императора. И теперь продумывали, как всё это обставить, не уронив чести обоих государств. Церемониал того времени намного сложнее дипломатического протокола нашего мира.

***

Велись и переговоры о матросах английской шхуны. И их наконец забрали с яхты! Капитана с основными зачинщиками бунта перевели куда-то в крепость, остальных просто перевезли в порт, поручив заботам их соотечественников. Мы всё-таки дали этим людям немного денег и одежды. Не из жалости: голод и безнадёжность толкают на преступления намного чаще, чем дурь и безделье.

Те четверо матросов, которые пытались защитить Ланта, вернулись на родину. Мы обеспечили их деньгами, одеждой и рекомендательными письмами, да и Унковский помог. Рекомендации от русских военных моряков – серьёзная вещь, особенно в то время, когда Англия дружит с Россией.

А вот помощник капитана остался в России. Семьи у него не было, зато имелись опыт и знания, причём последние в том числе и от нас – мы оставили ему те книги, которые он читал на яхте, а в них было много полезного. Помощник устроился преподавать гардемаринам в Морском корпусе, и, как мы слышали, был на хорошем счету.

Но в тот день, когда от нас забрали всех этих людей и назначили время прибытия в Санкт-Петербург, мы радовались тому, что наконец можем не бояться удара в спину.

– Ну что, первая битва закончилась, – устало вздохнул Лант. – Ждём аудиенции у императора?

Глава 2

– Ждём аудиенции у императора, – устало глядя на Шалорна и Тана сказал Лант. – Просто так уехать нельзя, мы же – «слуги дьявола».

Он усмехнулся, вспомнив, как нас тут называли. Придворные, разумеется, за глаза, а вот люди попроще – те орали нам это с невероятным наслаждением, избавляясь от страха иного мира, вторгшегося на знакомые улицы столицы.

То, о чём мы говорили, касалось очень серьёзного вопроса – возможной поездки по стране. Официальным объяснением было стремление познакомиться с Россией во время летнего затишья в столице, когда многие разъезжались по своим имениям. На самом деле мы планировали стать кем-то вроде послов доброй воли, создать в провинции благоприятное впечатление о народе Лорна, заинтересовать людей наукой. И ещё – об этом знали только мы четверо – выбрать место для переселения, если Александр согласится на предложение Шалорна.

Шёл конец июля по юлианскому стилю. В Петербурге стояла влажная, изматывающая жара, от которой не спасали ни зелень многочисленных садов, ни прохлада речек и каналов. Последние, наоборот, ухудшали положение: мелкие и грязные, они зацветали, плодили комаров, а то и вызывали вспышки тифа. Все, кто мог, жил в это время за городом, даже император жил в загородной резиденции, появляясь в Зимнем только по воскресеньям, ну а мы – на пришвартованной у Английской набережной яхте. Точнее, ночевали или принимали официальных посетителей, всё остальное время нанося визиты и ведя переговоры. И ждали ответа императора. Ждали так же, как за месяц до этого – согласия Александра на принятие нашего посольства.

***

Двадцать седьмого июня яхта в сопровождении нескольких украшенных флагами судов направилась к устью Невы. От услуг лоцмана мы отказались, потому что бортовой компьютер намного лучше любого местного специалиста знал все мели и течения.

Переход начался ранним утром, но в устье реки мы вошли лишь к полудню. Мимо проплывали застроенные какими-то сараями низкие берега Васильевского острова слева и Нового Адмиралтейства – справа, потом показалась набережная, на которой толпился народ, ожидая невероятного чуда – корабля без парусов и вёсел. И они получили своё зрелище. Огромная серо-стальная яхта прошла, почти не создавая волн, и встала у назначенного места, словно пришвартованная прочными канатами, которых в действительности не было.

Я наблюдала за людьми. Вот богатый офицер красуется, держа треуголку в руках и картинно выставив ногу, а потом обалдело таращится на реку и становится как родной брат похожим на протиснувшегося к парапету безусого подмастерья в деревенских рубахе и портах. Вот бородатый купец в русском кафтане, рядом с ним жена в расшитом золотом кокошнике и парчовом сарафане. Вот наверняка прислуга из богатого дома – в дешёвой, но европейского кроя одежде. А это, наверное, лифляндец: похож на русского, но вместо портов штаны до колен, чулки и грубые кожаные башмаки с пряжками.

Кто-то смотрел, разинув рот, кто-то восторженно кричал, кидал в воздух шапки и шляпы. Но не меньше было тех, кто испуганно крестился, плевался, выставлял вперёд нательные кресты и иконки. Некоторые, протискиваясь вперёд, старались доплеснуть до яхты святой водой из поливных и стеклянных кувшинчиков и бутылок, кое-кто даже умудрялся кинуть в яхту такие склянки. Оцепившие набережную полицейские безуспешно старались выловить этих метальщиков.

Мы с Лантом понимали, что люди боялись. Боялись так, как боятся чёрта религиозные фанатики, как суеверные прихожане у нас боятся вышек связи и пресловутых инопланетян. Да, это самое точное сравнение: нас боялись так, как сельские бабки боятся энэлошек. Мы своим существованием рушили мир этих людей. Мир насильно вырванных из деревенского быта крепостных, мир набожных купцов, городских юродивых, малообразованных попов, стращающих паству бесами и адом, мир едва освоивших грамоту, но хорошо лопочущих по-французски щёголей из мелких дворянских семей. И мы должны были убедить их всех, что мы – не дьяволы, не антихристы, что мы не несём вреда им и их миру. Но сначала нужно было убедить в этом Александра и его приближённых.

***

Настало двадцать девятое июня – день аудиенции у императора. С раннего утра мы с Лантом были на ногах, готовя посольские дары и повторяя про себя официальные речи. Мичмана ещё в первый день нашего прибытия в Петербург отозвали с яхты, так как его присутствие теперь могло восприниматься как вмешательство в вопросы дипломатии. На яхте кроме нас осталась одна Жюли. Она немного оправившаяся после болезни и тяжёлых воспоминаний о службе у княгини, с несколько нервной весёлостью помогала мне одеваться.

– Ой, мадам, как же вы не боитесь? – болтала девушка, укладывая мои волосы и то и дело роняя украшенные александритами шпильки. – Этот русский царь! Говорят, русские совсем дикие, не как французы. А вдруг он рассердится на вас и сошлёт в Сибирь? И платье ваше не для дворца совсем. Ну разве можно в чёрном? Княгиня всегда говорит, что женщина должна быть прелестна, как нимфа, а строгость в одежде пристала лишь дурнушкам да думающим о скучных делах старым девам… Простите, мадам!