Она как чувствовала. Поджидала за дверью. Показала будильник, завела его на шесть – время, когда мама заканчивает работу, и повела Леньку в спальню.
Он проснулся не от звонка. До него было еще полчаса.
Впервые в жизни ему делали минет.
Он был так же хорош, как и тот, который случился с Рыжей.
«Может Рыжая – это Шаганэ?»
Дома Скворцов перерыл все шкафы, но нашел томик Есенина «Персидские мотивы», на первой странице которого Шаги оставила ему послание.
«Встретимся, когда ты станешь взрослым. Твоя Шаганэ».
«Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому, что я с севера, что ли…»
Леонид поднес томик к лицу, вдохнул почти выветрившийся запах.
Шаги исчезла в один день. Уже зная, что больше не увидит ее, Леня нашел в почтовом ящике книгу, густо пахнущую терпкими духами.
В то утро, сбежав из школы, он в нетерпении жал на кнопку звонка. Стучал, не понимая, почему Шаганэ не открывает – она должна быть дома после ночного дежурства.
– Не барабань, – сказала Ленчику поднимающаяся по лестнице тетя Саша. – Анна здесь больше не живет.
Он сел на ступеньку.
Не хотел верить, что Шаги, еще недавно отвечающая смехом на поцелуи, которыми он осыпал ее тело, ушла, даже не попрощавшись.
– Но…
– Она замужем, – тетя Саша села рядом. – Ты знал об этом? И старше тебя на семь лет.
– На два года…
– На семь. Но и это не главное. Ты еще мальчишка. Тебе бы влюбляться в ровесниц, ходить с ними в кино, целоваться украдкой.
– Но мы любим друг друга… – горячо начал Леонид, но вдруг понял, что ни разу не слышал признаний Шаги. – И кто ее муж?
– Не важно, кто он и почему его нет рядом с Анной. Она не собирается разводиться и до ужаса боится, что муж узнает о вашей связи.
– Опять соседи донесли?
– Нет. Анна работает в моей больнице, я сама ее пригласила. Медсестра она хорошая, но язык за зубами держать не умеет, поделилась с одной из «подруг». Мне не составило труда сложить два и два.
– Мама знает?
– Нет. Я сама разговаривала с Анной. Она все правильно поняла.
Леонид уронил голову на колени.
Александра Михайловна потрепала его за вихры и с трудом поднялась.
– Идем домой, Ленчик. Чай попьем. Я ватрушек принесла. Специально пораньше с работы ушла, чтобы ты дверь в пустую квартиру не сломал.
«Шаганэ ты моя, Шаганэ…»
Глава 7. Царь, Тугрик и БДСМ
– Глазунова, ты сегодня за старшую. Марина Станиславовна заболела, – Сафронов, тот самый одноклассник, который два года сидел за одной партой с Глашей, пока его не сместил Глеб, выглянул из-за открытой дверки шкафа.
Привыкнув со времен школы, что в их паре Глаша самая умная, он, так и не определившись, кем хочет стать, сдал документы туда же, куда и Глазунова – на химфак. Но с треском провалив экзамены, протоптанную одно-партницей стезю не бросил. С помощью отца устроился в заводскую лабораторию, а когда место ушедшего на пенсию зама освободилось, смело предложил кандидатуру Глафиры. Правда, сам выше лаборанта так и не поднялся. «Нет во мне способностей к анализу. Я – робот, который четко выполняет программу. Дайте мне алгоритм, и я дам результат, но проанализировать, чем этот результат лучше или хуже предыдущего – увы, не способен».
– А что с ней?
Поняв, что сегодня некому будет работать с образцами новой партии битума, поскольку два лаборанта после субботней вечеринки тоже «заболели», Глафира надела синий халат и потянулась за прорезиненным фартуком.
– Простыла. Сама звонила. Голос как у Царь-колокола.
– Даже боюсь представить, как он звучит. У него же кусок отвалился.
– И не надо представлять. У Магуты, как и у Царь-колокола, голоса нет. Одно сипение.
Несмотря на свою мозговую увечность, Сафронов ловко придумывал прозвища и с пол-оборота внедрял их в массы. Массы подхватывали и охотно использовали. Так, Марина Агута – умная и интересная во всех отношениях женщина, лет десять как перемахнувшая бальзаковский возраст, практически все знающая о продукции, выпускаемой в цехах «Стройдома», в одночасье стала Магутой.
Глаша догадывалась, что и она награждена хлестким званием «от Сафронова», но тот долго отказывался поделиться сокровенными знаниями. Но однажды Глафира его подловила. Использовав тиски в качестве пыточного инструмента, все-таки добилась своего. Теперь она имела понятие – если коллеги обсуждают курс тугрика, значит зубоскалят о ней.
– Но почему Тугрик? – удивилась Глаша, выпуская на волю ладонь Олежки.
– Потому что Глафира Глазунова, – тот, скривившись, потер следы от зажима.
– Ну и?
– Не понимаешь? Два Г. А по-английски «два» – это ту. Отсюда и Тугрик. Согласись это лучше, чем просто Туг.
– Сволочь ты, Сафронов. Не мог раньше сказать? – Глафира вспомнила, как совсем недавно ее поразил интеллигентный диалог электрика и котельщика, мимо которых она, возвращаясь из заводской столовки, продефилировала под ручку с Марком.
– Тугрик явно пошел на повышение. Ставки делать будем? – задумчиво спросил электрик.
– Я полагаю, долго он на этой высоте не удержится. Валютный рынок нестабилен, – покачал головой котельщик. И оба, сняв рабочие перчатки, ударили по рукам.
– Что-то и ты сегодня какая-то бледная, – Сафронов заглянул в Глашины ясные глаза. – Не заболела случаем? Может, вместе с Магутой курила на ветру?
– Ты же знаешь, я не курю. Просто не накрасилась.
– То-то думаю, почему у меня вдруг под ложечкой засосало? А это, оказывается, ностальгия по школе. Тогда все было просто и понятно. Глашка не пользовалась косметикой, и никто кроме меня не замечал, какая она красивая.
Сафронов не стал упоминать имя умника, который тоже однажды различил, что Рыба перестала быть Рыбой, за что Глаша была очень благодарна.
– Да, кстати, с утра Мрак звонил. – С Дризом Олежка не шибко мудрствовал – просто переставил буквы имени. – Тебя спрашивал.