Под слезами Бостона. Дьявол не спит

– Приятно было иметь с Вами дело, мистер Нот, – он ответно кладет мне в руку пластиковую карту на несколько тысяч долларов.

– Всего доброго, – дергаю уголками губ и тут же возвращаю их в первоначальное положение.

Финч разворачивается и уходит, придерживая края пальто, которые нервно взлетают от порывов студеного ветра, а мне безумно хочется закурить. И как только его силуэт скрывается между рядов жестяных контейнеров, я опираюсь спиной на один из них и зажимаю между зубов сигарету.

Я устал.

Прикрываю глаза и тяну, пока легкие не расширяются до предела. А потом выдыхаю и обретаю долгожданное спокойствие. Ветер усиливается. Волны усерднее крошат пирс. Без десяти минут хлынет зимний ливень, осточертевший до смерти.

Затягиваюсь еще, продавливая фильтр губами, и слышу какой-то странный звук. Настолько странный в этих местах, что приходится открыть глаза. Делаю последнюю затяжку и выбрасываю окурок в лужу.

– Мне кажется или у меня развились галлюцинации? – наставляю ворот куртки и иду на звук, кажется, музыки.

Миную несколько высоких контейнеров, прохожу лабиринт из наваленного металлолома и все отчетливее слышу бренчание струн. И голос. Женский голос, который доносится до меня на порывах завывающего ветра.

– Твою мать, Эзра, ты точно чокнулся. Надеюсь, это не та самая русалка, которая завораживает мужчин при помощи голоса.

Я останавливаюсь за стеной последнего железного контейнера, который отделяет меня от обладательницы чарующего голоса. И я не брежу. И не схожу с ума. Кто-то действительно поет, и сейчас я в этом убежусь.

«Это не усталость. И не злоупотребление алкоголем, Эзра. Однозначно».

Ловлю последние слова незнакомой песни и уверенно выхожу из-за угла, оставаясь в тени высоких контейнеров. Девушка дергается, замечая мой силуэт, и прижимает к груди гитару. С глупостью этой девицы может сравниться только…

– Этого не может быть… – вырывается изо рта, когда ее лицо попадает под свет фонаря. Я машинально делаю шаг вперед и выхожу из тени.

– Ты одержимый, маниакальный психопат, – ее пальцы разжимают гриф гитары, а плечи заметно опускаются в первоначальное расслабленное положение.

– И это мне говорит та, которая сидит ночью в одиночестве посреди порта в лютую стужу. Я, конечно, знал, что у тебя есть психические отклонения, но чтоб настолько.

– И это мне говорит тот, который шляется ночью в одиночестве посреди порта в лютую стужу. Я, конечно, знала, что у тебя на лицо все признаки шизофрении, но чтоб настолько.

И как я мог забыть, насколько эта девка невыносима? Полминуты с ней – и я уже готов сжечь яростью обитель местных бездомных пьянчуг.

– Какого черта ты тут делаешь, Панда?

– Какого черта ты следишь за мной, идиот? – она злобно сдвигает брови и не сводит с меня глаз. Черные длинные волосы хлещут ей по лицу, но она даже не придерживает их рукой и не убирает со щек.

– Ты… Просто… Да, мать твою! – не хватает слов. Не хватает мыслей, чтобы высказать ей все, что она вызывает во мне одним лишь своим самоуверенным видом.

Сидит тут, одна, в порту, ночью, и чувствует себя абсолютно комфортно, когда любая другая не ступила бы сюда ни ногой. Бренчит на гитаре в дикий ветер, когда кто угодно сидел бы дома. Даже я бы лучше сейчас лежал в постели, чем ошивался здесь.

«Что у этой сумасшедшей в голове?».

– А ты сегодня максимально красноречив, – она кладет гитару на дряхлый диван, который я только сейчас замечаю под ней, и смотрит на меня под тусклым светом мигающего фонаря. – Следил за мной? Признайся.

– Прибереги фантазии для ночи, – подхожу ближе, но остаюсь стоять напротив нее. – Что ты тут делаешь?

– А ты что тут делаешь?

– Мы пошли по кругу? – она разводит руками, явно не собираясь сдаваться первой. Ладно. – Я гулял.

– А я пела.

– Я же говорил: сумасшедшая.

– А я говорила: кретин.

Ее лицо непроникновенно. Широкие черные брови давят на глаза, потому что она не перестает хмуриться. Пряди волос лезут в лицо, но она старается не реагировать, и я смеюсь. Я просто заливаюсь смехом от ее напускной надменности. А потом смеется и она. Смеется вслед за мной. Смеется вместе со мной. А я замираю, потому что ее пухлые губы растягивают щеки и черные родинки на каждой из них, которые я раньше не замечал. Она улыбается, а я на мгновение глохну, как когда-то раньше, и не могу перестать смотреть на ее лицо.

– Эзра, почему ты всегда такой серьезный? – она взлохмачивает мои волосы и хлопает крышкой ноутбука на моих коленях. – Давай, твой очередной сверхгениальный код подождет? Побудь с нами. Ну хоть немножечко. Пожа-а-а-луйста, – улыбается она и этого достаточно, чтобы я отложил ноутбук на стол. – Вот и славно. Без тебя тут скучно.

– А со мной весело?

– Всегда весело, – она усаживается рядом и ее длинные белокурые локоны щекочут мне локти, но я не дергаюсь.

– Не сочиняй, – влезает Шейн. – Он тот еще зануда. Дальше своего компьютера ничего не видит.

– Он просто гений, не завидуй, Шейн, – она льнет к моему плечу и обвивает руками мою руку.

– Ладно-ладно, ты права, мой старший брат – гений. А я – всего лишь его жалкое подобие, – демонстративно дуется Шейн, чтобы переключить ее внимание на себя.

– Перестань, – на миг ее лицо приобретает серьезность. – Вы совершенно разные. И совершенно прекрасные братья. Любая девушка будет счастлива с каждым из вас.

– Не хочешь проверить? – наконец, решаюсь вклиниться я.

Она заливается звонким смехом и утыкается лбом мне в грудь, а ее длинные волосы падают мне на колени. Мягкие ладони упираются в плечи, а она продолжает смеяться, как будто я сказал что-то на уровне Джорджа Карлина[5 - – Джордж Карлин – американский стендап-комик, актер, писатель, сценарист, продюсер, обладатель четырёх премий «Грэмми» и премии Марка Твена.] .

Такой я запомнил ее на всю жизнь. Такой она засела в сознании. Именно такой веселой и прекрасной осталась в моей памяти Джейд Мур.

Глава 5. Северный олень

Серена

Перестаю смеяться, потому что замечаю, как он смотрит на меня своими бездонными глазами. В свете фонаря они кажутся еще чернее, чем обычно. Хочется отвести взгляд, но не могу – бездна тянет в себя так, что нет сил сопротивляться.

– Долго будешь тут сидеть? – прерывает тишину он.

– А ты долго будешь тут стоять?

Знаю, что бешу, но ничего не могу с собой поделать. Чему я и научилась за все годы общения с мужским полом – так это самозащита и полное неприятие. Так лучше для меня. Так безопаснее. Так на меня никто никогда не посмотрит.

– Окей. Счастливо оставаться, Панда. Не буду мешать тебе и твоим братцам бомжам, которые вот-вот нагрянут.

Он разворачивается и уходит, а я должна, наверное, что-то сказать.

Должна ли?

Конечно, нет. Но хочется.