сон врачевал, удваивал нереальность.
шум снизошедший откуда-то сверху —
вином накрывался стол, крыльями
аватаров…
в зоне сумерек разрушается вальс —
мы только что вернулись, попадали на
палубу – молчим на ангельских языках,
полных женщин и голода: мёртвые
шепчутся в парусах – призраки
прячущие совершенство
звездная Хиросима – поэзия из чистого
кремния. холод рассеивает атомный лай:
самая последняя ночь на Земле…
Мишени
небо узнало нас, стёрло память.
слёзы и языки… шепчутся души в неге
лазури: поломаете ноги, обретёте крылья…
сверхозарённая ночь. время исчезает
во всех направлениях: посвист тетивы в
волшебстве полёта, магии небытия. ангел
окаянный сжигаемый огнём – не можешь
быть постоянно на связи…
отымели павших солдат соловьи – ветер
прошлого ищет забвения, а радость —
наши души: оборотни и мертвецы.
блаженные и бандиты.
поводки его тонкие
как страдание
Приз
ночь в совершенстве объятий.
тени на кончике пламени, кости
и пепел джаза. в чувствах пять измерений —
ни одного подходящего выхода:
в оргазме смерти, сиянии неги.
на бледном полу-ветру…
глаза в глаза в параллелях
закатов. в щедрости и воздаянии.
причастии и аскезе. доверии
и угасании
Луч
…мальчишками исцарапано
худое лето. Камни нагреты: мир
юн, распят невдохновеньем
В Салониках штиль.
Солнце плавит развалины,
сердца замерзшие перед рождением.
В клёкоте чаек, насилии волн: дежавю
задыхающееся памплисестом
крылья кочевников пахнут
степью, холёной болью