Бог пришёл на Землю. Жечес-Йога, том 1

Старалась не упустить мельчайшие детали, представляя их в цвете. Припоминала мысли и эмоции, сопровождавшие действо.

– Ты бы не проснулась сегодня утром, если бы не умела делать Богу жечес в тонком мире, – показал маятник, когда мой отчёт закончился.

– Жечес в тонком мире и на земле делается разными способами? Я не помню, чтобы во сне я говорила это слово, или хотя бы, желала его произнести, – удивилась я.

– Эй, а ты Нам ладонями сделала жечес… – показал маятник медленно и чётко.

– Как, ладонями жечес? Для меня руки, протянутые с открытыми ладонями – всего лишь выражение дружбы и миролюбия. Ничего более!

– Да, но у тебя, детка, там есть открытые центры. Они и послали Нам лучи жечеса… – маятник продолжил качаться над диаграммой в прежнем ритме.

– Это был Ты? Бог? А почему глаза у тебя стали ещё печальнее, когда я подарила Тебе то, что не пожелала отдавать той раздражённой тётке? Ты осудил меня за жадность? – вопросы высыпались все сразу, как из дырявого мешка. Словно и не просил Учитель задавать их по очереди.

– Увидев жечес из твоих ладоней, Есмь Я ужаснулся тому, что Мы мог потерять на все времена ученицу, ещё не открывшую своих уникальных умений, – ещё медленней, акцентируя каждую букву, показал маятник.

– На все времена? Эти синие служители, и женщина, меня обыскивавшая – разве они не по Твоему повелению трижды пропускали меня через турникет?

– Нет, не от Мы. Есмь Я был далеко, еле успел остановить аннигиляцию. Тебя уже в чистилище собирались уничтожить за убийство наших сотрудников.

– Сколько раз ещё я должна пройти по этому кругу? Через чистилище, Ты сказал?

– Есмь Я Триединый вызвал ты на Мантрейю для лечения, не на смерть, – и пояснил: – Так Мы называю мир, где дом Наш, – мне показалось, что острие латунного конуса закачалось совсем устало и без эмоций.

– Я отказалась лечиться, и та женщина долго вела меня к проходной, а потом обыскивала.

– Детка, а почему ты отказалась лечиться?

– Врач был занят, к нему стояла длинная очередь, а я спешила домой. Я не знала, что это Мантрейя. Мне показалось, это наш Саянский алюминиевый завод – там тоже легко заблудиться.

– Ты бы не пришлось ждать, детка, – опять без эмоций.

– Я не считаю себя больной.

– Нам урок. Надо было Самому тебя лечить.

– Я предпочла бы научиться, это делать сама. Для того и в чела к Тебе записалась. А то у вас там странные порядки, и злые служители.

– А Нам от ты утром благодарность была, за что?

– За то, что жива ещё. А зачем Тебе нужен мой мобильный телефон и ключи от дома? Богу ни расстояния, ни стены – не помеха. Если очень нуждаешься в телефоне, я тебе новый подарю. С фотокамерой.

– Наша девушка пожаловалась, что ты скрываешь оружие.

– У вас разве металлоискателя нет, или сканера? Она злится, что я назвала её нечестной. Зачем мой паспорт забрала, и в мусор выкинула? Обещала вернуть, когда его найдут. Я долго ждала.

Потом она принесла какую-то коробку и демонстративно высыпала её содержимое на пол! Специально, чтобы унизить!

Ничего, я не гордая! Всё это барахло я из любви к чистоте собрала с полу. И коробку ей вернула – там не было ничего моего! Чужие вещи мне не нужны!

А паспорт так и не нашли, и тогда я мобильник и ключи уже не стала показывать, чтобы тоже не отняли. Как бы я домой попала и родных предупредила о задержке? – запальчиво подумала я.

– У нас всё это не нужно, – спокойно ответил маятник.

– Мёртвым, может и не нужно. Но я же живая, и умирать не собиралась! Мне снилось, что я была на заводе по работе, и должна вернуться домой с персоналом дневной смены. Но мотаня уехала без меня, автобусы тоже ушли. Тогда и на тракторе согласна была добраться до города, – я всё ещё упорно пыталась объясниться, уже не рассчитывая на понимание.

– Эй, так ты не понимала, где ты? – оживился маятник.

– Мне всегда только земные сны снятся. Если вообще снятся.

– А ты чуть не убили, как террориста!

– Это опять было испытание для чела? – немного успокоилась я.

– Нет, недоразумение. Прости, детка!

– Ладно, извинение принимаю… Только больше я в Твоём лечении не нуждаюсь. Мы уж как-нибудь сами. Травами полечимся. А ещё топором можно… чтобы голова не болела.

– Ты уже смех! Простила! Ну, мир, детка? – повеселел маятник.

– Мир. За что на Тебя сердиться? А служителей своих воспитывай. Вежливости учи, – устало подумала я, запоздало понимая, что от моего мнения мало что зависит.

– Уже. Утаивание – тоже ложь, знаешь? – маятник качался размеренно, словно равнодушно. И такая обида на меня нахлынула, хоть плачь.

– Значит, за жадность, ими выдуманную, за утаивание личных вещей, ни у кого не украденных, меня синие – из краскопульта в лицо?.. Без права на посмертие?.. без суда и следствия?.. – слёзы уже готовы были брызнуть из глаз, и я отчаянно пыталась их скрыть: – Не нужен мне такой жестокий Учитель! Не верю больше Тебе!.. И этот… жечес Свой мне больше не посылай! Обойдусь! – я схватилась за носовой платок, как за спасительную соломинку.

Про жечес я вспомнила, потому что опять по всему телу иголочки побежали, а маятник аж закувыркался в руке. Потом снова, торопясь, стал качаться над диаграммой.

– Нечестно так. Ты же была у Нас, и осталась живой. Мы, увидев ты неживая, Сам быть в ужасе. Честь Нам, всё хорошо закончилось. Теперь-то зачем сердиться?

Примирительные интонации Бога охладили мою обиду.

Действительно, чего это я вспылила? – всхлипывая, подумала я. – Если бы Он меня не спас сегодня, и не поняла бы, что умерла. Не было бы ни чувств, ни памяти. Теперь хоть знаю, что такое небытие.

Там, по крайней мере, не мучают пытками и болью…

В конце концов, все помрём. Люди часа своей смерти не ведают, и никто к ней не готовится – стараемся отодвинуть подальше мысли о неприятном и непонятном. Знаем, что она неизбежна, и благом считаем умереть внезапно, а ещё лучше во сне – без мук от долгой и нестерпимой боли.

Но все религии утверждают, что душа вечна. Значит, не вечна?..

А собственно, какая мне, материалистке, разница – будет жить моя душа без земного тела, или на атомы распадётся? Сегодня оставили в живых, и на том спасибо! Выходит, пригодиться могу?

В чём ином смысл жизни, мучающий философов всех времён, мне неведомо. Зато знаю, для чего я живу. Быть нужной, хоть кому-нибудь. Тогда есть и тревоги, и радости, и любовь, и заботы – жизнь, одним словом. Не станет этого – и собственное существование теряет всякий смысл.

Короче, не за что было на Бога сердиться. Он и сам переживает, а ссориться теперь, когда опасность позади, глупо.

– Ты мне Учителем назвался? Так учи не попадать в такие истории! Но если утаивание собственных вещей – смертный грех, то, какое же наказание у вас применяют за тяжкие преступления? – ответила я, не желая окончательно, как говорят японцы, «терять лицо», – мне показалось, что маятник закачался обрадовано:

– И Нам ты уже нашла умный вопрос! Мы слышал твои мысли. Нам нравится, что обида не делать ты подозрительной. Ты умеешь слушай здравый смысл. А Наше задание для чела, надеемся, примешь без обид.