Маяк Птичьего острова. Хроники земли Фимбульветер

– Так зажечь надо.

Глубиннику, то есть жителю удаленного от океана города, в жизни не понять, что значит для корабельного клана маяк. Как только ни назовут его в береговых песнях – и верным другом, и лучом спасения, и родным светом, и путь указующим, и тьму пронзающим. Почти живое существо. Посему, если погас, нужно помочь – снова зажечь.

По закону о погасшем маяке следует сообщить в столицу, в Океанскую Палату. Оттуда пришлют чиновника, тот отправится к потухшему светочу, разберется, в чем дело, и все исправит. Вот как все славно и разумно. Всего-то несколько недель без маяка поплавать. Поэтому нетерпеливые корабельщики предпочитают справляться сами. Купить большой горючий кристалл, которого надолго хватит, и заменить прогоревший, а также исправить поломку на маяке способен любой шкипер или просто знающий человек из ватаги. Надо только хрониста с собой захватить.

– Так зачем вам хронист?

Я и раньше слышал, что люди корабельных кланов не то чтобы не почитают Девятерых, но успешно делят свою веру между Драконами и множеством всяких духов и морских чудовищ. Может быть, при зажигании маяка нужно провести некий обряд? Все равно, им тогда не хронист нужен, а жрец или местный колдун какой-нибудь. Если только по обряду именно летописца полагается утопить…

– А чтоб засвидетельствовать, – простым объяснением успокоила Астрид. – Вы ж не врете. Если хронист что в летописи записал, то значит так и было. Наш-то Хрофт сейчас где-то у восточного берега с купцами волны считает, не раньше чем через два месяца вернется. Так что… – шкипер развела руками. – Решили звать из Гехта. Заодно и на мышку поглядеть. А то до вас и не доехать.

– Астрид, – мышка, она же главный прознатчик Гехта, внимательно смотрела на подругу. – А чему должен свидетельствовать хронист?

– Честности шкипера! – фыркнула корабельщица. – Мы, сама знаешь, по воде товары возим. Когда свои, когда чужие. Не хочешь, купец, сам несколько месяцев океан уважать – доверься шкиперу. Слепая Хозяйка гневлива, нипочем не угадаешь, когда рассердится, но бывает время поспокойнее, а бывает – и на берегу жутко. Для себя я сроки сама выбираю, но если с купцом сговорюсь, то иду в океан, когда он скажет. Тут уж гляди в оба, примечай, когда лучше подальше от берега уйти, когда прижаться, по маякам править. Если я своей волей в плохое время в плавание отправлюсь и карбас потеряю, то сама дура и есть. А если по купцову настоянию, то гильдия Хандела мне обязана ущерб возместить. А теперь скажи, что мне мешает весь товар на восточном берегу продать, сюда вернуться, карбас о скалы разбить и заявить, что маяк не горел? Ничего не мешает, кроме собственной совести. Да еще того, что шкипер никогда свой корабль не предаст. Если кто на такое решится, ему потом только в изгои, которых и за людей-то никто не считает. Но сухопутным купцам этого не понять. Вот и тягаем с собой хрониста. Свидетелем, что маяк не горел. Завтра с утречка поедем.

Завтра с утречка мы никуда не поехали. Во-первых, восстала Гудрун. От Гехта до Рёнкюста, от берега до Птичьего острова, там еще, потом обратно – это несколько суток. Как ребенка несобранным отправить? Домоправительницу поддержала Хельга. С Астрид она готова отпустить кого, куда и насколько угодно, но лучше все-таки к дороге подготовиться и, желательно, не за одну ночь. Во-вторых, Оле возмутился самоуправством корабельщиков. Как это: погасший маяк следует зажигать в присутствии особого чиновника, а делают это вовсе без всякого представителя власти. Мало ли из-за чего маяки гаснут. Тут нужно разобраться. Подобная законопослушность вышла Свану боком – всего лишь через четверть часа властью, устраивающей всех, был признан сам капитан. И если я могу просто забежать утром в ратушу и сказать, что уезжаю на несколько дней, то предводителю стражи, прежде чем отлучиться, надо уладить множество дел.

Отсрочка устроила всех, особенно Хельгу и Астрид. Старым подругам очень хотелось пообщаться.

Чтобы все успеть, Оле спозаранку отправился готовить стражу и город к своей отлучке на несколько дней. Подруги тоже куда-то ускакали. Мне пришлось в одиночку выдержать бой с Гудрун, доказывая, что хотя я нашу домоправительницу и бывшую няньку люблю и уважаю, но два сундука, один с теплыми вещами, другой с домашней снедью, с собой не потащу. Право свое отстоял, но Гудрун обиделась. Удалилась на кухню с таким видом, что я должен был почувствовать себя по крайней мере притеснителем вдов, отбирающим у них последнее достояние. Ничего, вечером помиримся. А сейчас в городе дела есть.

Герда вышла меня проводить. Что удивительно, когда Гудрун начинает вещать, что, мол, шарф завяжи, застегнись и перчатки не забудь, это раздражает, а когда Герда, то наоборот, приятно.

Домоправительница сердито бубнит на кухне. Все, что скажет, знаю наизусть. Не отличающиеся новизной и изысканностью вариации на тему «Вот помру, тогда живите, как хотите!» и «Вот помру, что делать будете?». Сегодня преобладает вторая.

– Сиротинушками бедными по миру пойдем! – шепчу я, сражаясь с ремнем сумки.

Герда сердито хлопает меня по руке.

– Гудрун из-за тебя беспокоится.

– И что, мне теперь из дому вообще нос высунуть нельзя? Была б дорога опасная, а то по заливу, по льду срежем, а там до самого Рёнкюста тракт наезженный, не успеем засветло добраться, в любой придорожной корчме заночуем.

Пальцы Герды вдруг стиснули мой воротник, который только что заботливо поправляли.

– По заливу? – спросила она со странной тревогой. – А там бывают полыньи?

– Да какие полыньи, Герда? Он же до дна промерз, весь как один кусок льда. Не только всадников, обозы выдерживает.

– Я поеду с вами, – решительно заявила моя радость. – Посмотреть.

– Герда, ну ты что, залива не видела?

– Не видела. И даже не знала, что он есть. Я тоже хочу… нос высунуть.

– А кол… цветочек твой дивный как же?

– Хеск Брум присмотрит. Он еще лучше меня все знает и понимает. Ла-арс, ну пожалуйста!

Два спора за полчаса это уже слишком много. Есть дело поважнее – успеть поцеловать Герду, пока мы одни в прихожей. К тому же, мое мнение относительно путешествия ничего не значит и не решает.

Астрид взять Герду с собой согласилась сразу. Оле как-то многозначительно хмыкнул, но возражать тоже не стал. Гудрун уломали, объединившись.

Наконец-то отправляемся. Открыты ворота, стоят у крыльца оседланные кхарны. Последние наставления перед дорогой, прощание. Вскочить в седло, протянуть руку Герде и…

– А этот хвостатый куда собрался?

Вестри удивленно оглянулся от ворот. Как куда? С вами!

– Э, нет! – Оле решительно шагнул к псу. – Ты – дома. Давай-ка.

Хвост Вестри, поднятый походным знаменем, жалобно поджался. Уши опустились. Заскулив, суетливо заметался он среди людей и кхарнов, пытаясь заглянуть в глаза. Подбежал ко мне, вскинул лапы на плечи. Пожалуйста! Возьми! Вестри не любит оставаться без меня. Даже когда я на несколько часов ухожу в город. Только доносящийся с кухни запах жарящейся курицы может удержать его, и то не всегда.