Между прошлым и будущим

Будет небо в морской пыли.

И летят сюда вслед за нами

Наши русские журавли»…

Так и простояла я на сцене до конца, молча. Как было стыдно! Родители кое-как успокоили дочку. Тогда мама сказала: «Если очень хочешь выступать, попробуй читать стихи». На следующем концерте я читала «На смерть поэта» Лермонтова. В зале стояла гробовая тишина… и, вдруг, шквал аплодисментов! Позже мне сказали, что у людей «мороз» по коже шел от моего эмоционального прочтения этого произведения.

С тех пор я выступала со стихами в каждом концерте, и в школе, и в клубе. Не могла я тогда знать, что через много лет во мне откроется поэтический дар, может быть благодаря моей детской любви к поэзии Пушкина, Лермонтова, Есенина.

Я была страстной читательницей. Набрав в библиотеке кипу книг, спешила домой, чтобы, открыв книгу и забыв обо всём, затаив дыхание, окунуться в другой, неведомой мир. Читала много всего разного – и прозу, и стихи. Читала ночью, с фонариком, под одеялом, а днем, спрятавшись в старом шкафу, чтобы никто не помешал.

Старинный платяной шкаф… как много видел он на своем веку. Откуда он взялся и когда, этого я не помню. Красавец из благородного дуба, украшенный великолепной резьбой, он был большим и глубоким. Детьми, играя в прятки, не раз скрывались мы в его глубине за пальто, платьями и костюмами. Массивные дверцы его были наполовину стеклянными, мама затягивала их изнутри белым тюлем.

Какую мебель умели делать предки! Это был совсем не безликий предмет мебели, какие делают сегодня. Старинный шкаф был солидным хозяином в доме. Стоял в зале, как раз напротив двери в кухню и внимательно наблюдал за всем происходящим. Кроме хранения одежды, не раз он выполнял функцию «тайной комнаты».

Укрывшись в нём, можно было не боятся, что тебя увидят. Тюлевые шторки надежно защищали от этого, зато спрятавшийся мог видеть из своего убежища всех. Не раз мне приходилось пользоваться гостеприимством старого шкафа. Убедившись, что никто не видит, я устраивалась поудобнее в своём убежище, и… погружалась в другую реальность. Через стеклянные дверки внутрь шкафа проникал солнечный свет, но всё равно, там было как-то таинственно и романтично. Может быть, дух старых времен всё ещё обитал в нём?..

Однажды Людмила пришла зачем-то к родителям. Дома никого не оказалось, но дверь была не заперта. Удивившись этому, она хотела выйти во двор, посмотреть есть ли кто там, но вдруг услышала всхлипывания, доносившиеся из шкафа. Не на шутку перепугавшись, Людмила открыла дверцу шкафа, в глубине которого, увидела меня, сидевшую с книгой. «Ты что здесь делаешь?» – воскликнула она. «Читаю» – сквозь слёзы прозвучал ответ. – «А чего ревёшь?» – «Козетту жалко»! Отверженные, Гюго, заплачешь, небось.

Да, много чего видел старинный шкаф. Были и курьезные случаи, связанные с этим гардеробом, как называла его мама. Работая продавцом, она частенько ездила в райцентр за товаром. Вот и в тот день утром должна была ехать на базу. Отец вызвался её проводить.

Посадив свою Дусю в машину, он вернулся домой, не забыв на обратном пути заглянуть в Сельпо. Простившись с женой на весь день, он почувствовал некоторую свободу. Чего греха таить, любил он выпить иногда, была у него такая слабость. С бутылочкой «Портвейна», напевая что-то себе под нос, он вошёл в дом и, поставив родимую на стол, вышел в курятник за закуской. Набрав яиц, возвратился домой. А бутылки-то нет! Что такое?! Выскочил в сени – и там нет! Совершенно удрученный, ничего не понимая, вернулся в кухню. А бутылка-то, как стояла, так и стоит! Присел он на стул и задумался. Что же это со мной происходит, что это мне мерещится? Наверное, правду Дуся говорит, пить поменьше надо – подумал он, и успокоившись, отправился в сени жарить яичницу. Летом электроплитку выносили в сени, чтобы в побелённом весной доме не было пара и запахов от готовки.

Настроение его опять приподнялось. Напевая веселый мотивчик, поджарил яичницу, как любил, с салом, и, подхватив за ручку сковородку, вошёл в дом. А бутылки-то нет! Сковорода с яичницей выпала из рук. Сел он на стул и чуть не заплакал. Да что же это такое? Ведь дома – никого! И тут открывается дверца шкафа и из него, давясь от смеха, почти выпадает мама. Она так долго терпела, сдерживая смех, что теперь, глядя на растерянное лицо отца, смеялась так, что не могла остановиться. Оказалось, что поездку в последний момент отменили. Мама вернулась домой, когда отец вышел в курятник. Увидев на столе бутылку с вином, она, конечно, очень разозлилась и решила проучить мужа. Взяв бутылку со стола, она быстро спряталась в шкафу, а когда он выскочил в сени, вышла и поставила её обратно. Пока отец жарил яичницу, она проделала этот фокус ещё раз, чем добила его окончательно. Давно это было, но иногда, собравшись вместе, мы вспоминаем своих любимых родителей и эту смешную историю.

Позже я вышла замуж и уехала из родного дома навсегда, а когда приехала погостить, старого шкафа уже не было. На его месте стоял новый полированный шифоньер на чёрных ножках, дитя семидесятых – совершенно невыразительный минималист без каких-либо художественных излишеств.

Прошло много лет, а я почему-то до сих пор вспоминаю этот старинный платяной шкаф. Где он теперь?.. Может, жив ещё, мой старый друг, стоит где-нибудь. Ведь о был ещё таким крепким. Взглянуть бы, хоть одним глазком…

Мне было четырнадцать лет, когда в меня влюбился Лёня, сын учительницы младших классов, Агнии Ивановны. Их большая семья жила в соседнем доме, где я частенько бывала, подружившись с его сестренкой Юлей. Хорошая, дружная семья была у них – четверо сыновей и одна дочка. Леониду было девятнадцать лет. Ему как раз пришла повестка о призыве в Армию. В тот вечер я была в их доме, а когда пошла домой, Лёня догнал меня и поцеловал. Это был первый поцелуй в моей жизни. Я стояла у стены старого амбара, а он спрашивал – люблю ли я его, буду ли ждать. Конечно для совсем ещё молодой девчонки, это было настоящее потрясение. Я заплакала и ответила, как и должна была ответить – «Не знаю»… Лёня грустно улыбнулся и сказал: «Да ты ещё малышка, беги домой, девочка». На другой день Лёня уехал. Служить ему надо было три года, а за несколько месяцев до его возвращения, я влюбилась в молодого лейтенанта, за которого позже вышла замуж.

Своего будущего мужа я встретила, когда приехала погостить к сестре Людмиле. Александр был её соседом по коммунальной квартире, и как-то вечером зашел на огонек. Как сейчас, помню его. В гимнастике, брюках «галифе» и клетчатых тапочках поверх шерстяных вязаных носков. Весь какой-то простой, домашний. В голове вдруг прозвучало – это будет твой муж. Весь вечер он пел под гитару песни Высоцкого и, конечно, я не могла не влюбиться. Молодой офицер, красивый и ироничный, он был, как будто из другого мира. Александр учился в Одесском артиллеристском училище, по распределению попал в Забайкалье – край, который показался ему диким и неприветливым. Военная служба для молодого человека не имеющего жизненного опыта, тоже была тяжела.

Людмиле и самой в то время жилось нелегко. В Даурии она работала телефонисткой на почте. Валера, несмотря на то, что вернулся из Приморья с новой женой, приезжал к Людмиле, уговаривал вернуться, обещал отправить жену обратно. Говорил, что любит только её, Люду, а женился назло и очень жалеет об этом. Но Людмила отказала ему. А через месяц она узнала, что Валера попал в автокатастрофу и умер от полученных тяжелых травм. Тяжело и горько ей было осознавать эту утрату. Она всё ещё любила Валеру. Несколько дней врачи боролись за его жизнь, а он просил родителей вызвать Люду, но они так и не смогли на это решиться, ведь в доме была другая невестка.

Бывшая свекровь Людмилы, Мария Андреевна, всю жизнь поддерживала связь с первой женой сына, не раз приезжала к ней погостить и всегда говорила, что Валера любил только Люду. Но судьба не дала им быть вместе, она «подарила» ей другого мужа.

Михаил был солдатом. Высокий, худой и весь какой-то нескладный, несуразный, он не понравился родителям Людмилы. Но они не сказали этого дочери, удивлялись только – что она в нем нашла? Может, боялась остаться одна?

В то время я и приехала к сестре в Даурию, где встретила свою несчастливую, как потом оказалось, судьбу. Михаил и Людмила были единственными друзьями Александра. Они принимали его расположение с благодарностью, ведь солдатские браки не приветствовались в офицерской среде. Наверное, они были одинаково нужны друг другу. Их комнатка в коммуналке была единственным местом, где он мог отдохнуть и почувствовать себя как дома.

После моего появления Александр стал заходить каждый вечер. В то время я уже хорошо умела шить и , выписывая из Москвы журналы мод, шила по ним себе самые модные вещи. Походы в кафе, в Дом офицеров на танцы, все было, как в красивой сказке. Офицеры думали, что Александр привез жену из Москвы, а он и не собирался их разубеждать. И я влюбилась «по уши»! Может быть так же, как когда-то моя мама влюбилась в молодого лейтенанта, моего отца. Та же военная Дария, тот же Дом офицеров, только танцы другие – твист, шейк, но и танго, и прекрасные вальсы ещё звучали в большом и шикарном зале Дома офицеров. И закружила молодую девчонку первая любовь.

Офицеры, жившие с Александром в одной комнате, стали говорить Людмиле, чтобы она не разрешала сестре встречаться с этим парнем, что он часто ведёт себя неадекватно, но она никому не верила. Отношения между нами становились всё ближе.

Через месяц я вернулась домой, а Александр уехал на родину в отпуск.

Как прежде я бегала в клуб на танцы и однажды, танцуя в центре зала, замерла, увидев в дверном проеме Лёню, который неотрывно смотрел на меня. Я не знала, что в тот день он вернулся из Армии. Его изможденный вид потряс меня до глубины души. Слухи о том, что Лёня заболел и лечится где-то в военном госпитале, доходили до меня, но в таком состоянии я не ожидала его увидеть. Черная рубашка усугубляла впечатление. Чувство жалости охватило мою душу. Не смогла тогда я сказать ему правду.

Оказалось, что Лёня служил ракетчиком, был во Вьетнаме, где в нарушении всех норм, сутками не выходил из шахты с ракетами. Он получил большую дозу облучения. Через несколько дней я с родителями была приглашена на его день рожденья. Я была желанной невестой для родителей Лёни. Белую рубашку я подарила ему. Так хотелось, чтобы жизнь его стала светлой, после всего, что он перенёс. Через месяц Лёня уехал в Читу и поступил в педагогический институт, писал мне письма, а я читала их и плакала. Жалость переполняла меня, но ведь сердцу не прикажешь. Я вышла замуж за Александра. Но почему-то Лёня навсегда остался в моем сердце…

Глава восьмая

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

Мне не было и семнадцати, когда я, выйдя замуж, вступила во взрослую, такую трудную и часто непонятную жизнь. Романтичную, не избалованную городским комфортом девчонку не пугала жизнь в военных необустроенных городках. Наоборот, хотелось стать для мужа настоящей подругой, надёжным тылом в его нелегкой службе. Ведь он приехал в наш суровый край с южного берега Крыма, а здесь голая степь, сопки, весной пронизывающий насквозь ветер, а зимой лютый мороз, трещины в обнаженной земле, почти нет снега.

Александр, хоть и был на шесть лет старше меня, но к семейной жизни оказался совершенно не готов. Жить пришлось в старом холодном четырехквартирном финском доме. Муж не умел ничего. Самой приходилось колоть дрова, топить печь, носить вёдрами воду. Водокачка была далеко, почти километр надо было идти с полными вёдрами до дома. Тяжело было молодой жене офицера, но я не жаловалась. Когда родился сынок, стало ещё хуже, помощи от мужа не было. Но ещё трудней было как-то выкраивать деньги на питание. Почти всю зарплату муж оставлял на отпуск. Выручал продуктовый паёк, но его едва хватало на две недели. Однако на свой день рожденья и в праздники Александр приглашал сослуживцев и денег на застолья не жалел. Гости приходили, ели, пили, уходили уже за полночь, но друзей у него не прибавлялось. Не любили его однополчане…

Два раза в году, когда муж уезжал на месяц на стрельбы, я приезжала к родителям в Красный Великан, где получала так необходимую мне любовь и поддержку родных людей. Мама покупала мне что-нибудь из одежды, и я радовалась, как ребёнок.

Однажды, сбросившись с сёстрами, купили мне родные целое приданное. Шерстяной ковёр на стену, радиолу «Урал», зимнее пальто с меховым воротничком, болоньевый плащ и лакированные импортные туфли – предмет моих мечтаний. Я была несказанно счастлива.

Семидесятые были счастливыми для моих родителей. Отец работал директором Дома Культуры, а мама художественным руководителем там же. Вот тут-то они оба оказались на своём месте. Жизнь их стала другой, интересной. Работа увлекала настолько, что даже дома они обсуждали творческие планы, задумки. Создали хороший коллектив художественной самодеятельности, хор ветеранов. Мама сама шила концертные костюмы для своих артистов, которые увлечённо репетировали, ездили с концертами по району. До сих пор люди вспоминают их добрыми словами.

Сёстры мои жили рядом с родителями. У Ольги росла дочка Иринка, а у Людмилы, кроме старшего, Олежки, одногодок моего сына, Слава. Много чего пришлось пережить моим сестрёнкам. Оля после практики так и осталась с мужем в совхозе Степной. Николай знал про Мишу. Ревность порой мучила его. Всю жизнь он старался доказать жене, что он не хуже. Бывало, до Ольги доходили слухи о его похождениях на стороне, но она была к этому абсолютно равнодушна, а ему так хотелось, чтоб она ревновала.

Когда родилась дочка, пришлось Ольге через месяц выйти на работу. Ездила на попутках за двадцать километров в другое отделение совхоза. Ребёнка приходилось оставлять чужой женщине, Галине, у которой был свой грудничок, тоже дочка Николая.

Дело в том, что до Ольги он встречался с Галей, но по каким-то причинам, замуж она вышла за другого. Перед замужеством Оля встретилась с ней и всё узнала. Как-то они смогли подружиться. Марина, дочка Николая, всю жизнь проживёт, хоть и не с ним, но рядом. В доме отца её всегда принимали хорошо, помогала Ольга ей во многом. А тогда, недолго пришлось Оле оставлять своего ребёнка у Гали. Муж её стал возмущаться этим. Пришлось увольняться.

Не выдержала Оля такой жизни и уехала к родителям. Здесь, в Красном Великане, устроилась на работу экономистом. Иринку отдала в ясли. А вслед за ней и Николай приехал. Очень хотелось Оле, чтобы её муж добился в жизни большего. Настояла, чтоб сдал экстерном экзамены в средней школе. Затем Николай закончил специальные курсы, и был назначен управляющим отделения совхоза, а через некоторое время, опять же, по настоянию жены, поступил на заочное отделение в тот же техникум, где училась когда-то она сама. Очень удачно было, что учился он вместе с Людмилой. Она много помогала ему в учёбе и, получив диплом, он был благодарен в первую очередь сестре жены.

Недаром когда-то, при знакомстве, Николай заинтересовал родителей Ольги. Была в нём хозяйственная смётка и упорство. Работая управляющим, он хорошо проявил себя, и после окончания техникума был назначен директором совхоза, где когда-то мальчишкой начинал свою трудовую жизнь. Ольга же, родив вторую дочку, Татьяну, не оставила работу, благо в совхозе ясли были хорошие. Работала главным экономистом в совхозе, закончила Алтайский сельскохозяйственный институт. Позже, через несколько лет, Николая перевели в совхоз Степной, поднимать отстающее хозяйство. Многого добились Николай и Ольга в работе. Вывели совхоз в передовое хозяйство района по всем показателям.

Людмиле жизнь тоже досталась не лёгкая. После демобилизации Михаила, она поехала с ним к его матери в город Мелекес. Свекровь писала добрые письма, звала к себе, наказывала сыну, чтоб не обижал маленького Олежку, помнил, что сам вырос без отца. Всё это оказалось лицемерием, и пришлось Людмиле хлебнуть горя сполна.

Мать Михаила оказалась властной и грубой. Возненавидела невестку с ребёнком лютой ненавистью, попрекала каждым куском хлеба. Все добрые слова её оказались притворством. Никакими стараниями Людмила не могла ей угодить. Закончилось всё тем, что когда Люда была уже на шестом месяце беременности, ей сняли ветхий домишко и поселили в нём с маленьким ребёнком, оставив без средств к существованию. Спасала лишь маленькая пенсия Олежки за умершего отца, да старенькая бабушка Михаила, жалея их, тайком приносила иногда немного картошки.