Последняя тайна Патриарха

Было совсем поздно, где уж там думать и анализировать. Но и не спалось. После любовного поединка, – отчаянного, жадного, страстного, заслоняющего от смерти, – когда усталая счастливая Настя задремала, блаженно посапывая, Никита осторожно выскользнул из-под одеяла и достал перстень. Обнаженный, он стоял у окна, то так, то эдак вертел реликвию, и свет далекого фонаря падал на его широченные мускулистые плечи, на затейливую татуировку – оскаленную голову тигра. И на кривой шрам на груди…

Вспомнилось, как еще салажонком-призывником обратился к батюшке в маленькой церквушке на Солянке – с просьбой благословить… Как потом, после благополучного возвращения из пекла (всего-то два довольно легких ранения!), случайно забрел на вечерню в Елоховский и узнал в пышно облаченном Патриархе Всея Руси того давнего скромного батюшку… Оказалось, старик любил изредка вот так служить литургию – словно простой священник. Протиснулся ближе – и Святейший тоже неожиданно узнал в огромном хмуром парне тоненького большеглазого мальчишку-детдомовца… После литургии поманил, ласково спросил о жизни, постепенно приблизил, стал поручать все более важные дела, полюбил как сына… Наконец подступили скупые слезы…

Вот те на! Темный камень вдруг посветлел – тихо засветился изнутри, постепенно стал дивно прозрачным, васильково-синим – совсем как глаза у Насти, когда сердится… На его выпуклой поверхности возник опалово-переливчатый серебристый крест… Чем больше Кирилл вглядывался в глубь камня, пытаясь понять причину столь удивительной перемены, тем ярче камень сиял. Тогда, у сейфа, сам перстень показался небольшим, вроде как женским даже. Теперь же он как влитой сел на безымянный палец здоровенного парня: кулаки – не дай Боже! Будто сделан был на заказ.

Голубое свечение камня напомнило кое-что, сердце екнуло: телефон! Никита быстро достал мобильник Святейшего. Та-ак… «Входящие звонки»: один, последний, не определился. Почему Патриарх ответил на него? Даже Никита на подобные анонимные звонки чаще всего не отвечал. Было ясно, что таинственный визит последовал именно после этого звонка. И тут Перстень стал покалывать руку, словно через него шел слабый электрический заряд. Перед глазами заметались странные, не очень отчетливые видения. Вот кто-то высокий нависает над Патриархом, последний, несмотря на тучность и возраст, с искаженным лицом бросается к двери в спальню, но не успевает добежать до кровати – сверкает длинный стилет, старик падает… Зловещая Тень лихорадочно роется в ларце, небрежно роняя на пол блестящие украшения, и тут Никите мерещится что-то странно знакомое в смутной, расплывающейся фигуре: этого человека он уже где-то видел! Но тень вдруг бросается к окну, исчезая в проеме за портьерой – наверное, именно в это время Никита и постучал в дверь. Видение растаяло. Парень очнулся в холодном поту: его всего трясло. Он по-прежнему стоял у окна – перстень стал медленно гаснуть, будто счел свою миссию выполненной. Но Никита ошибся. Попытка сдернуть с пальца реликвию ни к чему не привела: перстень словно прирос к коже. Еле добравшись до кровати, измученный увиденным Никита рухнул рядом с Настей, которая вновь обняла его нежно, так и не проснувшись. Последней мыслью было: «Утро вечера мудренее, завтра решу, что делать. Как найти убийцу и отомстить, да так отомстить, что чертям в аду тошно станет! Силы нужны, иначе сойду с ума». Навалился тяжелый, беспросветно-свинцовый сон без сновидений…

Глава 2

Загадка перстня

Утром Никита открыл глаза чуть свет: он вообще не привык поздно вставать, на отдых обычно хватало пяти часов. Настя еще нежилась, бормоча сквозь дрему какие-то слова. Никита прислушался: «…перстень… Грозный…» Странное совпадение! Она ведь даже и не знала об удивительной вещи. А «Грозный»? В Грозном Настя никогда не бывала и если что знала о нем, так из рассказов Никиты… Страстно захотелось, чтобы все события прошлого дня показались бредом. Но вот же он – камень едва заметно светился на пальце! Значит, все было взаправду… Ветеран чеченской войны скрипнул зубами от нахлынувшей ненависти к злодею. Или… к злодеям? Ну не мог один какой-то урод это задумать и содеять. Тут точно заговор! И – ясное дело! – ищут они этот перстень, раз уж он такой необычный. Если честно, во всякую мистику Никита не особенно верил. Да и не до этого должно быть мужику – судачить о разных глупостях типа «целебных валунов». Но вчерашний день круто вмешался и в жизнь парня, и в его представления о ней.

Быстро, по-армейски, приведя себя в порядок, парень стал готовить завтрак – он привык сам за собой ухаживать, а баловать Настю, смотреть, как она счастливо улыбается, ему всегда доставляло большое удовольствие. Частые разлуки – не сидеть же возле юбки пришпиленным! – только усиливали это желание порадовать. Да и больше не на кого было тратить любовь и нежность – с малых лет парень уяснил, что никому на этом свете не нужен. И когда в жизни возникла Настя…

Хотя голова уже было забита тягостными размышлениями, завтрак получился непритязательный, но здоровский: омлет, сыр, нарезки всякие и кофе – его оба пили декалитрами. Никита настолько погрузился в напряженные думы, что вздрогнул, когда его плечи сзади попытались обвить девичьи руки – охватить эту «косую сажень» по-настоящему у Насти все равно бы не получилось. Она была свежа и чудо как хороша в легком палевом халатике. Смеясь, заявила, что «голодна как зверь!» По-детски обрадовалась, что завтрак уже готов.

За едой «зверушка» тут же обратила внимание на перстень. Как Никита ни прятал ладони, а такие лопаты не спрячешь. Ему страстно захотелось, чтобы хоть Настя выслушала и поняла. Да и кому еще об этом ужасе расскажешь? Следствию и суду? Будто услышав его мольбу, она сперва, конечно, восхитилась. Но тут же осеклась, увидев мрачную тень на лице любимого. Помедлив, Никита скупыми словами выложил ей все, что произошло вчера, чему стал опоздавшим свидетелем… Все, кроме таинственных свойств кольца: он в этом и сам еще толком не разобрался. Настя сильно побледнела, но слушала очень внимательно. Обычно такая непосредственная, не охала и не ахала по-бабьи. И вопросов после каждого слова Никиты не задавала. Главное – не обиделась, умница, что еще с вечера промолчал! Прослезилась – понимала, кем для парня был Святейший. Тем более, что знала Никиту давно, влюбилась еще девчушкой – когда-то жили в одном дворе. Только Настя – в пятикомнатных наследственно-профессорских хоромах (шофер, домработница, мать-актриса, именно в этом порядке), а затрапезно одетый смурной паренек – в «убитой» коммунальной комнатушке, выделенной ему после выхода из детдома. Помолчали…

– А собаку тоже убили? Отравили, да? – наконец очнулась от дум Настя – ей по-девчоночьи стало жаль ни в чем неповинного пса. Поежилась, продолжая машинально сгребать ладошкой хлебные крошки со скатерки.

– Кто-то умный сказал: «Ненависть к человечеству – грех. Но не заблуждение». Ужас какой… И зачем, зачем ты перстень из сейфа забрал? Не стоило этого делать! Ведь если охота идет именно за ним…

– Может, и не стоило. А может, и не за ним вовсе! Да поздно теперь горевать – взял уже. Не возвращать же! Куда хуже, что меня теперь обвинить могут в убийстве. Ребята-охранники такие были… отмороженные, как под гипнозом. Под гипнозом… это надо обдумать. Но что-то ж они помнить должны! Других свидетелей вроде нет. Скажи, вот ты много чего из истории знаешь – не слыхала о таком перстне? Он мог каким-то нашим… ну, деятелям всяким принадлежать. Да и не только нашим, возможно. Древняя вещь. Очень. Отец говорил. И еще… Он, понимаешь… не снимается с пальца. Я утром и с мылом пытался – ничего не выходит. Вроде как током бить начинает…

– А мне сон сегодня приснился непонятный – как раз о кольце каком-то. И что-то там про Ивана Грозного было… Яркий такой сон, сумбурный. Да, да! Мне в хрониках той эпохи попадалось, именно о странном старинном кольце! Ты же знаешь, я люблю в книгах рыться. Постараюсь вспомнить, – и Настя полезла в обширную библиотеку, еще прадедом собранную. «Мечту библиофила» в свое время свезли на дачу, посчитав, что старые книги лишь захламляют дом в эру повальной компьютеризации. Мать все эти современные «мульки» обожала, чуть не каждый месяц меняла мобильник на еще более «крутой». А нынешний глава семейства был ученым-химиком, историей не интересовался – тут же набил шкафы своей кристаллографией.

В отличие от Никиты начитанная Настя была полна трепетной веры во все чудесное, о чем говорить могла часами. Несмотря на ужас ситуации, ее охватило мрачное воодушевление, словно оказались они перед волшебной дверцей, и нет золотого ключика, а снаружи уже ломится страшный, озверевший мир, где убивают беззащитных стариков, и надо любой ценой спастись! Хотя… Может, загадочный перстень и есть тот ключик?

Тем временем Никита в зале включил телевизор.

Вдовствующая Церковь на всю страну с великим прискорбием сообщила: «вчера Святейший Патриарх Всея Руси Алексий II внезапно скончался от сердечной недостаточности в своей резиденции в Переделкино». Если честно, Никита даже и не особо удивился. Трудно было представить, что сообщат жуткую правду: мол, пырнул Святейшего незнамо кто, да и со святыми упокой. Но обманываться насчёт собственной безопасности не приходилось: ни те, кто содеял такое, ни сама Церковь, так просто этого не оставят. Первые должны найти то, ради чего пошли на злодеяние. Вторая захочет узнать, что послужило причиной страшной гибели, пусть и сокрытой от мира. Да и все, что стало известно доверенному человеку покойного Патриарха за несколько лет – не службы, нет, – жизни возле Святейшего Престола, указывало: еще много кто захочет узнать и добыть. И полетят головы только так… Надо, ох, надо увидеться с охранниками.

– Слушай, вот что я нарыла! – вошедшая Настя разрумянилась от волнения.

У Ивана Грозного был любимый перстень, он никогда его с руки не снимал. Говорили, что его еще бабка царя, последняя византийская принцесса Софья Палеолог привезла, в составе приданого. Тоже с ним не расставалась. Откуда у нее взялся? Это надо еще долго раскапывать… А знаешь, как Иван-то Васильевич умер? Ему волхвы-кудесники предсказали день смерти. Он в этот самый день их вызвал и вопросил: «Ну, что, лжецы-пророки, сукины дети? Как видите, здоров я!» Те мужественно ответствовали, что день еще не кончился. Царь был настроен, против обыкновения, благодушно. Пошел в баню, потом сел играть в шахматы и… внезапно упал почерневшим лицом на доску, отдав Богу душу…

– Похоже, перстень-то он в бане снял, а надеть либо забыл, либо… не смог! Никита! Не пытайся снять это – боюсь я, совсем плохо будет!

И она, поцеловав парня, убежала дальше рыться в книгах. А Никита стал дозваниваться до охранников. Первый же, Сашка, откликнулся тут же! Убитым голосом поведал о смерти патриарха. Разумеется, от сердечного приступа. Посетовал, что работы они, по всей видимости, теперь лишатся. Голос дрогнул, опять стал каким-то деревянным, неискренним. И – ни слова ни об убийстве, ни о злодее таинственном. Ни о появлении в Переделкино самого Никиты. Который, будучи его непосредственным начальником, включил свой авторитет на полную мощь и приказал явиться на встречу в назначенном месте. Александр увиливать не стал. Через час они встретились в городе.

– Ну, что, проворонили Отца? – глядя в Сашкины честные карие глаза, спросил начальник напряженно. Он уже понял, что в памяти боевого товарища случился непонятное «короткое замыкание», иначе бы он сразу дал понять, что видел там своего начальника. – Выкладывай, что произошло? – Изменившись в лице, мужик глухо заговорил, глядя в пол и тщательно подбирая слова, стараясь избегать матерных. У Патриарха служить – не в Чечне бандитов матюгами крыть, не забалуешь.

– Убили его, Никита. Тебе вранье пересказывать не стану. Когда мы с Серегой очнулись и встревожились окончательно…

– Что значит «очнулись»?!

– Понимаешь, и у него и у меня как провал какой… Вроде помним, что охраняли, все как обычно, Святейший еще не спускался и к себе не вызывал, а потом как отрезало… В башке туман и тошнит. Ну, растормошили друг друга и решили узнать, как там Он. Стучали, стучали – молчок, вошли наконец, а он и лежит в спальне. Зарезанный. Собака – тоже мертвая, отравленная – вытянулась на подстилке… Драгоценности валялись, сейф и окно – открыты, на подоконнике – след ноги оху… огромной, короче. Ну, вызвали кого надо, сам понимаешь… Дозвониться пытались, да твой телефон почему-то вырубленный оказался… Полезли смотреть записи камер слежения – выяснилось, как на грех, что на полтора часа вся резиденция была обесточена. Что, как – не знаю пока. Никого постороннего вроде не видели возле ворот. А все работники по каким-то делам уеба… в общем, разъехались… Поверь, – вырвалось у парня, – так голова болела и кружилась… и тошнило, точно я пил дня три не просыхая! И у Витьки та же байда… Что это было, Никита?

– Не знаю. Но верю. С работы вас, ясный пень, погонят, но что-нить придумаем. Так, говоришь, ничего не помните? След-то остался не от нечистой силы! Кто приходил и мимо вас прошел? Что необычного было в тот день?

Однако Саня лишь мычал невразумительно да мял лицо, словно так еще и не отошел от странных чар таинственного душегуба. У Никиты немного отлегло от сердца: его визит камеры не зафиксировали. Но и тот непонятный «один человек» остался незамеченным. Худшие подозрения, что это дело рук не одного, а целой команды, подтвердились: обесточить резиденцию дело непростое! Интересно, что использовали для одурманивания? Наркотик? Химию какую? Гипноз?

Во внушение Никита как раз верил, даже интересовался этим. Знал, что такие люди есть: под их взглядом что угодно сделаешь. Не единожды сам видел, как противники Патриарха вдруг начинали полностью ему подчиняться… Да и само его избрание, говорят, было похоже на чудо. Ведь после Пимена блюстителем престола оставался митрополит Феофил – тот, что на раскол потом в Украине пошел. Никто тогда и не сомневался, что ему достанется высшая власть, ведь и возраст, и авторитет. А выбрали не самого известного Алексия… Умел, умел Отец подчинить людей своей воле… И тут у Никиты вновь мелькнула неожиданная мысль: не перстень ли тому причина? И еще одно не давало покоя: Настя. Хорошая девушка, любимая и все такое, но не так, не так она должна была отреагировать на страшный, леденящий душу рассказ! Неужели он ее, такую самостоятельную, плохо знал?! В поведении, в словах, этом страстном книжном угаре сквозила воля… нет, не воля даже, а горячее и – чего лгать! – малодушное желание самого Никиты увидеть именно такую реакцию. Без воплей и слез, без истерик и, главное, без боязни, что с ним теперь и водиться-то не след. Не-ет, тут без перстня не обошлось!

И то сказать: ну что простодушный Никита, – прямой, как дуло танка, – знал о прихотях и загадках женской любви?

Но самое, самое-то удивительное: Саня никакого внимания на перстень не обратил, не подколол: чего это, мол, Никита нацепил на себя побрякушку, для солдата совсем уже неприличную! Типа в геи записался, что ли?! А не разглядеть яркий камень было просто невозможно. Но боевой товарищ странным образом ничего не заметил. Н-да… Загадки кольца множились и множились, и мыслимо объяснять их становилось все труднее.

Глава 3

След реликвии

А Настя в это время вовсю штудировала книги и трясла Интернет. Это не хуже любовных поединков заслоняло ее от ужаса происходящего, врачевало душу и не давало раскиснуть и опустить руки. Настя читала, и голова шла кругом! Столько веков историки объясняли загадки прошлого как угодно: и коварством, и ядом, и сильной волей, и кознями врагов. А ларчик-то просто открывался – перстень! Страницы перелистывались сами собой, и хотелось дальше, еще, – докопаться до сути, за которой маячила разгадка. Ибо от нее зависели их с Никитой и жизнь, и счастье.

Хлопнула дверь: вернулся уставший, истерзанный думами и догадками Никита. Настя хватилась накормить его, да оказалось – так и просидела за книгами весь день, ничего не сготовила. Да и чего готовить: в холодильнике «мышь повесилась». Но то, что ей стало известно, заинтересовало Никиту куда больше, чем отсутствие разносолов – он весь превратился в слух. Рассказывала Настя образно и увлеченно, даже театрально кое-где подвывая. Маманю-актрису со счетов не сбросишь! Перед глазами парня вставали «преданья старины глубокой»…

История таинственной реликвии и ее странная власть над людьми начали из глухого и не вполне достоверного упоминания обретать конкретные очертания подлинной реальности.

– Понимаешь, Иван Третий вторым браком был женат на Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина, дочери его родного брата Фомы, деспота Морейского. Не думай, деспот – высший греческий титул, что-то вроде эрц-герцога. Деспотисса великой интриганкой слыла, к ней как ни к кому другому относится понятие «византийское лукавство». В результате трон московских великих князей достался, в обход потомков от первого брака, ненаглядному Софьиному сыну Василию…

– Да, запудрила твоя византийская прынцесса всем мозги! И как только удалось?! Или… Думаешь, и тут без перстня не обошлось? – серые глаза Никиты вспыхнули подозрением.

– Думаю, не обошлось, хотя прямых упоминаний о кольце нет. Ну кто на побрякушку серьезное внимание обращать станет?! Это ж не сказка про Ивана-царевича: надел кольцо, ударился оземь да и…

– …да и убился нах… в общем, насмерть! – с хулиганской ухмылкой подхватил ясновельможный глава Патриаршей охраны, не совсем забывший трехэтажные армейские обороты. Настя сердито замахнулась на охальника книжкой и продолжила:

– Василий же человек был слабый, вздорный, царствовал отменно-самодурно, а под старость и вовсе свернул всех в бараний рог. Представляешь, супругу бесплодную отправил в монастырь, обрил бороду – это в те-то времена, когда проще было нагишом на люди выйти, чем без бороды! И, старый гамадрил, по-новой женился на юной красавице-княжне Елене Глинской, польско-литовских кровей и, значит, почти супостатке. Совсем юной, кстати, – ей было тогда что-то лет пятнадцать, если не меньше! В наше время срок бы припаяли, за педофилию.

– Чего это «старый гамадрил»? Ему о потомстве надо было думать. Государь небось, не баран чихнул! Да и молодая-то жена лучше старых двух! – юмор у парня был своеобразный. Но так живой ум искал выход из тесных рамок, куда его загнали сначала – армия, а потом – строгая служба у Патриаршего престола.

– Я вот тебе сейчас покажу молодую жену! – возмутилась двадцатилетняя «сказительница». – Да ты слушай дальше. Вскоре после женитьбы Василий умер как-то по-глупому, от заражения крови – поранился на охоте… Оставив означенную Елену правительницей при малолетнем сыне, будущем Иване Грозном. Между прочим, была у власти целых пять лет. Вместе с «другом сердца», князем Овчиной-Телепневым-Оболенским. Некоторые имечки тогда были – за ночь не выучишь! Потом бояре Елену вроде отравили. Удивительно, как им всем удавалось власть захватывать – и Софье, и Василию, и Глинской – в стране, где непопулярных или не вполне законных владык могли только так прогнать с трона? Не колдовали же они! Что им помогало? Поневоле вспомнишь про перстень, привезенный из далекого Царьграда, бывшего столько веков оплотом веры православной! Не с ним ли и перешло к нам понятие «Святая Русь»? Или просто только Русь тогда и была крепка в Православии, а почти везде оно оказалось в кабале да в загоне? И, знаешь, что еще: похоже, перстень осторожно нащупывал достойного носителя! Неподходящих – в топку истории! Всякая помощь прекращалась, таинственная сила угасала.

Для Насти, воспитанной религиозной нянькой, вера не была пустым звуком, модным увлечением – как для многих современных барышень. Отец-профессор серьезно воспитанием дочки не занимался, мать-актриса – тем более. И, что совсем уже нечасто бывает, вера у девушки не вступала ни в какие противоречия с обширными университетскими знаниями и пытливым умом. А Никита, едва ли не впервые пошедший в церковь перед службой на Кавказе, проникся лишь после знакомства с Алексием. Что и говорить, умел старик внушить что-то такое… настоящее, одним словом.

Девушка продолжила, очнувшись от раздумий:

– Много, ох, много чудил Иван Васильевич, прозванный Грозным. Особенно после смерти первой супруги, нежно любимой в народе, – кроткой и приветливой Анастасии Романовой. И опричнину мрачнейшую создал, и татарского царевича-подставу на трон посадил – тот на целый год оказался самодержцем. В Александровскую слободу уезжал, бросив бразды. Теперь это, знаешь, заштатный городок Александров, пара соборов осталась, тишь да благодать, а когда-то был он своего рода «российским Версалем», резиденцией… И все – посреди чудовищного блуда, многоженства, изуверских «избавлений» от неугодных жён… Впрочем, некоторые историки полагают, что сомнительные цари-государи Романовы, дабы выглядеть привлекательно, навесили на Грозного все грехи мира.

Так что теперь про него всякое говорят в книгах… Бояр да дворян строптивых медведями да собаками травил, лично пытал. В огне, на котором человека поджаривали, полешки посохом своим поправлял… Впрочем, тогда, в середине XVI века, точно поветрие какое по Европе пронеслось: немногим ранее, в Англии, король Генрих Восьмой так же безжалостно расправлялся с женами, чередуя их казни с расправами над епископами, ибо разругался с папой Римским, отрекся от веры католической, сам себя объявив – неслыханное дело! – главой церкви. Проложил, так сказать, дорожку для нашего Петра, тоже в свое время упразднившего сан Патриарха. Во Франции Екатерина Медичи тысячами истребляла своих же подданных, гугенотов-реформатов, и память о Варфоломеевской ночи пережила на века все прочие дела этой королевы. Правда, отойти от католического Рима Франция так и не осмелилась…

– Ты не отвлекайся, про перстень говори, не грузи! – подал голос Никита. Его, неподкованного, уже начали утомлять несущественные, как ему казалось, факты, ссылки и сноски.

– Ладно, тьма ты моя историческая. Так вот, а на Руси народ опять все безропотно проглотил, словно завороженный. Даже убийство в темнице митрополита Филиппа! Одного из немногих, кто осмелился поднять голос против бесчинств и поругания Церкви, против истязаний и казней. Ни одного покушения на царя-изувера не было, точь-в-точь как потом при Сталине… Или это у нас в крови: сильных обожать да трепетать перед ними?

После внезапной и загадочной смерти Грозного – я тебе уж рассказывала – перстень его любимый надолго исчез из упоминаний. Да и не до него было: через одиннадцать лет бесцветного богомольного царствования умер и его сын Федор, последний Рюрикович. На престол взошел его шурин, дьявольски умный и совершенно незнатный Борис Годунов, уже давно исподволь правивший страной. Это при обилии куда более родовитых – сколько ни истреблял их Иван – бояр да князей. Как, как этому подкидышу удалось подавить волю и знати, и простого люда, если еще за год до этого даже помыслить было нельзя о таком вопиющем попрании традиций? Ну, женат был царь Федор на сестре Бориса, и что? Интересная все-таки у нас история: власть передается через женщину, словно… гемофилия какая-то. И хотя сама женщина тогда править, в общем-то, могла, но самолично царствовать, как потом, после Петра Первого, – ни Боже мой!

– Все равно, что бомжа президентом избрать! – встрял возмущенный таким безобразием Никита, для которого порядок и справедливость были святы. – А гемофилия… это когда кровь не сворачивается? Да, попался нам один такой чеченский мальчик, случайно раненный… Так и умер, бедняга, не смогли остановить… До сих пор его взгляд помню, затравленный, ненавидящий… И чего дальше было?