Продуктивная Минутка

Продуктивная Минутка
Светозаръ Лучникъ

Мужчина и Женщина… И среди них Минутка, которая рождает непознанную возможность, снизошедшую с Просторов Вселенной…И пробуждается аромат чувственных оваций, на которые и опирается жизнь человеческая…

+С чего достойно начать – с начала или с конца, ибо и по конце бывает начало и по началу наступает конец. Итак, в начале было Нечто. И Нечто было в Ничём. Оно было в начале со словом. И слово пришло ко мне. И слово стало Минуткой. Минутка такая небольшая, но уверенная и весьма продуктивная. А для чего вошла в моё дыхание и не понять так сразу.

И на такой глубочайшей связи Минутка раздумывала минутным умом, как бы ей превзойти саму себя размером бытия уже сотворённого Кем-то, независимо от моего слова, родившегося для тебя тоже. Я – это тот, кто выписывает духоту слов заковыристых. А ты – это тот, кто духотою заковыристых слов принимает в себя написанное.

Пробудила дух своего звучания Минутка Продуктивная вопросом простым, но неисследованным, да не изученным. И вопрос разомкнул вдруг тишину необъятную, безмерную и нескончаемую, в коей и потонул на радостях и печалях воскресающих:

–Зачем я есть в сём достатке, ежели не могу воспользоваться своим положением и не смею урегулировать объём чувственного ожидания, вырвавшись за пределы сии своей явною бесполезностью, от которой есть ли толк?

Таким накалом участливо-чутким и раздумывала она в себе воскресающую идею неравенства и такими же раскалёнными мерами притягивала пользу любви или вред в своё откровенное пользование, наполняя при этом меру чужого дыхания, для которого постоянно и будет менять результат минутного воздействия.

И эти думы затейливо-незатейливые взращивались на времени настоящем, ибо другого размера времени пока не существовало на просторах необъятных вселенских. Они лишь росли и росли по чьему-то дозволению, но все эти растущие, преуспевающие мысли вмещались в одну Продуктивную Минутку и никоим образом из неё не выходили, оставаясь при ней всегда и постоянно на её неизменно-минутном дыхании.

Хочется тебе ли получить такое пробуждение минутное для чего-то весьма продуктивного? О, не торопи событие развивающееся, ибо возможность навороченного безволия, несомненно, уже есть в тебе и крутит весьма многолико образ твоего человеческого вдохновения, накручивая такие страсти, что лопаются жилы на уме вскипающем.

Горячились, да вспыхивали страстью необузданной нервы и у Минутки естественно, ведь прежде она засвидетельствовала своё самое Первое закипание. Закипала кровь её непомерно усиленного настроения, вращавшегося как-то знойно и безалаберно, словно и не сама главенствовала и господствовала.

А какая же кровь у этой Продуктивной Минутки вдруг вызрела, откуда кровавая мера взялась да и выползла не выведанною, не выверенною тайною и всевечной загадкою и себя как бы взяла и увековечила? Это ведь вовсе не человеческая кровушка, когда безвкусно лапает виски воспалённого сознания на бравом буйстве и недобром помешательстве, от коего и не избавишься, да не укроешься, никогда не отделаешься.

То не человеческая важность объявилась в Минутке взрослеющей. Её кровь вмещала в себя дуновение особенной мысли, ибо составная часть раздумий принадлежала духовному умозрению, а оно и составляло объём крови творческой при связях творческой мысли, вводящей ум человеческий в раздолье безумия.

И не понимала Минутка, пока не понимала, ради чего ей выпала такая минутная и продуктивная доля, вмещающая всего шестьдесят ударных секунд, изрывающихся на свойствах изобилия что ли, хотя само изобилие и не было спровоцировано временем убыстряющимся и проходящим.

Время пока тоже не расходовалось идейной многоликостью, пусть многогранная идея всегда суммировала возрастные пороги каких-то существующих времён, но чужих и невызревших. Они были в проекте Великой Стройки, но ожидали ещё особого толчка. А толчки стягиваются непознанной продуктивностью и стягиваются весьма бурною жаждою, от которой не сладость, а горечь стекает в лоно бездонное.

Зачем?

Ответы ищи не на этой мысли.

Да вот не прошло ещё и минуты – ни будущей, ни прошлой, а токмо одна настоящая и была на моменте вертящемся. И заскучала Минутка на своём образе творческом, на образе творческого вдохновения, которому надо было излиться чем-то важным и глубоким.

И говорила в себе, идеей наполняясь постоянно, впитывая в границы свои бурные исследования Света и Тьмы, открывавшиеся её минутному волнению при настоящей жажде, пока не востребованной. Но некому, некому было объявлять правовые нормы и мерности. И слушать её было тоже некому, кроме Творца, сотворившему Событие. А для события, как ведомо, дано и время усердное.

Скучать начала Минутка, иссыхающая на угнетённом изобилии этого настоящего и драгоценного времени, вовлекая в события своё неуёмное дыхание пробуждавшееся. Для чего оно пробуждалось? Для чего возрастало желание?

И однажды так ей захотелось выйти из времени сего узаконенного и напиться чего-то более глубокого и влиятельного, что возопила она истошно и громко, надрывно исторгая из внутренностей своих закипевшие меры словарные:

–О, согрей ожидание моё на возвышенном изобилии, от которого обрету жажду зависимости, да подарю её Миру незатейливому! Пролей внутри меня исследование иного времени, которое есть после и до. Жажду впитать в себя благословенные изменения.

И услышал её Творец великодушием своего явного изобилия и позволил Минутке объять время прошлое и будущее, не выходя, однако, из настоящего ожидания, которое производит наполнение всех чувственных моментов. И рёк ей весьма таинственно:

–Впускаю в ожидание твоё – Время горячего и холодного настроения. И будет холодно тебе, и будет жарко тебе. Как кипучий океан разольётся шторм предвкушения внутри тебя, что сомнётся скука, которую невозможно будет помнить в эти странные мгновения. И сомнутся все томления горячим огнём внутри. А потом холод иного ожидания наполнит сердце рождённое твоим уже продуктивным временем, и пронзит стрелою адскою всю внутренность человеческую снизу доверху. Так пронзит, что сотрётся вся свобода твоя и предстанет ожидание ещё более грозного томления. Жаждешь ли усилить пробуждения сии необъятные?

–О, жажду! Только подай на минутку мою сии бравые разномыслия ощутимо и сладостно. Внутрь вмести мою – прошлое и будущее, не убирая суть настоящего моего. Укрепи в сём моё неизменное могущество и зависимость! – Отозвалась рьяно Минутка, пылавшая ожиданием наполнения такового.

–Да будет посему, будет то, к чему стремится время определённое. Но запомни, что великая сила, разливающаяся внутри тебя, будет вмещаться всегда в одну минуту, но малую. И эта одна минута ни больше и ни меньше не наследует на существе своём удовольствий, восстающих с руин восстающего безволия. Предвкушение заалеет, как миг, озарит сознание твоё горячим набегом крови человеческой, иначе ты не осилишь узреть явственное движение времени своего тяготеющего. И забурлит, завозится она, разбежится на внутренностях твоего неугасающего дыхания, и помутит рассудок окончательным безумием. И прольётся оно мгновенно и быстро, сжав всего лишь несколько затрясшихся секунд, а потом подаст усталость и разочарование. И всё сие будет вмещаться на лоно твоей минуты, которая облечётся воспоминанием прошлого, но для ожидания будущего при уделе настоящем. Согласишься ли таким вдохновением минутного огня, вскипающего и гаснувшего на одной искре, удерживать себя на времени образующегося бытия до скончания такового События?

–Да! да! да! – Вскричала с жадностью потаённо и трепетно Минутка возгордившаяся, облачаясь чем-то совершенно новым и возбуждающим свою отползающую скуку в реальное никуда, совокупившись чьею-то продуктивностью. – Ведь эта малая минутка весь Мир облечёт моею возможностью, укрепит его рабской зависимостью! Мне не придётся скучать и томиться зря. Кровь человеческая будет проливаться внутри меня постоянно и могущественно, напитывая мой дух накопительной энергией. Я буду истаивать на тайне сей, оставаясь верной своему минутному долгу. Только определи мне вес, и пусть он будет всегда на образе моего вмещения.

–Да будет так! Чтобы познать свою тайную минуту по продуктивности, ты получишь весь человеческий род в пользование своё неусыпное. Но знай, границы твоего удела никогда не возрастут и не увеличатся, дабы творческое наполнение не истлело в пьянящем аромате грубых тел, ибо творю аромат сей настоящему времени и вечному. Понять такое совладение прав даётся твоему стремительному и непокорному желанию. Осознай тайну своей непростой, но вместительной минуты, и пусть она не погубит твой мир при мире ином, на который и станешь опираться постоянством и повторением.

Так и порешили на слове сём откровенном и важном. Ничего из сего не выкинули, не позабросили в неизведанные направления. Укрепили могущество слов и возможностей, дабы время само себя оприходовало построением горячности, да холода.

Минутка стала ожидать вдохновения своего неусыпного, наполнения своего желанного, горячности и холода своего непомерного. И слушала, как чувственно растекается внутри неё сила огня и льда. Ощущения же сии великолепные, роскошные и величавые! Не позволит она никому утерять таковое могущество, пусть и изнуряющее!

И вот Минутка вошла в какие-то образы человеческие, в мужское и женское начало. И загудела внутри них набатом восстающего требования стремительно и резво, обещая перемены всему. И умолкло время на мгновение ожиданием!

И проснулся человек, назвавшийся Мужчиной. И увидел своё не испитое желание, кое в нём усиливало жажду непревзойдённую. И познал Минутку своего раскрывшегося нетерпения. И сама Минутка уже не скучала, потому что рождала волевые зависимости от себя постоянством.

И взглянул Мужчина на неё, назвавшуюся Женщиной. И увидел он её во всей красоте своего желания. Она была изумительно хороша для укрепления минутной продуктивности. Вдохновение мужское сразу же стало принадлежать женскому пробуждению.

И приблизился вдруг к женскому образу доверительно. И взглянул ещё раз со значением. И сомлела душа непредвзятостью. Но едва Минутка проснулась в этом теле мужского влечения, как восстала незавидная долюшка. Потянулся руками к желанию. Забурлила жажда кровавая. Подозрительно трётся Минутка продуктивностью своего стремления.

Ох!

Да, ах!

Тихая вольность незаметно пролилась через край ума пытливого, пробудив в себе непонятное воодушевление. Сжался миг на судороге пылающей ночи, и вошла в мужское начало вольная страсть, помутившая кипение крови, которая внезапно зажгла пламя от мысли одной. И предвкушением наполнилась жажда в Мужчине, и боль заискрились увечьем, и смяла она обороты всякого вразумления, определяя существо плоти в ином размере и облике.

Притянулись тела моментальностью…

Заметался огонь вдохновенностью чужой и непризнанной, зажигая огонь напряжённый, усиленный, пробуждавшийся чем-то тяжёлым, бесформенным, но сама тяжесть странностью вовлекала сознание на непостижимое могущество, в коем истаивал разум добытый, теряя при сём меру вращающейся благости. И слабел он, истекая бурной рекою из головы к ногам вытянутым, где учреждалась ещё одна мера невнятная, несвойственная пониманию человеческому.

Теплота проскользнула снизу доверху, будоража кровь вскипать близостью непонятною. Горя?чее и горя?чее зарождается чуткое, продуктивное минутное дыхание. А дыхание мужское совершенно другое, оно отлично от дыхания женского.

Мужчина дышит сильным и волевым всплеском, с которого вся внутренность встряхивается величественной болью. Ох! Разве боль бывает величественной? Вот, была тут, только сама величественность какая-то потусторонняя. А женщина дышит иначе, тяготея на тайном желании более ярким утруждением.

Только оба дыхания незаметно обволакиваются страстью Продуктивной Минутки, которая и разливает среди них свою незавидную память безвольного ожидания. Вот-вот! Наступает момент Минутки! И ползёт истома прокля?тая, а откуда ползёт – неизвестно! Может со стен преисподней истома-то проливается, жаром своего ада и накаляет дыхание, нагнетает силы ненавистные.

Ой, ли не знаешь?! Ой, ли не ведаешь?!

Пусть, пусть рождается пажить воспалённого сознания, а буйной кровушкой обливается память грядущих событий, но мера любви, плотской любви, будет сегодня геройствовать, и будет осаждать Минутку своим злоключением.

А сама Минутка горит желанием этой утомительной любви, понимая, что не выйти и ей самой за грани своего горячего дурмана. Она станет свидетельствовать только ударами малых секунд, а всю высоту расплёскивающихся искр огненного хаоса, вздымающего плоть одну над плотью другой, будет провоцировать на распыление незаметное, но чувственно-важное.

Удар… Другой…

Бьёт безжалостно, лиходейские удары, сомнительные…

Минутка и тут себя не проявляет излишними восторгами. Она лишь подталкивает чувственное недомогание человека к человеку, дабы время памяти облекалось навыками затяжными и утомительными. А после уже различными звуками и урегулированным томлением подтягивала плоть к плоти ближе и теснее, растягивая всевозможные поверхности тела каким-то существенным оформлением.

Ждёшь такого оформления для себя?

Али уже не ждёшь?

Ни Он, ни Она ничего не зрят в округе, кроме кровяного помешательства, с которого не вяло, а дико и необузданно, истекает вражда набухающих нервов. И нервы сцепляются рьяно друг с другом, словно не могут оторваться и отыскать перемирие.