Гимназические «казусы». Сборник рассказов

Н.Ф. Белюстин (1784 – 1846 гг.) – автор учебников:

Опыт практического руководства в переводах с российского языка на латинский, с предположением правил словосочинения латинского языка изложенного по Брёдеру и Дёрингу. СПб., 1817

Практическое руководство к переводам с российского языка на латинский с предварительным изложением правил этимологии синтаксиса латинского языка, составленное по Брёдеру, Цумфту, Дёрингу и другим немецким филологам. СПб., 1830

Начальные основания латинского языка, содержащие а) Азбуку с примерами для чтения и разговорами, в) Краткую грамматику, с) Хрестоматию для упражнения в переводе. СПб., 1836

Латинская хрестоматия для средних и высших классов гимназий из латинских классических авторов с пояснениями на труднейшие места текста в 2-х частях. СПб., 1839

Латинская хрестоматия для средних и высших классов гимназий из латинских классических авторов в 4-х томах. СПб., 1853 – 1854

С.С. Уваров (1786 – 1855 гг.) – попечитель С.-Петербургского учебного округа в 1811 – 1821 гг., министр народного просвещения в 1833 – 1849 гг; президент Академии наук с 1818 г.

А.Ф. Постельс (1801 – 1871 гг.) – естествоиспытатель, путешественник, почётный член Петербургской академии наук, участник кругосветного плавания Ф. П. Литке, исследователь Камчатки; директор Второй гимназии в 1837 – 1856 гг.

Страстный поклонник муз и поэзии

Алексей Петрович Алимпиев, сын протоиерея, родился в 1797 г. Окончив Тверскую духовную семинарию, он с 1818 до 1853 г. состоял на службе сначала в столичной Губернской гимназии, затем в Высшем училище и, наконец, во Второй гимназии. На первых порах преподавал русский язык и латынь, одновременно выполняя функции гувернёра. После преобразования гимназии в Высшее училище на него были еще возложены обязанности учителя истории и географии, а также письмоводителя Хозяйственного комитета. Только в 1831 г. Алимпиеву удалось сосредоточиться на преподавании своего главного и самого любимого предмета – российской словесности. В том же году он был единогласно избран коллегами в секретари Педагогического совета. К 1843 г. Алимпиев заработал пенсию, послужив 25 лет в учебном ведомстве, но администрация гимназии ходатайствовала о его оставлении на службе. Помимо Второй гимназии Алимпиев преподавал словесность в других учебных заведениях столицы: Институте корпуса горных инженеров и Аудиторской школе при батальоне военных кантонистов. Кроме того, в Императорском Театральном училище он читал курс драматического чтения и … археологии. Алексей Петрович написал также несколько учебных пособий по логике, риторике и теории словесности. Иначе говоря, был человеком разносторонним…

Ученики обожали Алимпиева прежде всего за душевные качества, видимо, резко отличавшие его от других школьных учителей. Один из мемуаристов, Н. Каратыгин, описывал свою первую встречу с ним так: «Директор (А.Ф. Постельс – Т.П.) ввёл меня на экзамен к учителю русской словесности, преподававшему в тот день в VI-м классе. Алимпиев, взяв книгу со стола, предложил мне написать под диктовку на большой черной доске следующее:

Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок,

И в сердце льстец всегда отыщет уголок…

В этих трех строках нашего бессмертного баснописца, которые я написал мелом на классной доске, Алимпиев не нашёл ни одной ошибки; даже знаки препинания мною были расставлены правильно. Он спросил мою фамилию, и когда я ему ответил, – то он, дружески потрепав меня по плечу, сказал: «Знаю, знаю вашего отца и дядю. Ну-ка теперь извольте взять книгу и прочтите «не так как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой». Я прочёл басню до конца. «Браво, браво!» – одобрительно произнёс он и, взяв от меня книгу, вскоре перешёл со мной в самый дружеский тон. «Ну, скажи теперь («ты» он говорил всегда своим любимцам, как я узнал впоследствии, слушая его лекции в IV и V классах), какое заключение ты можешь дать смыслу этой басни?» «Не быть вороной», – отвечал я. «Прекрасно! Но я полагаю, что непохвально быть также и лисицей?», – спросил он меня, лукаво прищурясь. Я отвечал, что нехорошо быть также и лисицей. «Итак, любезный друг, в жизни не будь ни лисой, ни вороной, а будь человеком!», – заключил Алимпиев.

Алимпиев, по мнению другого анонимного мемуариста, «олицетворял собой идеал всероссийского благодушия: ленивый и беспечный, весёлый и ликующий, всегда с приятной улыбкой на устах, напоминал тип Чичикова». В отличие от своих коллег, Алимпиев навещал заболевших учеников, радушно приглашал их к себе домой на вечерний чай в кругу семьи. Его урок был «самый весёлый и приятнейший из всех классов в неделю». Правда, методика преподавания учителя словесности была весьма своеобразной. Он «терпеть не мог задавать, а еще более спрашивать уроки», никогда никого не вызывал к доске. Ученики самостоятельно выходили отвечать по установленной ими очереди, а Алимпиев, «засунув руки под фалды вицмундира, начинал свою величавую прогулку около кафедры, подчас выделывая тою или другою ногою лёгкие антраша». Во время этого действа остальные гимназисты «безмятежно предавались преферансу в доморощенные карты или просто болтовне с соседом».

Однако любая недобросовестность приводила доброго учителя в бешенство, и тут он не скупился на ругательства, называя своих подопечных «свиньями» и «подлецами», но никакого наказания вслед за этим не следовало.

Несмотря на причуды Алимпиева, экзамены по словесности ученики Второй гимназии сдавали блестяще, получая различные премии на конкурсах. Как отмечали бывшие воспитанники, своим «ласковым словом, гуманным отношением» Алимпиев умел развить в детях самое главное – «любовь к отечественной литературе, фантазию и самодеятельность мысли», чего его «собратья по профессии не могли достигнуть диким обращением, страхом взысканий, вечным подтягиванием». Главный «секрет» Александра Петровича заключался в том, что он разрешал писать в форме классных сочинений «все, что только взбредёт каждому в голову». В результате появлялось несметное количество разнообразных романов, повестей, комедий, журналов и газет. Эти произведения учитель добросовестно читал и разбирал как в классе, так и на домашних вечерах, откуда юные авторы, по их признанию, выходили «очарованные, с массой добытых знаний, с творением, разбитым в пух и прах, но с самолюбием незатронутым». Кроме того, под руководством учителя словесности ученики издавали рукописный «Гимназический летучий листок», который «за своё обличительное направление строго преследовался гувернёрами». В результате, не занимаясь механической зубрёжкой грамматики и теории словесности, ученики Алимпиева «хорошо излагали свою мысль устно и письменно, знали практические правила русского языка».

Действующие лица

А.Ф. Постельс (1801 – 1871 гг.) – естествоиспытатель, путешественник, почётный член Петербургской академии наук, участник кругосветного плавания Ф. П. Литке, исследователь Камчатки; директор Второй гимназии в 1837 – 1856 гг.

Остроумный и строптивый законоучитель

В 1830-х гг. на выпускной экзамен в гимназии всегда приезжали университетские профессора, так как успешно окончившие школьный курс поступали в Университет без вступительных испытаний. Профессором богословия был протоиерей А.И. Райковский. Зная его предпочтения, законоучитель Второй гимназии Н. Раевский заставлял гимназистов «зазубривать все тексты из Катехизиса и всю механистику из Священной истории, изложенную в латинских стихах вроде: «Unda rubens, ranae, pedes post musca luesque аbscessus, grando, bruсhus, tenebrae, horrida coedes» (в буквальном переводе – кровавая волна, лягушки, вши, мухи, зараза, саранча, мрак, жестокие убийства; имелись в виду «казни египетские» – Т.П.) Экзамен прошёл блистательно, профессор был очень доволен и, обращаясь к учителю Закона Божия, сказал: «Как в преподавании нашем, так и фамилиях есть сходство». В ответ последний, видимо, оскорбившись таким сравнением, возразил: «Но есть и разница – какая существует между раем и райком».

Райковский был формалистом, а Раевский, судя по воспоминаниям учеников, которые очень его уважали, заботился не о том, чтобы они выучили наизусть учебник, а о том, «чтобы поселить в сердца их христианские чувства, образовать их нравственность».

Вот в этом и была разница.

Н.Ф. Раевский, судя по всему, отличался сроптивым нравом и не очень жаловал учебное начальство. Во всяком случае известно, что в 1833 г. он не счел нужным, как было положено, послать на утверждение свою речь на выпускном акте. За это батюшка получил замечание от попечителя округа князя М.А. Дондукова-Корсакова. На следующий год Раевский, как ни в чем не бывало, снова проигнорировал требование предварительной цензуры выступления на акте. Раздосадованный попечитель велел директору А.Ф. Постельсу сделать законоучителю строгий выговор и объявить ему, что если он желает продолжать свою службу при Второй гимназии, то должен "в точности сообразоваться с требованими начальства". Удивительно, но в итоге проявленное неуважение к установленным правилам сошло батюшке с рук и не повлияло на его дальнейшую карьеру.

Действующие лица

А.И. Райковский (1802 – 1860 гг.) – профессор богословия, член петербургской Духовной консистории и Духовного цензурного комитета, автор книги «Логика, описывающая механизм нашей мысли, ее формы и законы на основании здравого, христианством руководимого, смысла»

Н.Ф. Раевский (1804 – 1857 гг.) – законоучитель в Кадетском корпусе, Доме воспитания бедных, Михайловском артиллерийском училище, Второй гимназии (1831 – 1845 гг.). С 1846 г. – главный наблюдатель за преподаванием Закона Божия в военно-учебных заведениях. Автор книг «О жизни и творениях семи знаменитейших отцов церкви»; «Несколько уроков из истории древней христианской церкви»

кн. М.А. Дондуков-Корсаков (1794 – 1869 гг.) – участник Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов русской армии; служил по ведомству Министерства внутреннх дел, затем – Министерства народного просвещения, вице-президент Академии наук; попечитель С.-Петербургского учебного округа в 1833 – 1842 гг.

А.Ф. Постельс (1801 – 1871 гг.) – естествоиспытатель, путешественник, почётный член Петербургской академии наук, участник кругосветного плавания Ф. П. Литке, исследователь Камчатки; директор Второй гимназии в 1837 – 1856 гг.

Новенький и «камчадалы»: ученическая иерархия

В 1832 г. во Вторую гимназию весной, почти в самом конце курса, поступил 10-летний Александр Родионов. Он был поражён многолюдством класса, в который его привёл инспектор И. Б. Кестнер: там сидело не меньше 80 человек. Поскольку новый ученик не мог следовать за классом, его посадили на заднюю скамейку – на «Камчатку». В гимназиях было принято рассаживать учеников в зависимости от успехов в учёбе: в передних рядах восседали лучшие ученики – «первенцы» или «первопартники», а сзади – бездельники, лентяи и второгодники. Соседями Родионова оказались взрослые детины Дьяконов и Половинкин. Первому было за 20 лет, он уже брил бороду и нюхал табак, второй представлял собой коренастого и широкоплечего малого лет 18-ти. Любимым занятием Половинкина было бить соседей, мешать другим следить за объяснениями учителей, свистеть и производить различные «беспорядки» на уроках, а во время перемен драться «на кулачках». Вплоть до летних каникул Родионов ходил в класс почти бессознательно, переносил побои Половинкина, когда давал ему слишком мало булки или других лакомств, узнал на своём горьком опыте что такое «задняя скамейка» и твёрдо решил изменить судьбу.

С нового учебного года он стал прилежно заниматься и вскоре был сделан «авдитором» (аудитором). Система аудиторства вводилась учителями в переполненных младших классах и была отголоском ланкастерского метода обучения. За более сильными учениками закреплялись слабые. Авдиторы должны были проверять у своих подопечных уроки и выставлять им отметки, а потом передавать результаты учителям.

А. Родионов писал в своих воспоминаниях, что прежде грозный Половинкин и ему подобные «сделались как овечки и присмирели перед единицами и нулями», которые получали теперь от него за всякое незнание урока. Боялись они не зря – многие учителя любили «почесать руки» о нерадивых учеников, иначе говоря, выдрать за уши или за волосы, надавать тумаков и т.д. Инспектор гимназии по субботам приходил в класс, брал список и вызывал учеников, отличившихся за неделю леностью или шалостями. Их вели в шинельную, где у сторожа, отставного солдата огромного роста, всегда были готовы скамейка и розги.

Действующие лица

И.Б. Кестнер – инспектор Высшего училища, затем Второй гимназии в 1823 – 1834 гг.

Спасительная куртка

Учитель русской словесности Второй гимназии В.С. Шестаков, по оценкам бывших учеников, смотрел на свои обязанности как на «повинность, которую он должен был отбыть за воспитание на казённый счёт в Университете». Занимаясь в классе чтением романов, он вызывал мальчиков отвечать урок, зазубренный из грамматики Востокова по списочному порядку. Вызванный подходил к кафедре и бормотал зазубренное; когда ученик замолкал, учитель вызывал следующего. Так продолжалось до спасительного звонка на перемену, когда Шестаков брал книгу и подчёркивал в ней ногтем, до какого места нужно было выучить текст учебника к следующему разу.

Пансионеру по фамилии Пономаревский при раздаче форменной одежды досталась, на его счастье, очень длинная куртка. Пономаревский был слабым учеником и учился плохо, но по русской словесности он умудрялся получать баллы, за которые, по крайней мере, не оставляли в качестве наказания в пансионе на воскресенье. Дело заключалось в том, что грамматика Востокова легко помещалась под куртку и когда Пономаревский выходил отвечать, он тайком вынимал из-под одежды книгу, прижимал ее к кафедре так, чтобы учителю не было видно, и зачитывал по ней ответ.

Например, такой: «Грамматика есть руководство к правильному употреблению слов в разговоре и письме. Словами называются звуки голоса, коими человек выражает свои понятия и чувствования. Грамматика бывает всеобщая и частная. Всеобщая грамматика показывает общие всем языкам основания речи. Частная грамматика показывает особенное какого-либо языка употребление, словесное и письменное».

Шестакову было безразлично, что говорил отвечавший, главное, чтобы он не молчал…

Действующие лица

В.С. Шестаков – младший учитель русской словесности в 1831 – 1835 гг., уволился "по состоянию здоровья"

Дела медицинские

При мужских гимназиях обычно открывались пансионы для круглосуточного пребывания детей. Пансионеров отпускали домой после уроков по субботам или на праздники. При пансионах устраивались лазареты, чтобы лечить заболевших воспитанников. На первых порах лазареты влачили довольно жалкое существование, поскольку средств на их обустройство в соответствии с требованиями гигиены катастрофически не хватало. Так, в Третьей гимназии лазарет для заразных больных помещался в непосредственной близости от спален пансионеров и только после смерти одного из воспитанников от скарлатины был с большим трудом переведён на частную квартиру.

Весной 1832 г. директору Третей гимназии В.В. Шнейдеру пришла в голову мысль о необходимости иметь при лазарете особого надзирателя, который мог бы проводить с находившимися там учениками занятия, чтобы те не отставали от курса. Сначала по протекции некоего генерал-адъютанта Ивашева эту должность хотел занять чиновник XIV класса (по Табели о рангах – Т.П.) Волгин. Однако директор отдал предпочтение эстляндскому дворянину Петру фон Швенгельму, поскольку тот «по знанию языков» мог способствовать занятиям учеников. В мае Швенгельм уже занял назначенную ему при лазарете квартиру и принял по описи от эконома гимназии имущество больнички.

По этой описи можно составить представление о нехитром устройстве заведения. Лазарет, судя по количеству кроватей, мог вмесить в себя 12 пациентов. В распоряжении у каждого был столик, плевальный ящик, летний и зимний халат, туфли, серебряный столовый прибор. Ночных горшков при этом было почему-то только 8 и одна на всех железная ванна. Из медицинского оборудования в лазарете числились 4 клистирных трубки, двое щипцов, 3 зелёных зонтика для глаз, 1 «докторский прибор».

Остаётся неизвестным, занимался ли Швенгельм со своими хворыми подопечными. Но проработал он в должности надзирателя при лазарете вплоть до смерти от апоплексического удара в 1846 г.

Лазарет Первой гимназии (которая была побогаче всех прочих, поскольку предназначалась изначально для детей потомственных дворян) выглядел с медицинской точки зрения более основательно. Там в арсенале имелись микстуры, капли, пластыри, порошки, мази, грудной чай, спирт, присыпки, слабительные и прочие снадобья. Все мужские гимназии в это время пользовал один врач – доктор Ф.И. Вейссе. Он был мастер на все руки: ставил банки, клистиры и «пиявиц», выдирал больные зубы (для пломбирования все-таки привлекали дантиста Александра Вагенгейна), боролся с распространением эпидемий кори, краснухи, скарлатины и т.д. Периодически, в случае острой необходимости, в лазарет приходили какие-нибудь сердобольные женщины для «бдительного призрения» и «материнского попечения» о заболевших.

Действующие лица