Презумпция любви

Презумпция любви
Тамара Шаркова

Полковник Лавров из режимного города узнает о том, что сын его друга остался сиротой и живет в интернате. Он охвачен одним чувством: «схватить его в охапку и увезти, защитить как-то от судьбы этой сиротской».Но брат Лаврова и его школьный друг пытаются образумить полковника. Ведь ему, одинокому человеку, трудно будет оформить разрешение на усыновление, да и мальчик может не согласиться. Но Лавров думает иначе: "Есть мальчик Горка! И есть я, Константин Лавров! И с чего это мне нужно пугливо оглядываться по сторонам, не примут ли меня за маньяка из подворотни, если я хочу заботиться о мальчишке. Дети могут использовать… Люди могут подумать… Какое мне дело до этого!". « «Будьте добрыми, насколько можете!» – вспоминает он слова христианского святого.

Тамара Шаркова

Презумпция любви

Кто из них Горка, Лавров определил сразу. Разумеется, не тот «зефир бело- розовый», который, поджав коленки к круглому, как мяч, животу, передвигал пухлой ладонью игрушечный автомобиль по истертому линолеуму. Горка, похожий на рисованного детской рукой человечка из пяти разновеликих черточек, стоял во весь рост, сосредоточенно глядя под ноги. На его худеньком детском теле стриженная под машинку голова с большим выпуклым лбом и низким детским затылком казалась немного несоразмерной. Константин, не поворачиваясь, завел руку за спину и закрыл за собой дверь. Она натужно скрипнула, Горка вздрогнул и обернулся. Из- под длинных, как у девочек, темных ресниц на Лаврова глянули широко расставленные большие серьезные глаза.

– Здравствуй, Горка, – проговорил Лавров, внезапно севшим голосом.

– Здравствуйте, – ответил мальчик безо всякой заинтересованности в продолжении разговора.

Константин прокашлялся.

– Меня зовут Константин Николаевич… Полковник Лавров… Я отца твоего знал.

Горка опустил глаза. Губы его дрогнули. Не от сентиментальной чувствительности. Насмешливо так. И Лаврова кинуло в жар. Он увидел, что рот мальчишки были изуродован болячками, которые в далеком детстве украшали губы его дворовых приятелей- близнецов из семьи алкашей. Константин подумал, что многие сослуживцы полковника Гордиевского, представляясь мальчику, вероятно, говорили именно так, как он. Только их знакомство с самим Горкой продолжения не имело. А был налицо простой акт обычного обывательского любопытства. Иначе отчего бы у парнишки в благодетелях оказался отставной майор Гнедышев, та еще гнида интендантская.

– Я на Юга собрался, Горка. К морю. Вот заехал за тобой,– сказал Лавров так спокойно и уверенно, как будто не в эту минуту, а давным- давно так решил. И только поэтому принял приглашение майора посмотреть его «бунгало» за городом. – Поедешь?

Мальчик с места не сдвинулся, позы не переменил. Только тонкие в ниточку брови приподнялись, распахнулись глаза, и стало ясно, что они серые отцовские.

– Поеду, – ответил он, наконец, после паузы и посмотрел вниз на приятеля.

Тот сидел на полу, согнув колени и опираясь на отведенные за спину руки. Глаза и рот его были широко раскрыты.

– Ну, тогда собирай, солдат, свой «сидор». Одежды не надо. Игрушку любимую… книжку… Я сейчас вернусь.

Доктор Добжанский, сидя за рулем, уже просматривал последнюю страницу «Известий», когда Константин рывком распахнул заднюю дверцу и помог худенькому длинноногому парнишке устроиться на сидении.

– Рудька, – сказал он решительно. – Горка едет с нами в Морское.

– Понятно,– невозмутимо ответил доктор, аккуратно складывая газету. – Майора об этом ты поставил в известность?

– «Посадил», – хмуро ответил Лавров.

Несколько минут прошло в полном молчании. Крепкий коренастый Константин откинулся на спинку сиденья и, вздернув волевой подбородок с ямочкой, смотрел через лобовое стекло куда- то вдаль немигающим взглядом . Доктор Добжанский, с бессловесным укором глядящий на спутника своими немного выпуклыми шоколадными глазами, первым нарушил тишину.

– Спасибо, что не «положил», – ядовито сказал он и, спустя минуту,

добавил тоном, не допускающим возражений.– Ждите меня и общайтесь, не выходя из машины.

После этого доктор открыл дверцу, аккуратно выставил наружу длинные ноги в модных светлых туфлях, низко нагнул коротко остриженную ярко- рыжую высоколобую голову и, ступив на землю, первым делом проверил не съехал ли набок аккуратный узел темно- серого галстука с легкой красной искрой, который оттенял белизну рубахи с подвернутыми до локтей рукавами.

Первым нарушил молчание Лавров.

– Слушай, – круто разворачиваясь, обратился он к мальчику. – давай познакомимся поближе. Запомнил, как меня зовут?

– Да. Константин Николаевич.

– Вообще- то, лучше бы не так официально. Может, дядя Костя?

– Хорошо, – ответил мальчишка со взрослой снисходительностью в голосе. – Вы с папой в одной части служили?

– Да нет, – сказал Константин, принимая прежнюю позу спиной к Горке и вздыхая. – Не служил. Я – военный инженер- строитель. А он – тот самый «комбат- батяня». Но так случилось, что мы с ним на больших учениях вместе были. И за это время много чего пережили.

Помолчали.

Лавров снова повернулся к Горке лицом:

– Отец твой был намного старше меня. Это у мамы ты ранний ребенок, а

для него – и сын, и внук. Представить себе нельзя, как он тобой дорожил.

Помолчали.

– А после учений этих вы с ним еще встречались?

– Да нет. Я же в своём строительном ските сиднем сидел. В общем, в городе режимном. О том, что с родными твоими случилось, я только дня три назад, как узнал.

– А кто это за рулём был?

– Ну да… Прости… Не успел вас познакомить. Брат мой это. Рудольф Янович Добжанский. Военный врач. Был, как и я полковником, а теперь вот – «невольно наемный».

– Брат?! – удивился Горка.

– Понятно… фамилия другая… и все такое… Троюродный брат. Что- то в этом роде. Но мы вместе росли. У меня ближе человека нет. А у тебя хотя бы со стороны матери родственники есть?

– Из Беларуси кто- то приезжал. Только я даже имен их не запомнил. Женщина очень пожилая и мужчина на костылях. Они со мной почти не говорили. Узнали что- то про комнату и уехали.

– Тебя сразу в интернат определили?

– Нет. Я в папиной части недолго пробыл. У коменданта в общежитии. Вообще- то там с детьми никто не жил. Говорили плохая экология. А потом за мной приехал майор Гнедышев. Сказал, что ему поручено обо всем позаботиться.

– Ну, где мне жить, учиться.

– О чем «обо всем»?

– У вас с мамой отдельная квартира была?

– Нет. Комната в коммуналке. Правда большая. И одна соседка – тетя Броня. Добрая. Она своего кота Барсика на поводке гулять водила. Боялась, чтоб не обидели.

– Ты бываешь там?

– Нет. Я оттуда книгу любимую взял. Фотографии. И меня сразу увезли. Сперва почему- то в больницу, а потом – в интернат. Не тот, в котором я сейчас. В другой. А теперь майор говорит, что туда нельзя. Там другие люди живут.

– Сколько тебе было, когда это случилось?