Любовь на все времена. Часть 2

И тут мысль Виктора словно запнулась о какую-то преграду. Обычные? Простые? Он – возможно, Но Василиса Игнатьевна? Он начал вспоминать, что мать иногда удивляла его своими жестами и поступками, противоречащими друг другу, словно она разрывалась между двумя, совершенно разными мирами, не примкнув ни к одному из них.

То она была великодушна и щедра до невероятности, жалея всех и каждого, то почти сквалыжна, собирая каждую копеечку. А уж, как она могла виртуозно торговать и торговаться – на зависть многим из её окружения.

– Не стоит решать скандачка! – сделал вывод Виктор. – Нет, тут нужно во всём разобраться…

В этот момент он впервые пожалел о том, что мать далеко, и он не может с ней связаться прямо сейчас, немедленно. Ведь у неё на работе есть телефон, а он так и не удосужился узнать его номер. Именно сейчас, когда ему так нужно связаться с ней, у него нет такой возможности!

Немного погодя Бахнин успокоился, вспомнив, что через день мать всё равно должна приехать в Москву, как это делала всегда.

– Тогда и поговорим обо всём, – решил он. – И нечего, ВиктОр, горячку пороть.

При слове ВиктОр, он усмехнулся, вспоминая с каким гордым водом произносила его мать любимой девушки. Он прекрасно понял, что ему дали от ворот поворот, сказав, чтобы он даже не мечтал о Любаве… Так сказать – гусь свинье не товарищ.

Бахнин рассмеялся, вникнув, наконец, в свои слова.

– Так кто же из нас гусь, а кто свинья?! – произнёс он вслух, – Свинья в данном случае, именно я… Безродный парень позарился на дочь отпрысков великих князей?! Смешно? Глупо? Скорее всего и то, и другое.

В положенное время Василиса Игнатьевна не приехала. Не приехала она и на другой день, и на третий, и Виктор начал волноваться, забывая, что через сутки приглашён на официальный приём в дом Голудиных, а когда вспомнил – заметался.

Не зря же Елена Никифоровна предупредила, что он должен соответствовать её дому даже в одежде.

– Чёрт побери этих аристократов! – думал он. – Всюду у них условности, всюду рамки и этикеты. Нам ли простолюдинам пытаться вскарабкаться на их, недосягаемую для нас, высоту?!

Пришлось консультироваться с Любавой, как ему одеться на этот приём.

– Это всё придирки маман, – ответила та. – По мне ты одет вполне подобающе: белая рубашка, хорошо выглаженные брюки… Обувь только следует начистить до блеска… Чтобы в неё можно было «смотреться, как в зеркало». Это не мои слова – слова Елены Никифоровны… Ну и, конечно, не забудь цветы для неё! Она любит белые хризантемы.

И вот настала суббота. Приём был назначен на шесть вечера, а Виктор был уже с утра сам не свой – даже от Вари отмахнулся, как от назойливой мухи, когда она попыталась узнать, что с ним происходит. Девушка обиделась и исчезла в неизвестном направлении, что не особенно взволновало Бахнина: сегодня вечером, можно сказать, решалась его жизнь.

Явившись, как и положено, молодому человеку с претензией на более близкое знакомство: с цветами для хозяйки и для её дочери, в новой белоснежной рубашке, в безукоризненно отглаженных брюках и сияющей обуви, Бахнин ожидал большего, чем получил.

Хозяйка дома представила его всем, как сокурсника её дочери – не более того. Даже мужу не сказала ни слова о том, кто этот молодой человек, по её мнению, на самом деле.

Разочарование от приёма было полное, и Виктор просто заставил себя досидеть почти до самого его окончания. Гости развлекались по привычке: кто-то из дам музицировал, кто-то пел старинные романсы, мужчины играли в вист и другие карточные игры, название которых Виктор никогда не слышал.

Бахнин просто не находил места, чувствуя себя лишним в этом обществе. Раздражало ещё то, что Любава даже не пыталась спасать утопающего, наблюдая за ним со стороны.

– «Бросили, как несмышлёного кутька в воду, и теперь наблюдают: выплыву, или потону? – думал он. – Ну ничего – я сейчас вам устрою песни с танцами.

Он жестом подозвал к себе Любаву и спросил:

– В этом доме имеется гитара?

Та с удивлением посмотрела на парня и ответила:

– Конечно.

– Неси!

Когда раздались первые аккорды компания смолкла и свои взоры, невольно, обратила на рыжего парня, которого посчитала совершенно неинтересным и лишним здесь.

Виктор слегка откашлялся и запел неожиданно красивым голосом на грани тенора и баритона:

– Цыганка с картами, дорога дальняя,

Дорога дальняя, казённый дом.

Быть может, старая тюрьма центральная

Меня, парнишечку, по новой ждёт.

Таганка, все ночи, полные огня,

Таганка, зачем сгубила ты меня?

Таганка, я твой бессменный арестант —

Погибли юность и талант в твоих стенах.

Сестренка милая, моя любимая,

Как тяжело на свете жить.

Куда ни гляну я – кругом решёточки,

И как-то медленно проходят дни.

Я знаю – мы с тобой больше не встретимся

Дороги разные нам суждены.

Опять по пятницам пойдут свидания

И слёзы горькие моей семьи.

Допеть песню ему не дали. Елена Игнатьевна, весьма поспешно, соскочила с места и сказала очень громко, перекрывая голос певца:

– Гости дорогие, попрошу всех к столу!

Виктор поклонился, передал гитару Любаве, которая смотрела на него почти обожающими глазами и сказал:

– Разрешите откланяться, господа – меня ждут более важные дела! Провожать не нужно – дорогу знаю.

И всё-таки Любава увязалась за ним.

– Ну, ты и дал! – сказала она, давясь смехом. – Видел бы ты лицо маман! Отец был просто в восторге от твоего исполнения… Это же «Таганка»?