Нечисть. Хроники земли Фимбульветер

Умерла или была убита?

– Харальд, у нее чистые руки.

– Так и что? Дома же. Вымыла.

– Я не о том. Нет ни синяков, ни царапин. Человека, если он в сознании, повесить или заставить удавиться очень трудно.

– Я тоже не думаю, что это сделал Льот, – ровно ответил Вермъер. – Я ж и его, и ее давно знаю. На свадьбе был. Кнеты год назад поженились. Потом на хутор приезжал. Про Льота и Асвейг вряд ли кто-то скажет что-либо плохое. Работящие были, веселые, приветливые. Хозяйствовали хорошо. Льот ездил в Остейн на ярмарку что-то продавать. Ладно жили. Но когда сильно любят, иногда такое случается, что кто-то простить не может… Ох, главное, чтоб Урсула не узнала.

Но Урсула узнала. Когда надо, стены замка Мёнлус очень хорошо пропускают звуки и делаются прозрачными. Вернувшись, мы с Харальдом даже друг с другом не обсуждали случившееся, но вечером хесса Вермъер подловила меня в коридоре.

– Когда вы все наконец поймете, – прошипела она, надвигаясь на меня аккуратным круглым животиком, – что, ловя какие-то обрывки и строя догадки, я волнуюсь гораздо больше, чем если бы сразу узнавала все? Быстро рассказывай, или я спрошу Харальда, поругаюсь с ним, и сама поеду смотреть!

И ведь выполнит же, что обещает. И будет права. Мне бы теперь еще перед Харальдом как-то оправдаться.

– Что за чушь! – рассердилась Урсула, выслушав всё. – У Асвейг отродясь не было сережек с красными камешками. Я бы заметила, – она коротко взглянула на собственную унизанную перстнями руку.

Или погибшая не носила приметное украшение. Но с чего бы вдруг человек, замышляющий самоубийство, достал вещь, которую прежде не сильно ценил? Или же это был тайный подарок, который увидел не вовремя вернувшийся муж?

– Помнишь наш разговор? – Урсула подалась вперед, и я невольно отступил. Всю жизнь теперь при общении с женой Харальда буду, как в бою, разрывать дистанцию прежде, чем об этом подумаю? – Тот, после истории с хойя? Ты тогда сказал, что хочешь быть союзником, а не тупым орудием. Так вот, я тоже не желаю, чтобы от меня скрывали то, что происходит вокруг. Пока в один момент не окажется, что это касается моего дома и моей семьи. Сидеть, как курица на насесте, пока не потащат на колоду – это не по мне! На Харальда надежды мало, он слишком боится за меня и ребенка, хочет оградить от всего. Я с ним тоже, конечно, поговорю, но думаю, толку не будет. Ларс! – Урсула чуть ссутулилась, губа ее предупреждающе вздернулась, сейчас эта красивая женщина походила на зверя, хищницу, защищающую свое потомство. – Я чувствую, грядет что-то страшное. Можешь думать, что хочешь, но сейчас ты единственный человек в Мёнлусе, кому я могу доверять и на кого надеяться.

Приехавшие из города прознатчик и доктор быстро сделали вывод: Асвейг Кнет действительно покончила с собой.

Вызвали подозрения вещи, валяющиеся у открытого сундука в чисто прибранной аккуратной комнате, но родственники утверждали, что ничего из дома не пропало. Так что вряд ли хозяйка стала жертвой внезапно застигнутого ею вора.

Что бы ни заставило молодую красивую женщину сунуть голову в петлю из собственного пояса, физическая сила к Асвейг не применялась.

Льот Кнет был оправдан. На лбу у него краснела свежая ссадина, но мужчина сказал, что споткнулся и ударился в сенях о косяк так, что «аж в глазах потемнело». Потому и не успел к Асвейг. Прознатчик нашел на указанном месте следы крови.

Люди на похоронах Льота не сторонились, молодого вдовца явно жалели.

А вечером Кнет пришел в Мёнлус.

Они с Харальдом стояли друг напротив друга, двое мощных молодых мужчин, но если Вермъер походил на живого человека, то арендатор его – на бледную статую. Статую старика.

– Доброго дня, хеск Харальд. Хочу от аренды отказаться.

– Льот, если ты из-за…

– Нет, не то. Что заперли меня да истинников из города позвали, так я вам даже благодарен должен быть. Иначе, думаю, уже за Асвейг наладился. И люди обо мне теперь плохо думать не будут, по закону оправдан. Только уехать я хочу. Моченьки нет. Мы ж этот дом с Асвейг для нас двоих ставили. Продайте вы его, что ли. И еще спросить хотел. У вас в Мёнлусе, говорят, колодец глубокий. Дозвольте туда бросить, – Льот протянул крепкую руку, на раскрытой ладони лежали золотые сережки с красными камешками. – Асвейг хотела. Я купил. Пришел, она спала. На подушку положил. Думал, увидит, обрадуется. Потом хотел в гроб положить… Но вдруг она из-за них… Обидел ее как-то… По-другому-то – почему?.. Не с чего было! Любили ж друг друга. Сережки купил, порадовать хотел. А теперь Асвейг не надо. И мне без нее ничего не надо. Как же так вышло-то, а?

Повернувшись, Льот побрел прочь. И, пока шел, все разводил руками, пожимал плечами, будто разговаривал с кем-то, но никак не мог понять услышанные ответы.

Сам не знаю, какой фунс потащил меня на хутор Кнетов. Мне не было нужды оправдывать Льота или найти доказательства его вины, и я вряд ли смог бы приблизится к истине. Но вот двинулся зачем-то один, даже Харальду ничего не сказал.

Дверь была не заперта, только прикрыта, но ни в доме, ни поблизости людей не наблюдалось. Льот Кнет ушел, бросив все, и возвращаться не собирался.

В Гехте долгое время стоял покинутый дом Орма Бъольта, хрониста, оставившего город много лет назад. Ветшал потихоньку, но выглядел лучше, чем этот, целый и новый. Дом ушедшего хрониста ждал хозяина. Душа жилища Кнетов погибла вместе с Асвейг.

Может быть, когда-нибудь люди, спокойные и рассудительные, не знающие о случившейся беде, выкупят дом, поселятся здесь, радуясь хорошему жилью, наполнят комнаты новым дыханием, но сейчас он хочет, чтобы его оставили с его горем. Кто сказал, будто у каменных строений нет судьбы, нет чувств и мыслей?

Внутрь я заходить не стал, это было все равно, что топтаться на могиле. Постоял немного рядом, смущенно перебирая уздечку Скима. Зачем приехал? Если уж мастера следственных дел не смогли узнать ничего нового, то почему решил, что истина откроется мне, щенку неместному?

Уезжал тихо, боясь оглянуться.

А на полдороги к Мёнлусу встретил Сигрид Ливъен со свитой.

Когда меня весело, со смехом окликнули, я сперва подумал: нечисть куражится, завлекает. Голоса Харальда и Урсулы я знал, а больше меня так далеко от дома звать было некому. Примеривался уже было задать стрекача, не оборачиваясь. Хорошо, что не успел. Ко мне верхом на изящном кхарне редкой дымчатой масти скакала девушка из замка Сол. Сигрид. Чуть поотстав, за ней верхами следовали трое молодых людей.

– Ларс! – хесса Ливъен непринужденно остановила своего быка рядом со Скимом. – Вы тоже катаетесь? Почему не сказали мне, что собираетесь? Мы бы поехали вместе.

Судя по выражению лиц спутников Сигрид, их такая идея вовсе не радовала. Но их кхарны переминались в отдалении от прекрасной всадницы – видимо, мнение кавалеров девицу Ливъен совсем не интересовало.

– Вы сейчас куда? – требовательно спросила она. – Успеете еще в ваш Мёнлус. Поедемте к нам, в Сол. Расскажете про пиратский остров. Тот, на котором вы были. Или знаете, что? Отправимся завтра кататься. Только вдвоем.

Склонив головку набок, она несколько секунд с улыбкой рассматривала меня, а потом, рассмеявшись, легко послала своего кхарна в галоп.

Сигрид Ливъен была отличной наездницей и скакуна нашла лучшей стати. Летели по ветру золотые волосы девушки, развевались тщательно расчесанные волны дымчатой шерсти кхарна. Острые копыта, казалось, вовсе не касались земли. Спутники кинулись вслед, но вскоре отстали. Развернувшись, Сигрид еще раз промчалась мимо меня, махнула рукой и скрылась в мерцании взвихренных снежинок. Как в сказке.

Заметки на полях

Его уже давно звали Старый Нильс. Про таких говорят «сам не помнит, когда родился», но он свой возраст знал точно, хотя не придавал этому значения. Годы не остановишь и назад не отмотаешь, так что же теперь о них думать?

Он редко выбирался из своей каморки возле кухни, теплой и обставленной так, как было удобно ему. Ходить было тяжело, но руки не утратили прежней мастеровитости, а глаза, благодаря нацепленным на нос очкам, видели хоть и не особо зорко, но все же вполне приемлемо. Старый Нильс мастерил и чинил всякую потребную в хозяйстве мелочевку. Он был рад, что хоть так может быть полезен и живет в Мёнлусе не из милости.

Он вовсе не был покинут или одинок. Дети, взрослые внуки, просто добрые люди присматривали за стариком, но заботились больше о его здоровье и удобстве, чем о развлечениях и общении. Старый Нильс не обижался. Жизнь бежит проворно, если не можешь за ней угнаться, просто мирно встань в стороне, не мешай тем, кто еще быстр и силен.

А еще у него был Маленький Нильс. Любимый внук, поздний ребенок младшей дочери, названный в честь деда. Вот уж кто не отходил от старика ни на шаг, кому никогда не было скучно слушать его рассказы и поучения. Маленький Нильс даже жить перебрался к деду в каморку, и по ночам старый да малый, те, кому нужно немного сна, долго шептались о разном или смотрели в узкое окошко на звезды, которые старший знал по именам.

В тот вечер было не до звезд. Маленький Нильс, утомленный событиями дня, быстро уснул, но ночью вдруг поднялся, принялся бродить по комнате и возней своей разбудил деда.

– Ты что? – встревоженно приподнялся на кровати старик. – Сон дурной? Или болит где? Сказку сказать?

– Да иди ты к фунсу со своими враками, дурень проклятый!

– Внучек… – растерялся Старый Нильс.

– Раскорячился тут! – мальчик выплевывал слова отрывисто, со злобой. – За каким тиллом ты нужен? Жрешь только, место занимаешь да бубнишь целыми днями! Надоел! Хоть бы ты сдох поскорее, все бы обрадовались!

Рванув дверь, внук выскочил в освещенный коридор. Черная тень, словно зацепившись за порог, мгновение помедлила, а потом потянулась вслед за мальчишкой.

Старый Нильс сполз с кровати и принялся неловко одеваться.

Глава 3

Я предположить не мог, что в Мёнлусе есть колокол. Грозный, предупреждающий о беде голос набата привычен и естественен в приграничном Къольхейме, но странно звучит в изящном замке-игрушке. Люди недоуменно озирались и спрашивали друг друга, что происходит.

С Харальдом мы столкнулись во дворе.