Любовь на все времена. Часть 1

– Ваша соседка со второго этажа – Катерина Михайловна!

И продолжила знакомить пришедших с ней людей:

– Моя свекровь Прасковья Дмитриевна – самая лучшая свекровь в этом городе.

На что Прасковья Дмитриевна молодо засмеялась, подавая руку хозяйке комнаты.

– Этот зубоскал, мой старший сын – Александр, – указала Катерина Михайловна на высокого молодого человека.

В ответ Александр слегка наклонил голову, что видимо, следовало расценивать, как поклон.

– Ну и младшая дочь Варенька.

Варя помахала рукой, словно хотела сказать: – «Я здесь!»

– Очень приятно, – отреагировала с улыбкой мать Сергея. – Меня зовут Ниной Фёдоровной… Это мой старший сын – Сергей и доченька Таечка.

– При переезде она у нас немного простыла, – обеспокоенно пояснила хозяйка. – Даже не знаю, что с ней делать…

– Так, дочерь! – распорядилась Екатерина Михайловна. – Давай скоренько сообрази чайку и неси малиновое варенье – будем девочку лечить! А пока наведём здесь порядок… А ты, сынище, неси мусорное ведро, веник и совок – нужно сначала вынести весь мусор из комнаты. А уж потом браться за тряпку.

И работа закипела.

Через час от печки не осталось следа, полы блестели чистотой, Таечка не только была напоена чаем с вареньем но и накормлена бульоном, который отыскался у одних из соседей. Пила она бульон неохотно, но Катерина Михайловна по ложечке, по ложечке умудрилась скормить девочке всю чашку.

Тем временем Прасковья Дмитриевна принесла раскладушку и матрас с подушкой, сказав при этом:

– Это для Серёжи, – и вытерла фартуком набежавшие слёзы. – Сейчас я ещё керогаз принесу – всё равно он стоит без дела, а вам пригодится… Пока это ещё печь сложат…

Все вместе они расставили появившуюся мебель по местам. Александр водрузил на лампочку абажур и, попрощавшись, удалился.

– Ему в ночную смену сегодня, – пояснила Екатерина Михайловна. – Ну, обживайтесь, соседи. Вечером я поговорю с дядей Ваней – он что-нибудь с печкой сообразит.

И соседи так же шумно удалились, как и вошли.

Шёл пятьдесят третий год. Три месяца назад не стало Сталина. И страна, и небольшой городок, в котором происходит действие рассказа, стонали от амнистированных воров, бандитов и убийц. Но вместе с ними из далёкой, холодной Сибири, возвращались домой и политзаключённые.

Глава 2. Кое-что о Федотовых и Фёдоровых

Семья Федотовых перебралась в мансарду из полуразрушенного дома, куда их поместили в самом начале войны, когда их частный дом был разрушен при авианалёте. Хорошо в это время их не было дома, поэтому и мать, и дети остались живы, но практически в том, в чём ушли из дома.

Новому жилью, куда их поселили временно, тоже не повезло: одна половина его рухнула после очередного налёта, а вторая пошла трещинами, которые неумолимо расширялись, как жильцы не пытались их заделывать доступными средствами.

Жильцов дома, разрушающегося на глазах, начали подселять в квартиры в качестве уплотнения. Федотовых переселили последними. Так Нина Фёдорова с Сергеем и Таечкой оказались в мансарде дома 21 на улице с поэтическим названием – Весенняя.

Неуютную мансарду сложно было назвать жильём, скорее это помещение подходило для мастерской художника, появляющегося в ней только в дневное время суток. Одно было хорошо: она не грозило завалиться от вибрации почвы, когда мимо проезжали гружёные полуторки.

Комната, куда поселили семью Фёдоровых, была большая, с двумя окнами, одно из которых выходило на улицу, а другое во двор. Беспокоило то, что в мансарде не было отопления: печь развалилась, а центральное отопление не было предусмотрено.

Тут ещё, как на беду, младшая дочь Таечка простыла при переезде.

Таечку пришлось отправлять в больницу, потому что у неё оказался сильный бронхит. Девочка всё время плакала и не отпускала маму, но та никак не могла оставить работу, поэтому в больнице с сестрёнкой пришлось находиться Сергею.

Четырнадцатилетнему подростку это ужасно не нравилось, но он понимал, что мать за пропуск работы могут уволить, и им тогда не на что будет жить.

В городе у Федотовых не было родственников, а отец ушёл на войну в конце сорок первого, да и пропал: ни писем от него не было, ни похоронку они не получали, и даже пресловутого сообщения «пропал без вести» им не приходило.

Первые два года после окончания войны семья ещё ждала своего кормильца, надеясь, что глава семьи, возможно, был в плену, и теперь отбывает за это наказание где-то на севере. Но, чем дальше уходил в прошлое День Победы, тем слабее становилась надежда. И однажды Нина Фёдоровна сказала:

– Всё сынок, отец не вернётся… Его, видимо, нет на этом белом свете.

И стало немного легче. Нина Фёдоровна не вскакивала больше по ночам, не подходила к окну и не смотрела подолгу на дорогу. Жизнь брала своё.

Хотя женщине было невыносимо трудно. Дети требовали своего: нужно было накормить, одеть-обуть, уделить время, которого никогда не хватало.

На себя не оставалось уже не времени, ни средств. Два платья, старый жакет, пальтецо на рыбьем меху и потерявшая всяческий вид обувь, которую приходилось ремонтировать каждый месяц – вот всё, что было у неё. Но Нина фёдоровна никогда не жаловалась, не плакала, жалея себя – тянула свою ношу, как могла.

Военные годы были трудными, но люди понимали это и надеялись, что когда они закончатся – станет легче. Для Нины Фёдоровны и послевоенные годы проходили, как один хмурый, никак не заканчивающийся день, по которому она брела, как рабочая лошадь, таща на себе поклажу невероятной тяжести.

Семье Фёдоровых в материальном плане было немного легче: у них на четырёх членов семьи было двое рабочих рук, да и Прасковья Дмитриевна очень сильно помогала снохе. В прошлом – неплохая швея, она подзарабатывала тем, что перешивала, перелицовывала знакомым и соседям одежду, получая чаще всего за свою работу не деньгами, а продуктами. Так, что семья не голодала никогда – даже в самое трудное время.

Тяжело было в моральном отношении: прямо перед войной главу семьи, Павла Семёновича, забрали в НКВД, как врага народа. Им ещё повезло: его жена, Катерина Михайловна осталась на свободе – возможно, что-то не срослось в репрессивной машине, возможно, потому, что у неё во время ареста начались схватки, и в этот же день родилась Варенька.

Нина Фёдоровна и Катерина Михайловна были близки по возрасту и поэтому очень быстро сдружились. Судьбы их были похожи: обе уже столько лет без мужей, у обоих двое детей на руках, обе работали всю войну на износ – только сейчас напряжение военного времени стало понемногу уходить.

Но, если у Катерины ещё теплилась слабая надежда, что муж вернётся, то Нина уже ни на что не надеялась.

Нина Фёдоровна считала, что ей очень повезло с соседями: они не только поддержали с того дня, как она с детьми поселилась в мансарде, но и помогли обустроится, принесли кое-что из мебели.

На следующий же день к Федотовым наведался тот самый дядя Ваня, о котором говорила Катерина. Седовласый, пожилой мужчина – жилистый, с руками мастерового, осмотрел место, где стояла печь, что-то обмерил, прикинул, подсчитал на бумажке, даже на крышу залез, осматривая трубу, потом объявил:

– Без помощи ваших ребятишек, мадам, мне не обойтись.

– Я готов! – отозвался Сергей.

– Я тоже! – поддержала его Варя.

– Значит так, детишки-ребятишки, – сказал дядя Ваня, – в квартале от нас ещё не до конца разобрали разрушенный дом… Будем носить кирпич оттуда. Я договорился с главным.

Детишки-ребятишки во главе с печных дел мастером три дня носили кирпич от разрушенного дома. Иногда к ним присоединялся веснушчатый Виктор, который до сих пор злился на Варю из-за леща.

Наконец, дядя Ваня неспешно и основательно приступил к кладке печи.

Немногословный, серьёзный старик понравился детишкам-ребятишкам, соскучившимся по твёрдой мужской руке. Они помогали старику, как умели, иногда вызывая нарекание за свою торопливость и «безрукость». Но обижаться на него было невозможно: все его покрикивания никогда не были сердитыми или уничижительными – он больше был похож на доброго дедушку, которого ни у Сергея, ни у Вари, не было.

Печь получилась добротной и, можно даже сказать, «элегантной», как определила Прасковья Дмитриевна, вызвав тем невольную улыбку у всех.

Нина Фёдоровна пыталась отблагодарить старика, но тот категорически отказался: